Песня о б. шираках

-Что они сдэлали? Что-о они сдэлали?
После такого остервенелого крика дело чести – узнать что же такого они с тобой сдэлали и сделали ли они тебя до конца, или над тобой еще надо поработать.
Прерванный сон не мог принести радости. Ну, здравствуй, утро!
Метроном в виде большего растрепанного раскачивающегося мужчины, восседавшего на противоположной кровати, отсчитывал бесконечное время страданий на фоне грязновато-зеленой стены батальонного лазарета.
-Что они сдэлали?
А что собственно они с тобой сделали? И что они вообще с тобой могли сделать, с таким бугаем? И что ты тут делаешь, если они с тобой это сделали? Иди и разберись с ними! Иди и убей их, наконец, или умри, как джигит. Грузин ты или не грузин? Но больше никому никогда не говори, что они с тобой сделали:
-Да заткнешься ты наконец!..
 Но то, что происходило внутри метронома, было главнее.
 -Что они сдэлали? - продолжало громко вопрошать на всю больничную палату пятидесятидвухлетнее (судя по наколке на ослабевшей руке) чудило, с багровым лицом и помидорными губами.
Четыре метра Алик перелетел в один прыжок. Его тоже интересовал вопрос: так, что же они с тобой сделали?
 На этот раз страх оказался сильнее боли. В ответ на прыжок с соседней кровати рыхлое лицо страдающего размером со средний поднос застыло в немой гримасе. Рот остался полуоткрыт. Ужас переполнял глаза. Все остальное: живот, лысина, незаправленная и незастегнутая на нижние пуговицы заношенная рубаха с двумя темными пятнами пота под мышками и на спине, вывалившийся наружу волосатый бурдючный живот, рваные носки, пыльные туфли со стоптанными каблуками – как бы ушло, были только эти округлившиеся страшные глаза и помидорный рот с единственной, застрявшей в нем фразой…
-Что они сдэлали?
Фраза прорвалась через Алика. И вместе с ней страдалец выдохнул из себя:
- Изо рта выскакивает! Укол от сердца…
Вечером стонущего грузина не было, и ночью, когда я вставал по нужде, тоже. Его привезли утром.
По-видимому, в ответ на паузу в стенаниях, опоздав буквально на 2-3 секунды потраченные на переход из ординаторской в палату, юркая медсестра Галя с мордочкой в марлевой повязке, не заходя в комнату, из вежливости поинтересовалась:
-Ну, как лучше? – и уже не ожидая положительного ответа и тем более не желая слушать оскорбительных тирад, в белом халатике с присущей ей легкостью стремительно упорхнула, как ночная бабочка. Вместо хоботка – шприц с иглой. Ее дежурство заканчивалось.
-Она, она била! Еще хуже – получается. Такой укол – ужас. Не пускал. Сделали все равно. У нас в медицине одни …- тут он испугался произнести нецензурное ругательство, - изверги работают.
 Грузина звали Володя. Он был из Тбилиси, а здесь, как и я, – в командировке.
-Вай ме, у-у-у!.. Ай!.. – снова заскулил Володя и попытался снять наручные часы перед тем, как лечь. Неудачно – часы упали на пол.
Алик, мой сосед по койке справа, быстро подбежал к Володе и, прислонив часы к уху, положил их на тумбочку.
 -Противоударные, - глаза Алика светились счастьем.
Володя, не раздеваясь, лег на койку – но это не помогло ему. Острая боль в груди не отпускала. Напрасно он бил пухлыми ладонями по одеялу, как сдавшийся самбист, против которого применили болевой прием.
Ширакский лазарет, где сейчас вместе с нами загибался Володя, находился на территории Солдатского Городка - ничем не примечательных щитовых домиков, в ряду которых был и лазарет.
Кирпичный побеленный цоколь, деревянные, крашенные масляной зеленой краской стены под крышей из новой черной толи, стоившей стольких усилий главному врачу Иванову. Строгий образец казарменного стиля пятидесятых в экономических условиях самого начала восьмидесятых: приземистый - из экономии, и вытянутый - но не настолько, чтобы его путали с казармой.
В двух палатах – по 10 мест, без различия на чины и звания железные кровати, одна и та же бурда из солдатской столовой в тарелках и в мисках солдат и офицеров.
Первая палата была инфекционной. Летом, когда созревая местные абрикосы в посадках вдоль дороги к аэродрому, наливались солнечным светом и светились изнутри, как туалетные лампочки, обсиженные мухами, с черными точечками на бархатной кожуре, палата наполнялась своим обычным для этой поры составом.
-Потеря чувства бздительности имеет характерный запах. Наша беда…- говорил начальник лазарета майор Иванов подчиненным, - Наша беда …
 У лазарета не было канализации. Изолировать дрестунов не было никакой возможности, до сортира было пятьдесят шесть метров.
-Проволочные заграждения и двести двадцать, нет лучше триста восемьдесят вольт, - предлагал командиру батальона Иванов, зная наперед, что тот ему ответит…
Изоляцию пробивало и с этим приходилось мириться.
-Наша беда… - говорил начальник лазарета Иванов армейскому проверяющему, когда тот наутро с больной головой все-таки писал замечания по содержанию лазарета, - Наша беда…
Иванов мечтал пропустить всех этих засранцев, портящих не только окрестный воздух, но и его показатели, через зондаж. Но все его просьбы о покупке специального устройства, позволяющего заглянуть в задний проход пациента, отклонялись по причине неэффективности использования прибора в малом лечебном заведении. Но Иванов каждый год с настойчивостью улитки ползущей к вершине по стволу дерева делал новую заявку, свято веря в то, что успех от приобретения устройства будет не сопоставим с его ценой. Демонстрация прибора в действии приведет к такому результату, который и не снился командованию. Какая была бы экономия бумаги, фанеры, краски и ватманов на агитацию мытья рук и фруктов.
-А Вы знаете, - сказал я Иванову, когда он обратился ко мне с нашей бедой, - что ТАЗ уполномочен заявить: сливной бачок сломан, бумага есть а зад вытереть не чем. А Вы знаете …
Он всё знал и только приложил палец к губам. У стен есть уши.
- У нас всё нормально господин полковник.
В нашей, второй палате до появления командированного служащего СА Володи лежало 6 человек: 4 солдата и 2 офицера: я и Алик.
 -И что это со мной сегодня? Вчера весь вечер пили-пили, и все но-о-ормально. Сегодня утром – одну кружку пива, сердце ка-а-ак забалит. А-а-а, сестра-а!
Сердобольный Алик уходит за сестрой. Галя уже сменилась.
-Что случилось? – спрашивает Марина.
-Нэ помогает. Балыт.
Вернувшись с мокрой тряпочкой, она укладывает Володю в постель и смачивает лоб.
-Да, напрасно кололи, если не помогает, - это пустился в рассуждения Алик.
Ему хорошо говорить, завтра выпишут.
-У нас свинья была тоже кололи – все равно сдохла. Только зря десять рублей ветеринару отдал.
На этих словах Володя замолкает, а потом начинает еще сильней:
-Вай ме!.. Пусть такому, как ты 10 уколов в язык сделают, чтоб отсох.
Ну, вот – поссорились. А ведь Алик не хотел. Он добрый, я знаю. Сказал то, что в голову пришло.
-Прости меня, Володя, если обидел, - Алик смотрит заискивающе, но Володя молчит.
-Ну, что, Володя?
Володя молчит.
Тогда Алик наклоняется ко мне и говорит тихо-тихо:
-У него такое сердцебиенье сильное, что сердце изо рта выскакивает. Вот он и стиснул зубы. Думает, что поможет.
А Володя спит, спит после укола.
В обед главное - не опоздать на первый черпак. Каких-то десять минут и будешь есть хлеб, первое наверняка останется - бурда, а каша - смотря какая, если гречка и рис – никогда, без мяса и без рыбы.
-Я свинину не ем, - твердо акцентируя каждое слово говорит Абреч, адыгеец по национальности, рядовой из ТЭЧи- одного из подразделений авиационного полка, технико-эксплуатационная части, на промозглом аэродроме удобное мест под крышей.
-Побольше бы таких. Глядишь, и мясо в магазине появилось, - лихо парирует сержант Витковский, доедая второе.
-Мой народ…
-Если каждого с гранатой да под танк – была бы польза, - не давая договорить Абречу убежденно говорит Витковский.
Берем таблетки и порошки у дежурной сестры и возвращаемся в палату. Володя уже проснулся.
-Слушай, ходит, ходит…
 -Что, где ходит? - Алик наклоняет голову, чтобы увидеть вылезшую из норки в полу мышь, либо на худой конец крысу, а может забежавшую из столовой кошку. - Ничего нет.
-Слушай, сердце ходит. Не могу лежать. Когда обход? Уехать хочу в Цители-Цкаро, в Тбилиси…Чуть двинусь - опять начинает. А без движенья лежать не могу. Движенье – это жизнь, - повторяет Володя чьи-то мудрые слова, когда в комнату входит Галя. В руке у нее – шприц.
 -Нэ надо, - я замечаю, что волнуясь Володя говорит с большим акцентом, - нэ надо. Еще хуже будет.
Володя отпихивается, сестра убегает за помощью. Два фельдшера-солдата и начальник лазарета майор Иванов раскладывают Володю в позу Христа – и шприц пустеет.
-Как не стыдно. Советский Союз. Дружба народов…
Тут Володя замечает высохшую тряпочку, упавшую с его лба на пол.
 -У-у-у, Фашистка! Она этим полы моет, унитазы протирает…Я думаю, откуда эта вонь…
 -Володя, где ты видел здесь унитазы?
На этот раз Володя засыпает гораздо быстрей. Я смотрю на ожиревшее Володино тело, дряблое, рыхлое – значительно мягче подушек и матраса; длинному змеевидному волосу не закрыть плешь, сколько не стой у зеркала и не расщепляй пучок на волоски…
Алик прошептывает детектив. Солдаты спят. Служба идет. Я достаю из-под подушки моего Тредиаковского, взятого накануне в солдатской библиотеке. Стихи – нечитаемый хлам, однако не без признаков былого величья и хороши для изучения устаревших слов: здесь их целое кладбище. Начитавшись, можно заговорить по-старославянски. На пятой странице я засыпаю.
Утром Володе лучше. Он пополоскал руки под краном, побрызгал на лицо и заинтересовался завтраком, но был обречен на дополнительное лечение голодом. Служащий СА не имеет продаттестата, а значить поставить его на довольствие в батальонный лазарет – проблема. Нужно идти в строевой отдел, сделать приказ, подписать его у командира, поставить печать, оформить выписку из приказа, отнести ее в продотдел, взять в финчасти ведомость и оплатить питание. А кто этим будет заниматься? Работы на сутки, по меньшей мере. Начальник лазарета? У него что других дел нет. Кроме самого больного – этим заниматься некому. Вариантов нет. Либо на этом маршруте больной вылечится сам, либо будет летальный исход.
 Алик предлагает Володе большую тарелку с перловкой, так называемую противотанковую шрапнель. Он с интересом всматривается в переваренную мешанину, потом морщится и отворачивается к стене – дозревать: у Володи живот только седьмого месяца беременности.
- Для армейской пищи нужен характер!
- И погоны.
Истина невсегда рождается в споре. Иногда - в диалоге. У Володи нет погон.
 В обед к нему пришел посетитель – маленький помятый человечек лет сорока с черными неухоженными усиками со сморщенным лбом и задвинутым подбородком. Он присел в изголовье на краешек стула и зашептал… Иногда через его шепот, как сквозь фон, потрескивал голос Володи:
-Я и в больнице от врачей и уколов бегал. А здесь – уколы у-у какие больные…Нет…Я спрошу…Да ладно, Тариэл…
Через десять минут Тариэл ушел – как будто растворился в воздухе.
-Мой напарник, - пояснил мне Володя, - не справляется один. Зовёт – командировка кончается. Мы в Тбилиси в авиамастерских работаем. Пианино и рояли ремонтируем. По всем частям Закавказья колесим.
-А он без Вас не может? Вам бы еще полежать…
-Нэт! Тут слух нужен. Знания нужны. А он кто? Инструмент поднести-унести. Он нэ может. А я пианино – за два дня, если механика нормальна. Молоточки, клавиши…
Володя уже хотел рассказать технику настройки, как в дверях опять возник Тариэл, с бутылкой лимонада и кульком печенья в маленьких ручках.
-Завтра утром – выпишут. Я говорил с Ивановым.
Володя что-то шепнул ему на ухо и стал есть, смачно чавкая красными губами Бетховена. Окончив, он помахал нам рукой, словно он государственный деятель и перед ним трап личного самолета, а не коридор…
Утром Володю выписали – а Алика нет, хотя он то же планировался на выписку. От детективов – какие –никакие переживания! - он возбудился и у него поднялась температура. В общем, вечером в палате мы смотрели фильм по транзисторному телевизору «Шилялис», который Алику принес друг по общаге.
-Метеоолух, - сказал мне Алик, услышав мою профессию, - завидую я тебе. Следи себе за погодой, а служба идет.
-Я сам себе завидую, - сказал я.
-Да знаю я вас интеллигентов, всё вам не то. Все себе цену набавляете. А когда сам по уши в тавоте и на морозе гайки крутишь?
Воздухом свободы я дышал во вторник. Пожал руку Алику и пошел на станцию. Маковое поле стало ромашковым – новая радость шмелям и пчелам.
- Как литературные успехи? Вот где – пиши стихи, ни полетов, ни перелетов, - это начальник оглядев личный состав – дежурную смену решил сходу ввести меня в курс дела.
-Песню написал.
-Да ну?
-Написал. Вот послушай. Ширака – страна моя родная…