Призрак Эдвина

Пушкинская
Улица, очарованная огнями -
Я иду по зеркальной плитке.
Улица со старинными фонарями -
Я здесь встретила твою улыбку.

Улица с куском "Рафинада",
Где сгорает от страсти свет.
Я тебя из окна узнала,
Три секунды - образа нет.

Улица без автомобилей -
Слышу льющийся голос скрипки.
Она станет июльской погибелью -
Попрощаюсь с твоей улыбкой.

Я любуюсь тобой, когда ты сидишь на бордюре, весь в софитах солнечного марева. Каждому, кто находится рядом, жарко. Мы страдаем каждую минуту, глядя на плывущую дымку асфальта, что демонстрирует нам фрагменты миражей и картинок, словно механический калейдоскоп. Мы в каждый следующий момент умираем, поднимаясь на голгофу в своих не слишком веселых мыслях, и с мученическим выражением лица вдыхаем летние соринки цвета человека-невидимки. И одному тебе не мешает этот убийственный июль. Твою потрясающую темную кожу, как свое дитя, ласкает коварный ультрафиолет. Твои блестящие черные волосы купаются в языках небесного пламени. Твои глаза, сами того не подозревая, защищаются длинными ресницами. А дыхание, такое чистое и ровное, отфильтровывает удушливые частицы городской пыли. Твой пульс нисколько не учащен, твое сердце бьется в такт твоим мыслям. А в этот самый момент тысячи погибают от южного дьявола, больше известного под именем «Плюс Пятьдесят по Цельсию». Кондиционеры сгорают в офисах - ты спокоен внешне и внутренне. Холодную воду отключают сразу в нескольких районах города - ты как всегда пьешь свою колу или дью. Прохожие падают в обмороки - рядом с тобой сидит твой неизменный друг... К вам, таким идеальным и необыкновенным, подходит какой-то ваш однокурсник. Он такой же, как и мы, он тоже вытирает лоб салфеткой и зажмуривает глаза, чтобы уберечь их от оранжевого диска, так прочно зависшего на нашем ростовском небе. Он садится рядом и заводит какой-то разговор. Ты любишь людей. Тебе всегда интересно со всеми ними, с «какими-то». Ты говоришь о своих приключениях – и это так чудесно! Ты заново проживаешь их с самого начала и до конца. Все сказочные воспоминания отражаются в твоих глазах, которые вминуту загораются энтузиазмом. Ты становишься по-детски непосредственен и доверчив, рассказывая даже о том, чему другие наверняка должны завидовать. Должны, но не завидуют – ведь ты так добр и искренен! И твой, друг, и ваши однокурсники – они тоже радуются, радуются также по-детски непосредственно, но и не так мило. Твои слова предстают перед ними в расплывчатых образах и абстрактных понятиях. Их сознание искажает лексические и синтаксические единицы, и твоя история оседает в их головах в совсем ином, трансформированном виде, словно пройдя через тысячу испорченных телефонов. Они безмерно счастливы, что ты ездил в Штаты, они в неуемном восторге, что ты купил там эти эксклюзивные Adicolors (быть может, сам дедушка Эдди пожал тебе руку!). А ты так радуешься, что смог осчастливить их своей прекрасной историей, словно вышедшей из-под пера Гофмана, клавиш Моцарта, или кисти Дали. Ты так любишь жизнь, что тебе не жалко прожигать ее, даже не впадая в безумство. Разве так бывает? Только у тебя. Ведь у тебя все такое умопомрачительно идеальное. И ни разу тени грусти на лице – страсти чужды тебе! В твоей душе нет места войне зимы с летом. В самом факте твоего существования спрятана волшебная шкатулка с парадоксами. Играя в «chicken-run», ты с ледяным спокойствием и насмешливым взглядом последним нажмешь на педаль на самом краю пропасти. В твоем коктейле такие ингредиенты, как страсти, чувства и эмоции никогда не перемешиваются. Но и равнодушие ты оставляешь где-то там, на дне хайбла.
А потом, когда я хочу зайти в ресторан, где в качестве посетителя я вижу себя примерно к пенсии – этого времени как раз хватит, чтобы накопить на средний чек, хочу прошагать прямо к моему такому французскому другу Генсу на его такую пряную кухню, когда я только собираюсь вдохнуть запах его невообразимых соусов... ты вдруг появляешься в Famose... Ты сидишь скраю, а я поднимаюсь в прозрачном лифте. Я медленно узнаю тебя начиная снизу по твоим эксклюзивным Adicolors, прозрачная тюрьма останавливает меня напротив твоего лица. Между нами три пуленепробиваемых стекла. Внутри моей хрустальной темницы тишина на грани исчезновения – дыхание камнем падает в шахту лифта и с громким стуком разбивается о бетонный пол. Ты сидишь на фоне темно-бардовых стен, обклеенных черно-белыми портретами знаменитостей. Тебе идеально подходит этот интерьер. Я, не обращая внимания, кто с тобой за столиком, окидываю тебя взглядом. Ты одет так просто, что непонятно, откуда в твоей внешности эта звездность и как она может так мило соседствовать с твоим детским взглядом взрослого человека... Ты держишь в правой руке (которую, возможно, пожал сам дед Эдди!) old fashion с мартини. Когда ты бываешь пьяным, ты становишься еще более интеллектуальным и расслабленно-забавным. Ты снова похож на ребенка, ангелы шлют тебе приветствия, а ты смеешься... Тебе нужен ослепительный сияющий нимб, и ты сам станешь тем ангелом, который будет зажигать божественным светом звезды... Признайся, ты ведь тоже бываешь безумен? Ты итак безумствуешь в своем диком спокойствии и идеализме. Ты так прекрасен и трогателен в своем сумасшествии! Оно вызывает широченную улыбку умиления. И мне не хочется пустить пулю в лоб твоей девушке, ей, такой же идеальной и спокойно-безумной, девушки из рассказов Эдгара По. Я ощущаю себя счастливой идиоткой, в моей душе от радости лопаются воздушные шарики, когда я встречаю вас вдвоем, вас, очаровательных человечков! Я обнимаю небо, а оно рушится прямо мне на голову. Научи меня также профессионально играть в «chicken run»! Все мои попытки заканчиваются катастрофой: я жму на газ, несусь на стену, лечу навстречу своей гибели с упоительным любопытством, жду, когда рванет, с улыбкой на губах. Любовь – это встреча, не записанная в вашем органайзере. Это заранее предсказуемое несчастье, которого хочется еще и еще. Я ухожу прочь из «Астора», так и не повидав моего доброго Генса. И только звуки глянцевого рояля прощаются со мной, провожая до равнодушно разъезжающихся в стороны дверей, выталкивающих меня в плотные ряды шумных кварталов.