Одиночество

 Кизяков был предпринимателем средней ноги. Он предпринимал все, для того, чтобы иметь успех.
 В данный момент Кизяков сидел в мягком кресле и покачивал ногой, положив ее на другую.
 Практикуемое Кизяковым занятие, как любое гениальное, было простым. Заключалось оно в утешении таланта, а талант Кизякова требовал времени.
 Время же давалось Кизякову непросто и оно, как замлевшая нога, в бездействии однообразной позы, начинало ныть. Тогда Кизяков менял позу, восстанавливая кровообращение времени, и манерно отпивал из кофейной чашечки.
 Речь шла о чуждых Кизякову понятиях, спекулируемых в пространство комнаты его молодящейся собеседницей.
 – Человек, – вещала Раиса, – существует, в поле двух энергетических потоков, восходящего к нему из земли и нисходящего на него с неба, влияющих на степень развития духовных и физических потенциалов.
 Потенциал Раисы был на виду и внушал Кизякову сомнение в происхождении интеллекта из материи, в пользу обратной метаморфозы.
 – Оптимизировать себя в этих потоках, – продолжала Раиса, – цель каждой стремящейся к гармоничному развитию личности...
 Кофе подходил к концу и Кизяков все чаще заглядывал в гущу, гадая на ней о своем грядущем, но почему-то видел только позднюю ночь.
 У Раисы были темные, слегка сросшиеся брови и морщинистый лоб, на котором во время речи отражался природный темперамент. Кизяков без возражений внимал бровям и лбу Раисы, отдавая предпочтение молчаливому согласию выразительных светлых глаз и не спешил переходить к логическому завершению приватного визита.
 Кизяков был женат, но верность хранил принципам.
 Раиса же была в разводе, чем характеризовала амплитуду движения собственных ног в пространстве, из которого Кизяков извлекал выгоду талантливого предпринимателя, записывая в актив еще одну бессонную, как выпитый кофе, ночь.
 Кизяков не разделял взглядов Раисы и стремился при случае зреть в корень, необратимо изнашивающийся от столкновения с чужеродной средой.
 Выходя из Раисы, Кизяков острее ощущал внешний хаос, в то время как Раиса в противовес ему – непоколебимость внутренней гармонии.
 Кизяков был идеалистом и считал, что любимое дело должно приносить благо. По этой причине, Кизяков снова и снова навещал Раису, осуществляя тем самым посильный вклад в развитие межполовой коммуникабельности.
 От визитов Кизякова, Раиса всегда ждала чего-то большего. Исходя из этой концепции, она пыталась постичь его ментальную сущность, дабы сопоставить свои цели со стремлениями Кизякова. Даже в постели, сориентированной в пространстве по всем хитростям фэн-шуй и временным условиям затянувшегося ремонта, на словах проповедуя в подходе к соитию метод полной релаксации, на деле Раиса держалась на чеку.
 Кизяков тщетно пытался настроить разлаженный временем, предвзятостью и бесталанными предшественниками организм Раисы, поэтому, сомневаясь в полноценности совместного труда, каждый раз обсуждал его тонкости, подвергая их анализу.
 Отсутствие у Кизякова интуиции и умелого подхода к инструменту женского естества, как полагала Раиса, неизбежно вели ее в тупик заблуждений.
 В свою очередь Кизяков, не наблюдая у Раисы явных проявлений женского счастья, тяготился их отсутствием.
 В итоге Раиса все больше разуверялась в искренности намерений мужчин, а Кизяков в величине собственного таланта.
 Все шло к разрыву отношений.
 Последним аргументом в пользу атеизма Раисы, послужило совместное посещение кафе с плотоядным названием, где Кизяков, по своему невежеству, потревожив духа перемен, обитавшего в символических колокольчиках при входе, навлек на себя его немилость.
 К тому же Кизяков неудачно пошутил, сказав, что за обедом они съели «Замок» Кафки, на чью покупку, в книжном магазине, предназначались истраченные деньги.
 Хотя посещением кафе Раиса и была обязана тридцать третьему зубу Кизякова, поведение его все же было расценено превратно.
 Этой же ночью опрометчивость Кизякова дала результаты – Раисе сделалось плохо от пищевого отравления и в угоду своим нуждам, она переступила через его желания.
 Далее Кизяков находил в глазах Раисы дымку печали и пелену нечаянных слез.
 «Музыка Ветра» сыграла свою решающую роль в произведении их зыбких отношений.
 Теперь Кизяков сидел в мягком кресле, но уже в окружении стен собственной квартиры, глядя сквозь монитор персонального компьютера в недалекое прошлое и с сожалением безвозвратности разминал затекшую от долгого бездействия ногу.
 Перед его глазами стояла картина бессонной ночи, в которую Раиса поинтересовалась у Кизяков, для чего же он все-таки навещает ее скромное жилище? И сама, от боязни услышать неискренность, упредив его с ответом на свой вопрос, произнесла,
 – Только не говори, что ты меня любишь!
 И Кизяков этого не сказал...