Тупик

Горят задумчиво костры,
дымят, как набивные трубки.
Дай, осень, чуточку махры!
Уж больно белые я вижу зубки.

Уж больно бедные мои листы,
и непригодные для чтенья,
пока не знают вдохновенья
от пустоты, от пустоты...

Уж больно бледные мои листы.
Прилипли к переплёту,
и не летят на три версты,
пугаясь дыма и кого-то.
 
Вся улица моя горька
от ядовитых шашек.
Идёт шеренга тупика –
а жителям не страшно.

Горят осенние листы,
ещё пригодные для чтенья.
Летает ангел пустоты,
во мне печаль и вдохновенье.
Однажды улица моя блеснёт: разлюбит свой тупик,
как шаль пудовую, как сон свинцовый,
как влажные глаза, как одичалый крик,
и всех пропустит, даже лист кленовый.
А он, тупик, войдёт в меня
таким же стройным рядом –
кирпичиком, раствором,
поворотом дня –
спиною, а короче – задом,

отчаеньем, что дальше не пройти,
гудящим за стеной заводом,
вселенским волком во плоти,
весёлым на стене уродом.

Картиной Репина «Приехали!» – сходи,
держи верёвочку с концами – в воду.

И тут ты, Сашка, не блеснёшь, –
тупик как факт: сегодня ты умрёшь.

Но, не давая мне проходу,
дождётся он меня... с народом!
Мы будем весело орать,
как будто зверя
гнать на выстрел,

другие камни
в руки брать
и рушить – быстро,
быстро...

Мне нравится
рабочий человек,
когда он возвращается с работы.
Я покупал у тёти чебурек, –
пеклась на солнце,
уставала тётя.

Спешит на улицу свою.
Там есть вино,
цветы и груши...
И – тишина
придёт
в своём строю,
и связь камней
нарушит.

И будет утром
в доме свет,
даст тишину
тупик любимый.
И будет рад
пришельцам дед,
когда они упрутся
в каменные бивни...

А за стеной
хороший ученик
ударит тишину
своим зубилом.

Чтоб в душу
не вошёл тупик,
чтоб человека
не убил он.