Вашу квартиру московскую, венскую

***
Вашу квартиру (московскую, венскую) -
закройте наглухо, спуститесь вниз,
блефуйте, завидев фигурку женскую,
вынашивайте свой веселый каприз -
за белым (опелем, фордом) загадочно
(из Фаворитен или в Лефортово?) -
курите ментоловые - зло и припадочно,
косясь на колесики времени чертовы.
Пока бренчит чепухою посуда,
из шариков можно связать букеты -
целуйте тело и ждите чуда,
на старте взрывайте свои ракеты,
и, ахнув, - прическа по Ренуару,
позолоченная очень мило, -
на мокром утреннем тротуаре
ваше сердце вчера, сволочное, сгнило,
ваше милое сердце, приятель, - в ударе.


I
А печень?
- Не печень, печенье. Фламандское.
Не рюмка. Реомюр. Жарища.
Дима не стал пить плохое шампанское.
А ты была совсем не жрица,
ты на любовницу не похожа,
ты не похожа на поэтессу.
Смотреть на смуглую нежную кожу -
нету горше деликатеса.


II
Тополиной ватой набитый ранец,
скомканное предисловие станций -
в деревне оглохший от сна иностранец -
нащупываю декадентские стансы.
Лифт в моей башне скрипит иначе,
чем ствол этой ивы на перепутье,
но линии на ладони тем паче
указывают на распутье.
Жестяное полукружье солнца
над полуоблаком снега стального,
ресницы чаинок на самом донце -
стаканная горечь всего остального:
обидная музыка слов извлеченных,
сопротивляющихся изо всей силы -
будь это трепетный шепот влюбленных,
будь это грубый лепет дебилов,
только не сделаться им стихами,
отстукивающими нервно и точно
события, присланные стариками
нам - оттуда и равноточно.


III
Успокойся, замедли говор,
кровь направь через фьорды и льды,
пусть спокойный расчетливый повар
умножает названья еды,
ты прислушайся лучше к другому:
успокойся, попробуй прилечь.
Фьорды, фьорды... К кинжалу какому
прикоснуться, неистово течь,
черной лужею пачкая мрамор,
стекленеть изумрудом зрачков,
вспоминать потолки старых камер
и отчетливый скрежет замков...
...Фьорды, фьорды...Холодной рукою
ты закроешь веки мои -
я любил тебя. Море покоя.
"...Голубое, как небо, аи."


IV
Пожилые друзья объяснят все вернее.
Незнакомых врачей поточнее слова.
С обезьяной фотограф меня сделал бледнее,
без нее же я был бы заметен едва.
Криворукое чудо, обними меня крепче,
и пусть гулко сереет на снимке тот день.
Это будет, конечно, ни чуть не легче,
чем печально тебе подарить сирень.

MCMXCIV, 7.XII ^