блокнот небритого санинструктора

 О чем мечтают люди вдали от дома? Не знаю. Мечтатель способен угадывать и определять будущее. До будущего надо дожить, дождаться прихода этого будущего. Мечтатель не умеет ждать. Заразившись своей мечтой, он хочет приблизить будущее. В этот момент ему нипочем все объективные причины невозможности осуществления своей мечты, ему хочется дожить до воплощения своей мечты. Я не умею читать чужие мысли. Когда-то Лев Толстой проронил, что все мысли о смерти нужны для жизни. Никто и не спорит. Но так ли уж часто мечтают о смерти? Другой мудрец утверждал, что объективная мысль обязана быть ироничной. Вполне возможно. А от иронии до шутки - рукой подать. Я знаю, о чем шутят солдаты, когда собираются вечером в палатке. Уже закончился ужин. Еще есть время перед поверкой. Наступило время газет и писем домой, пришивания подворотничков, песен "Каскада" и прочей задушевности, появлявшейся в месте обитания молодых людей, которым посчастливилось получить бесплатную путевку в одно из самых экзотических мест земного шара, где все кроме шуток...
 *
 Кроме шуток, все кроме шуток,
 Тут в далекой стране азиатской,
 Кроме шуток тут днем и ночью
 Пули, жадные, ищут кровь.
 Кроме шуток, все кроме шуток,
 В нашей жизни жестокой солдатской.
 Кроме шуток, ведь если попали,
 Все равно - смерть - хоть в глаз, хоть в бровь.
 А в газетах потом напишут:
 "Ах, какой же был славный он парень..."-
 Военком выдаст маме награду,
 Словно есть утешение в ней.
 Кроме шуток скрипят протезы,
 Словно ржавые петли на ставнях,
 Кроме шуток что стали ногами
 У безусых еще парней.
 Кроме шуток, все кроме шуток,
 Наша жизнь ведь шутить не умеет,
 Ей война не дает улыбнуться,
 С наслажденьем стегает больней.
 Кроме шуток тут раньше срока
 У мальчишек виски седеют.
 Кроме шуток тут плачут солдаты
 На могилах убитых друзей.
 Кроме шуток, все кроме шуток...
 *
 Настырный маленький тайфунчик, очень похожий на джина из сказок детства, беспечно ворвался в расположение разведроты. Поиграв листвой топольков, метнув жменю песка в загорелое лицо дневального, попытался сорванец пробежать через палатку. Раздвинул полог на входе, пролетел через тамбур, по пути поиграв с котелками, стоявшими на полках, сколоченных из досок от ящиков для снарядов, по обе стороны тамбура. Затрепетали брезентовые шторки на окнах, звякнуло или гукнуло в трубах двух буржуек, бесполезных в жаркое лето, но спасительных источниках тепла в зиму. Тут на высоте две тысячи семьсот метров выше моря легкий морозец представлялся порой могучим дедом морозом в компании с ветерком откуда-нибудь со стороны гардезской... Но не будем отвлекаться от шустрого шалунишки. А где же он? Слабо оказалось. Не хватило силенок. Не добравшись до пожарного выхода, успел выскочить в окно и посеменил в сторону палаток второго батальона. И восстановилась серая знойная тишина. О чем тут можно мечтать и думать?...
 *
 Облака белоснежными хлопьями
 Расплескались в небесной сини.
 Луг покрылся душистыми копнами
 На родной стороне в России.
 Там каким-то душевным теплом
 Переполнены травы и воздух,
 Там за мазаным желтым углом
 Примостился теленок на отдых.
 Милый сердцу родной уголок.
 Там я рос и ума набирался...
 На побывку хотя б на денек...
 Крик "Тревога!" в палатке раздался...
 Значит, где-то беда случилась.
 Мы на помощь умчимся опять.
 За все то, что мне только что снилось,
 Нам придется еще воевать...
 *
 Хороший праздник - Новый год. Время отсчета и надежд. Кто-то отмерил крестиками еще один месяц службы. Кто-то так и не дождался открытки из дома... А на доске с наглядной агитацией разведроты появилась стенгазета с незатейливым стишком...
 *
 Каждый год имеет расписание
 Дней удачи, грусти и любви,
 Дней, когда исполнятся желания,
 Самые заветные твои...
 Дни бегут, не терпят опоздания,
 Твердо веря, что всему свой срок.
 Встречи срок и дата расставания
 Затерялись средь столбцов и строк...
 Жизнь подходит к станции печали.
 Знать бы наперед, сколько стоим.
 Проводник ушел, пожав плечами,
 И купе захлопнулось за ним.
 Наконец-то тронулись. Перроном,
 Шлепая по лужам наших слез,
 Кто-то гнался за своим вагоном,
 Но отстал. И снова стук колес.
 График не нарушили, а все же
 На душе остался горький след:
 Тот, отставший, счастье ищет тоже,
 Я же его бросил среди бед...
 За окном мелькают судьбы, лица,
 Полустанки чувств, страстей, мечты...
 Каждый выйти на своем стремится.
 Я на станции любви схожу. А ты?...
 *
 А в январе надо снова собираться на операцию. Теперь какой-то Искаполь.
 Что там потерял или забыл среднестатистический парень из Ставропольской глубинки, выросший на домашнем молоке, любивший поваляться в высокой траве на склонах предгорий, с которых собирает земля ессентукский нарзан? Ничего он там не забывал и не терял. И как настроиться на нужный лад, чтобы не очень фатально было настроение, чтоб хотелось лезть в горы, чтоб не осрамиться, если придется туго? Помогал аутотренинг...
 *
 Мы спокойны пока - не впервой нам в десант.
 Впереди еще где-то потеха...
 А пока нет запалов в груди у гранат,
 И желает "броня" нам успеха.
 Зубы месят раствор - это пыль со слюной.
 Рот как будто бетономешалка.
 А вчера написали мы в письмах домой,
 Что тепло тут и даже жарко...
 А сегодня - десант. Что ж, не нам тут решать,
 Не базар ведь, и мы не судачим.
 Эти мысли нам будут лишь только мешать
 Выполнять боевую задачу...
 Прилетели удачно, не сбили нас влет.
 Вы - шакалы теперь, а мы - волки!
 И запал душу в клочья гранатную рвет,
 Чтобы рвали шакалов осколки...
 Трех гранат мне не нужно секунды считать,
 Ну, а если придется вдруг туго,
 Я четвертую буду с собою взрывать,
 Подпустивши поближе паскуду.
 И когда подоспеют, чуть-чуть опоздав,
 Молча будут разглядывать груды.
 Мое сердце средь клочьев чужих опознав,
 Все поймут, как я жил в те секунды...
 И рассказами будут других ублажать,
 И орден пришлют моей маме...
 А ведь как не хотелось мне пальцы разжать,
 Как хотелось мне жить вместе с вами...
 Я еще столько смог бы вам, люди, сказать...
 Но шакалы уж рядом маячат.
 Мысли прочь, они будут мне только мешать
 Выполнять боевую задачу...
 Свои пальцы разжал я другою рукой.
 Той, которая к сердцу поближе,
 Сухо щелкнул запал, и секунды рекой,
 Их четыре, одна другой жиже...
 Мысль мелькнула: " Еще ведь не поздно бросать,"-
 Только сердце решило иначе :
 " Мысли прочь, они будут тебе лишь мешать
 Выполнять боевую задачу!"...
 Вспомнят хлопцы о том, что любил я мечтать.
 И стихи сочинять тем паче...
 Эти мысли уже будут им помогать
 Выполнять боевую задачу...
 *
 Вернемся к мечтам. Прикоснемся к ним, но не будем забывать ни на мгновение, что мечтать не вредно, если при этом не забывать, что мечта - это всего лишь мечта...В ночь загадывания желаний, в ночь мечты, в ночь надежды верится, что мир мечты вечен. И тогда...
 *
 Подарите мне, птицы, великое чувство полета,
 Чтобы смог я над собственным чванством и грязью взлететь,
 Чтобы жизнь моя значила в мире вот этом хоть что-то,
 Чтобы мог без оглядки я думать, и спорить, и петь.
 
 Подарите мне, травы, единство с родимой землею,
 Чтобы смог я воздать за возможность волшебную - жить.
 Познакомь мое сердце, чужбина, с щемящей тоскою,
 Чтобы выбрало сердце, что нужно на свете любить.
 
 Подари мне, костер, дым романтики, сказок и свойство
 Собирать наши взгляды магнитом дрожащих огней.
 Подари мне, весна, то знакомое всем беспокойство,
 Что приходит к нам с криком летящих домой журавлей.
 
 Подари мне, ручей, чистоту и живительность влаги,
 Не позволь мне предательством душу свою замутить.
 Подари же мне, солнце, немного тепла и отваги,
 Чтобы в холод и в сумрак сумел я и греть и светить.
 
 Подари мне, рассвет, трезвость мыслей и радость от чувства
 Возвращения к жизни реальной из липкого сна...
 
 Пусть ромашки укроют истерзанный пулями бруствер,
 И не будет сегодня убийств, не начнется война...
 
 Я подарков себе заказал уже целую гору,
 Только жить не дает мне спокойно наивный вопрос:
 Чтобы хлеб оценить, надо выжить в голодную пору?
 Ну, а как же постигнуть всю цену и горечь всю слез?
 Чтобы жизнь оценить, обязательно надо быть битым?
 Чтобы войны проклясть, должен каждый пройти сквозь войну?
 
 Ну, а как же с небитыми быть?
 Кто всю жизнь прожил сытым?
 Значит, это не жизнь? Или, все-таки, жизнь?...
 Не пойму...
 *
 Искаполь. Январь. Война. Горы. Снег. Пробираемся по хребту. Умные люди нарекли это траверсом, а нам кажется, что это никому не нужный казус. Казус жизни. И казусы на каждом шагу. Вот попросили артиллерию повесить люстру, чтобы легче было карабкаться по этой каменной щетине. Сейчас, сейчас, будет вам светло... Гулко ухнуло что-то в нескольких метрах ниже, сноп искр, шелест осколков камней. Замерли, затаились разведчики, как ящерицы, на камне... Что это? Гранатомет? Безоткатка?... Звук, похожий на катящуюся по камням кастрюлю, помогает с ответом - это болванка осветительного снаряда...Казус, что попала прямо в нашу воробьиную стаю, а еще говорят, что из пушки не стреляют по этим птицам. Казус, что никого не задела эта болванка... Так и доелозили мы до цели, пора и спать... Тут еще один казус мысли... Вдруг в мозгу уставшего тела слагаются стихи, да не о чем-нибудь, а о детстве...А вокруг - Снег, Горы, Война, Январь, Искаполь...
 *
 Отелила Зорька первого тельца.
 Радости коровьей не было конца.
 Лаской захлебнувшись, все же неумело
 Так его лизала, кажется, бы съела.
 Первый голос сына робкий услыхала,
 Радостно взревела, даже заскакала.
 Обливалось сердце у хозяйки кровью,
 Заразившись этой Зорькиной любовью,
 И теленка долго в клеть не забирала:
 - Пусть еще потешится, знаю ведь, рожала,-
 Зорьку все хвалила,- Славная коровка!-
 И сынишку гладила нежно по головке...
 *
 Блокнот этот я купил в полковом магазине, потратив на покупку свои кровные чеки.
 В него я записывал стихи, сочиненные вечерами в горах. В расположении почему-то не писалось, наверное, из-за наличия огромного количества прозы вокруг. Если блокнот перевернуть и открыть "с конца"- с последней странички, то там можно было отыскать адреса ребят, которые служили со мной. На титульном листке мне кто-то нарисовал санинструкторскую сумку и автомат, - все это на фоне гор, а венчала все надпись ОКСВА 84-86. От предложения выколоть мне все это на моем плече я отказался - с детства зарубил совет отца - не делать татуировок.
 Этот блокнот у меня конфисковал безвестный особист при проверке содержимого дембельского дипломата. Больше не забрали ничего. Может, стихи ему мои понравились? Тешу себя этой мыслью. Где он сейчас этот бывший капитан? Мой отец тоже был капитаном в отставке. Из-за контузии, полученной в Румынии, отец был комиссован во время хрущевского сокращения армии, оставшись без пенсии. Я не помню, чтобы он хоть раз изобразил пафос типа вставания со стаканом за столом и провозглашения какого-нибудь доблестного тоста. Отец бывал душой компании, дружеские застолья были нередки...но как-то вот честь офицерскую соблюдал он повседневно, даже в мелочах, но никак не за пьяным занятием. Не пафосно это было, а обычно...Привет тебе, капитан-особист из моего сегодня! В каждом ли из нас сидят гены Понтия Пилата?...
 А начинался блокнотик со стиха-предисловия...
 
 О солдатском пути, непростом.
 Что прошел я вдали от России
 С этой сумкой, что с красным крестом,
 Под расплавленной жаркой синью;
 О друзьях, что служили со мной,
 Мы делили все радости, грезы;
 О горах, что вставали стеной,
 И встречали нас пулями грозно;
 О тоске по далекой родной стороне,
 Где нас ждали любимые люди,
 Их любовь была допингом в трудностях мне,
 Мое сердце о них не забудет;
 И о том, как ходили на смерть,
 Презирая дурные приметы...
 Все, что стоит прославить, воспеть,
 Ты отыщешь, друг, в книжечке этой...
 ***
 Мысли о смерти...
 *
 Я перечитываю памяти страницы...
 До рези больно.
 Не глазам. Болит в груди.
 Суметь бы приказать войне не сниться
 Во всех тех снах, что будут впереди.
 Опять закладкой в книге той отмечен
 Абзац, где выведен шиповника цветок*.
 В абзаце том узнал я радость встречи,
 Услышал, как стучится кровь в висок.
 Дыра в бронежелете - след от смерти
 Без всяких слов все сразу объяснит...
 
 Война пройдет, и буду я в ответе
 За всех друзей, кто ранен и убит...
 *Цветок шиповника - символ Афганистана.
 ***
 Мысли о песнях.
 *
 Родились эти песни не в тихой уютной квартире,
 Не за чашечкой кофе в веселом и светлом кафе,
 Родились они в пекле, в стреляющем, огненном мире,
 Родились на чужой - нашей кровью политой - земле.
 Я узнаю их в мраке эстрадного воя и гвальта,
 Изолентой идей не замотаны чувства, слова,
 Оголенною правдой, как током бьют, режут, как скальпель.
 И по коже мурашки бегут, их услышу едва...
 ***
 Мысли о дружбе.
 Если друг - это другой я, то можно иногда и поговорить при встрече...
 *
 Ты помнишь, Сережа, служили мы славно...
 Тебя уважали, ценили меня.
 Как часто с тобой, забывая о главном,
 Себя мы бросали в гущу огня.
 Ты помнишь, дружище, как мы молодыми
 В войну угодили, как будто под лед.
 А помнишь, в какие "дела" мы ходили,
 Как трудно подняться с командой "Вперед!"
 Но мы, стиснув зубы и боль, поднимались.
 И если в кого-то ударил свинец,
 К нему мы на помощь мгновенно бросались,
 Стараясь продлить стук пробитых сердец.
 Ты помнишь, Серега, афганские были,
 Засады и горы, и пламень, и лед,
 А вспомни, с какими людьми мы служили,
 Какой замечательный это народ...
 Ты помнишь, Сережа, как мы постигали
 Ту суть, что предел - далеко не предел,
 Как наши ребята его раздвигали,
 Свой дух закаляя в кузнице "дел"...
 Как Славик скучал по жене и дочурке,
 Я, знаешь, завидовал даже ему,
 Когда он склонялся над нашей печуркой
 И улыбался о чем-то огню...
 А Жора...Какой же был славный он парень.
 Да, Серый, его невзлюбила судьба.
 Он стольких друзей жить на свете оставил
 И столько смертей взял тогда на себя...
 Ты помнишь, Серега, как мы помогали
 Друг другу. Делили последний сухпай.
 А вспомни, какие стихи мы слагали
 За миг до того как...
 Да что там! Давай!...
 И выпьем мы спирта тогда по стакану,
 Такой уж, ребята, солдатский закон,
 Мы выпьем за все: за удачи и раны,
 За то, что со мною там рядом был он.
 Ты помнишь, Сережа...Да разве забудешь...
 В аду мы уже побывали с тобой.
 А в рай? Но ты тоже ведь рая не любишь,
 Где лишь ангелочки порхают гурьбой.
 Нет, мы не святые, мы много скосили,
 Кого АКМ-ом, кого и ножом...
 Нам рая не надо, нам лучше в Россию...
 За Родину ад тыщу раз мы пройдем...
 ***
 Как-то раз остановил меня Каплин вопросом:
 - Сержант, а почему Вы не бриты?
 - Я не бреюсь еще, товарищ капитан...
 - Пора, сынок, уже пора начинать...
 Через некоторое время батальон шел по горной тропе на Панджшере. Вдруг сзади раздался взрыв. Ротного вызвал по связи комбат, после короткого разговора с комбатом командир кивнул мне:
 - Нужна твоя помощь, только осторожно, мины...
 Я сбросил вещмешок, и отправился назад по тропе к месту взрыва. Бойцы слегка сторонились, чтобы пропустить меня, но не сойти с тропы, опасаясь новых подрывов.
 Подорвался офицер зеленых, который был придан батальону в неизвестном мне качестве .
 Возле него копошились трое афганцев, пытались неумело собрать воедино детали шприца, мне подали ампулы с морфием,- оказалось, в их аптечке морфий полагался в качестве обезболивающего средства...Комбат уже вызвал вертушку для эвакуации раненого афганца и нашего парня, которому достались осколки от мины. Я посчитал, что не стоит в этакой антисанитарии использовать многоразовый шприц из афганской аптечки, поэтому быстро вколол офицеру зеленых пару шприц-тюбиков промедола, сформировал культю... вытирая руки, вдруг столкнулся взглядом с начальником штаба батальона...
 - Привет, медик, ну, что, бриться начал?...
 **
 Очерствевшие души глодала война,
 Звериная злоба нам взгляды пьянила.
 Никто не узнал бы во мне пацана,
 Которого в армию мать проводила.
 Мысль, что сейчас ты в чужом перекрестье
 Идешь, стоишь, ползешь, иль дышишь
 Нагрянет, бывало, коварная бестья...
 Страшно тогда, ничего не попишешь...
 И словно волчонок, шныряешь глазами,
 И слух напрягаешь, и мышцы в комок.
 Не правы те были, что как-то сказали,
 Что я человека убить бы не смог.
 Не буду я спорить, высоких моралей
 Я тоже покорный и верный слуга,
 И в противоборстве жизни и стали
 Стрелял не в людей - я стрелял во врага...
 Мне помнятся трупы. Не тех на Панджшере,
 Которых свалить мне помог автомат.
 А вспухшие ноги поверх БТРа,
 И взгляд немигающий наших ребят.
 И это виденье порою нагрянет
 Среди дискотеки, в мельканье огней,
 И что-то не так на душе моей станет,
 И я ухожу. Пусть простит дискжоккей...
 *
 Мысли о жизни, мысли о любви...
 *
 Я знаю, что работа на пару с суетой,
 Что времени на все в стандартных сутках мало.
 И, может, кто-то крикнет:"Довольно же! Постой!
 Подумай о себе, ведь ты же так устала!..."
 Я молча и без слез сегодня прилечу,
 Найду тебя в толпе снующих активистов
 И просто украду. К чертям все, я хочу
 Побыть хотя бы миг любимым террористом.
 И пусть тогда работа на пару с суетой,
 И времени часы, которых в сутках мало,
 Простят меня за этот неумный непокой.
 Что делать, я такой. Ты о таком мечтала?...
 *
 Слышишь, в мире падающих звезд
 Ради исполнения желаний,
 Не спугни моих простых признаний,
 Не развей моих наивных грез.
 В этом мире переменчив ветер.
 У кормушки рык хозяйских псов.
 И все меньше, меньше добрых слов.
 И все больше злобы, мести, желчи.
 Нам с тобою в этом мире жить,
 Где венцом Любви стали аборты,
 И под стон натруженной аорты
 Предстоит учиться нам любить...
 *
 Генри Шоу утверждал, что опыт увеличивает нашу мудрость, но не уменьшает нашей глупости... Я не стал увеличивать мудрость сочиненных тогда стихов, а имел глупость восстановить кое-что по памяти. Не мне судить, прав ли я, поступив именно так, а не иначе...
 Промокну свою боль подорожником,
 Жажду жизни росой утолю...
 Хоть зову сам себя я безбожником,
 Хоть на крест - приучили - плюю,
 Хоть наук постигаю законы,
 Хоть наивности древних смеюсь,
 Но в глаза, что глядят с иконы,
 Заглянуть я порою боюсь...
 Это все не от лишней скромности,
 Не в угоду себе и другим,
 Не боюсь я своей безбожности,-
 Я безверьем горжусь своим.
 Слышу стоны, но славлю законы,
 Сам не знаю за что, но борюсь.
 А в глаза, что глядят с иконы,
 Заглянуть все сильнее боюсь...
 Весь простеган идеей красной,
 Словно плащ или спальный матрац :
 Комсомол. Партсобрание. Гласность.
 Эшафот. Смерть. Прозренье. Парнас.
 Медь и золото. Корни и крона.
 Тройка. Матушка. Родина. Русь...
 Что ж в глаза, что глядят с иконы,
 Заглянуть я все больше боюсь...
 Промокну свою боль подорожником.
 На народ мой похож его лист :
 Истоптали, но не был наложником,
 Весь в пыли, но душою чист...
 Только вот не убавилось стона,
 Только вот не иссякла грусть...
 Знать, не зря я в глаза иконы
 Заглянуть все сильнее боюсь...
 *
 (стихи - 84-86гг.)