Медное колечко 23

Такси её доставило в отель,
Но папарацци осаждают номер.
Под окнами и в холле канитель,
От них нельзя укрыться в этом доме.
Надежда ждёт, чтоб позвонил Алян,
Но сотовый молчит, как партизан.
Зато без перерыва у кровати
Трезвонит телефон весьма некстати.
Сто тысяч ей дают за интервью,
И фотографии во всех журналах,
Ток-шоу с ней пойдут на всех каналах,
Лишь подпись в договор поставь свою.
Но где же милый, хоть один звонок,
Ужель он в заточении одинок.

До ночи Надя ждёт его вестей,
В тревоги засыпает ненадолго.
Пичугой малой рвётся из сетей,
Кляня защитников чужого долга.
На утро адъютант принёс письмо,
Печать на нём, как чёрное клеймо.
По гербовой бумаге ровный почерк
Одной короткой фразою, без точек.
Размашисто и властно, как приказ:
«Сударыня, Вас ждём для объяснений
С фельдъегерем особых поручений»
Тот щёлкнул каблуками сей же час:
«Я провожу. Внизу нас ждёт авто.
Чтоб нас не задержали, вот манто». *

* Манто - длинный плащ особого покроя.


Укрывшись от назойливых зевак,
В накидке, что до пят её скрывала,
Надежда покидала свой бивак, *
Широким шагом выходя из зала.
Врагов готова вызвать на дуэль,
Но каждый ласков, словно спаниель.
Открыта дверь большого лимузина,
В салоне бар не хуже магазина.
Она в углу, как маленький зверёк,
Молчит, не отвечая на вопросы,
А за окном – дома, леса, покосы.
У замка кто-то взял под козырёк,
На лестнице встречает мажордом
Приветствует по-русски, но с трудом.

* Бивак - франц. расположение войск или временное сборище людей


Надежду провожают в кабинет,
Где несколько мужчин и женщин курят.
При встрече соблюдают этикет,
Но чувствуется, скоро грянет буря.
Чай стынет перед Надей на столе,
А взгляд застыл на огоньке в золе
Камина в окруженье мягких кресел,
Похоже, даже огонёк не весел.
В нависшей тишине её знобит,
Она не в силах справиться с волненьем,
Одна. Никто не смотрит с сожаленьем,
Сейчас начнут разыгрывать гамбит. *
Предложат отказаться за подачку,
Глядят надменно, хмуро, как на прачку.


«Как Вы могли, пардон, мадемуазель,
Решиться на такую авантюру?»
Застыл в дверях седой метрдотель, *
Издалека почуяв увертюру.
Глава семьи и статный кавалер
Клермон-Тонноре Жан-Батист-Норбер.
Так гневно рявкнул в сторону бедняжки,
Что в блюдцах звякнули все чашки.
А пепел сигареты, словно снег,
Пал на ковёр, как конь на поле брани,
Огнём, как стрелами в бою, изранен,
И тихо там нашел себе ночлег.
«Эрцгерцог Normandie Вам не чета,
У Вас, ma chre, не выйдет ни черта!»

* Метрдотель - франц. заведующий столом, при дворе и в домах знати.


«При чём же здесь Нормандия, месье?
Ведь я люблю Аляна а не титул!»
«Нам всё известно. Вот на Вас досье.
Подкидыш! Что Вам есть сказать в защиту?»
Как оскорбительно звучат слова!
Ну, надо ж, и сюда дошла молва.
Сорочья дочь, кукушкина порода,
Несчастье с детства не дает прохода.
«Да, всю мою семью сгубил пожар,
Я – сирота. А это – преступленье?»
«Послушайте, да есть ли в Вас сомненье?
Он – герцог! Это же – скандал. Кошмар!
В нем кровь монархов двух великих стран.
Ваш потолок - кухаркой в ресторан».

Надежда вспыхнула. Горит лицо.
Он, как наотмашь, хлещет обвинением.
А на мизинце медное кольцо
Едва кольнуло, будто с сожалением.
Ну, нет. Все чудеса теперь не в счёт,
Когда-нибудь до них дойдёт черёд.
Вдруг, из угла раздался голосок:
«А, ну-ка, подойди ко мне, дружок»
Все повернулись. С мундштуком в руке,
В глубоком кресле грелась у камина
Прабабка нынешнего господина,
Что будто век хранилась в сундуке,
Но почитаема была в роду,
Ни у кого не шла на поводу.

«Так то с тебя Алян писал портрет,
Красотки за столом в библиотеке?
Как изменяет облик вельверет, *
И носик красный, и опухли веки…
Но всё же не узнать нельзя никак.
Пусть принесут портрет, что на чердак
Упрятан нынче среди прочих сотен,
Аляна кистью писанных полотен».
В молчанье все смотрели, как слуга
Картину ставит в центре кабинета.
Чтоб не было ошибки, больше света.
Ну, да – похожа, разве что серьга
С огромным бриллиантом через чур
Подчеркивает разность двух натур.

* Вельверет - голланд. бумажная ткань, род мохнатого, бумажного бархата.


У той, что на картине, гордый взгляд,
Осанка настоящей королевы.
У этой нескрываемый разлад
Всех помыслов, и вид обычной девы.
«Ты успокойся, детка, помолчи.
И сядь-ка здесь, налево от свечи.
А вы найдите книгу о дворянстве,
И хватит упражняться в грубиянстве».
Все стихли, взгляд наполнился теплом,
И вскоре были найдены страницы
С портретами детей и светской львицы,
Красавицы за письменным столом.
И кто-то закричал – «Вот это, да!
Как близнецы! Смотрите, господа».

Такой же взгляд, такой же интерьер,
И так же улыбается надменно,
Быть может, только разный цвет портьер,
Всё остальное просто неизменно.
Написаны с разрывом в триста лет,
Два разных полотна – один портрет.
Но в книге напечатан титул, имя:
«Надежда Оболенская, княгиня».
Алян же подписал – «моя Надин»
Все повернулись в сторону Надежды…
«О, Господи! Да ей сменить одежды,
И будет третья…» - ахнул господин.
Её улыбка стёрла все сомненья,
И тут же прозвучали поздравления.


Эпилог
Через неделю в славном Notre Dame
Венчался герцог с русскою княгиней.
Перед собором суета и гам,
Толпа не признаёт границ и линий.
Все жаждут видеть юную чету,
У них десяток званий на счету,
Поместье, замки, в банке капиталец,
Жених-то, гляньте, писаный красавец,
Да и невеста тоже хороша!
И почему судьба не справедлива?
Одна богата и умна, красива,
Другим же не досталось ни гроша…
Надежда с милым вышла на крылечко,
А на мизинце медное колечко.