Евангелие от Макиавелли. Сцена 7. Дуэль

СЦЕНА 7. ДУЭЛЬ

 Кабинет герцога, ночь. Горит камин, на столе – заженные свечи.
 Герцог стоит у стола и читает проект договора с Орсини, только что переписанный ему Агапито. Агапито с пером в руке стоит за столом в ожидании. У обоих уставший вид.
 Быстро входит запыхавшийся Макиавелли. Агапито встает, герцог отрывается от чтения и поворачивается к Макиавелли.
 

 
 ГЕРЦОГ (разыгрывая удивление).
 Что?.. Секретарь?.. Ты разве здесь сегодня?..
 Не ожидал… Я думал ты уехал…
 Я думал ты уже давно в дороге.
 Или уже вернуться ты решил?
 Но я-то думал, ты давно уехал
 С известьем важным в сторону Тосканы…

 МАКИАВЕЛЛИ (переводя дыхание).
 Нет, ваша светлость, я решил остаться,
 Чтобы не ошибиться, поспешив.

 ГЕРЦОГ (с насмешкой).
 В чем ошибиться, секретарь?.. Надеюсь,
 мы все с тобой не раз оговорили?
 Хотя, конечно, множество вопросов
 еще, быть может, интересно нам:
 (с иронией) устройство государств, коварство рока,
 политика, истории законы,-
 и многое еще, что нам нередко
 «мешает вызов бросить временам».

 Однако ты бы мог придти и завтра.

 МАКИАВЕЛЛИ. Но я считал, что долг мой – здесь сегодня.
 И, если есть у вас ко мне вопросы,
 то их быстрей как можно, разрешить.

 ГЕРЦОГ (продолжая насмешничать).
 Да, право – же, не спешны те вопросы.
 Коль ты устал, торопишься куда-то,
 То я охотно подожду до завтра.

 МАКИАВЕЛЛИ. Мне, ваша светлость, некуда спешить.

 ГЕРЦОГ (разыгрывая наивность).
 А-а… Верно хочешь ты узнать, как дело
 решилось нынче? Я тебе отвечу:
 Святой отец им все простил как будто
 и даже то, что не смогли они.
 Мы долго обсуждали все условия
 И, кажется, пришли к единым взглядам.
 Сейчас увез с собой проект Орсини,
 Тебя я позже познакомлю с ним.
 (отворачивается от Макиавелли, словно прекращая разговор)

 МАКИАВЕЛЛИ.
 Но, ваша светлость, вы еще вопросов
 своих мне не сказали. Я надеюсь,
 что все же я сумею вам ответить
 на многое, что занимает вас.

 ГЕРЦОГ (с деланным удивлением).
 Ты все же хочешь говорить сегодня?

 МАКИАВЕЛЛИ. Готов я говорить, раз это нужно.
 Быть может, вы устали, ваша светлость?..
 Был, несомненно, трудный день у вас?

 ГЕРЦОГ (задетый).
 Да нет, день вовсе не труднее многих
 но уж, конечно, многих интересней,
 и, если ты действительно свободен,
 то я с тобой согласен говорить.
 Но ты… действительно, уже свободен
 и временем вполне… располагаешь?
 (с явной насмешкой)
 Беседа наша может затянуться…

 МАКИАВЕЛЛИ (терпеливо).
 Мне, ваша светлость, некуда спешить.

 ГЕРЦОГ )продолжая насмешничать).
 Но я уже привык работать ночью.
 Быть может ты…

 МАКИАВЕЛЛИ. Нисколько, ваша светлость .
 Я тоже день для дела оставляю,
 а размышлять привык я по ночам.
 И если вы имеете вопросы,
 которые бы разрешить хотели,
 я буду счастлив, если мне удастся
 хотя бы в этом быть полезным вам.

 ГЕРЦОГ (откровенно смеясь, насладившись мучениями Макиавелли).
 Ну что ж, скажу: вопроса о Тоскане
 Я не решал, хотя Орсини снова
 о ней упомянул. Надеюсь это
 БАЛЬЗАМОМ будет для твоей души?..

 МАКИАВЕЛЛИ (кланяясь, с трудом сдерживая себя).
 Благодарю вас, ваша светлость. Только…
 пришел еще и для того я, чтобы
 вам показать одно посланье … Это…
 (достает и протягивает герцогу письмо Орсини к Бентевольо, переданное ему Агапито)
 
 Герцог подходит к Макиавелли, небрежно берет письмо, читает, резко подходит к столу и при свете свечи снова перечитывает послание. Его начинает трясти.
 Хрипло, не глядя на Макиавелли, он выбрасывает слова.

 ГЕРЦОГ. Уйди сейчас …

 (Макиавелли, не понимая, продолжает стоять, герцог резко поворачивается к нему и срывается на крик.) Уйди-и-и!!!…

 Макиавелли быстро выходит. Герцога трясет от ярости, но он все же постепенно сдерживает себя и, указывая Агапито рукой на стол, говорит, тяжело дыша, с трудом выдавливая слова.
 Садись!… Пиши!…

 Агапито садится. Герцог диктует, сначала с трудом, затем все более твердо и жестко ставя слова. Агапито торопливо записывает.

 «Однако… если кто-то из Союза…
 поднять посмеет руку на другого…
 или на власть Святейшей нашей Церкви…
 или на власть Святейшего Отца…
 Или поступки совершит такие,
 что могут стать во вред Святейшей Церкви,
 во вред его величеству Людовику
 и его светлости иль Валентино…

 Или замыслит что-нибудь дурное
 против друзей его величества Людовика,
 друзей его друзей и нашей Церкви,
 или того, кто упомянут здесь…

 Тот сразу же, без промедленья должен
 врагом быть признан нашей светлой Церкви,
 врагом все христианнейшего короля
 и его светлости иль Валентино.

 И тот немедля должен быть наказан
 любою карой вплоть до смертной казни
 любым их тех, кто упомянут здесь…»

 Подписано: «Двадцать восьмого октября,
 пятьсот второго года, Цезарь Борджа».

 Сразу же врывается музыка: тяжелые бравурные аккорды с хором в стиле «Кармино Бурано» Карла Орфа.
 Пламя в камине вспыхивает и разгорается; отсветы пламени пляшут по сцене. Среди них сталкиваются и борются тени: короли и бродяги, женщины и солдаты, священники и обыватели, - все сливается и хаотично кружится по сцене и занавесам – дантовская аллегория борьбы и страданий.
 Постепенно музыка стихает, пламя гаснет, тени растворяются в темноте, и только далеко,
размеренно и тревожно продолжает бить одинокий колокол.