Палома Пикассо и цвет густой печали

...Я умру весной. Наверное, в конце мая. Тепло, свежо. Деревья отцветают.
Или отцвели уже. И я отцвету. Состарюсь насмерть.

А вообще жить я буду долго. И переживу всех. Всех, кроме своих детей. Им-то
еще жить да жить.

И жену переживу. И только уже после ее смерти у меня не выдержит сердце.

Но умру не сразу. Сначала некоторое время побуду при смерти. А потом
"присмерть" закончится, и начнется смерть.

Буду лежать в тесноватом гробу (почему это люди думают, что если гроб на
один раз, то он может быть тесным?) А за стенками гроба май. Тепло. Свежо.
И Солнышко!

Представьте себе: лежу я в гробу -- странный такой, одетый в темно-синий
адидасовский спортивный костюм. К "Aдидасу" белая обувь хорошо подходит.

А вокруг гроба стоят те, кого я, к счастью, не пережил. Знакомые. Живые.
Родные. И плакать никто не будет. Даже жена плакать не будет (пусть она
все-таки живая будет возле моего гроба -- чтоб все было по-людски). Жена у
меня и при жизни моей плакала редко. А теперь и вовсе не за чем.

Потом будут целовать. Наклоняться и целовать напоследок. Некоторые даже
будут пиявиться губами.

И женщины при этом будут не по случаю прогибаться в пояснице. И благоухать
хорошими духами. Например, "Палома Пикассо".

А я буду пахнуть... Кстати, а чем обычно пахнут свежие покойники?

Кто-то из провожающих тихонько удивится вслух: мол, как быстро у покойника
щетина выросла. Жесткая, колючая. А кто-то попробует стереть губную помаду
с колючей щеки. Не получится. Размажет только.

Весна. Май. Свежо. Народу много. И все -- знакомые.

... Так что вы, доктор, не бойтесь. Оперируйте смело. Я на этом столе, под
вашим ножом не умру. Ведь за окном декабрь. А я умру в мае...