Окна

Маринке, замечательному человечку, прекрасной девушке

Я переехал сюда пару дней назад. В комнатах все еще царил беспорядок, выдающий во мне холостяка-фанатика, не слишком заботящегося об эстетическом виде жилища. На то это и моя квартира, чтобы устанавливать тут свои правила и порядки.
День выдался трудный: куча бумажек и формальностей. Но теперь уже все закончилось, я спокойно сварил себе кофе, добавил сахару больше обычного – пять ложек – хотелось сладенького.
Погасил свет. Комната погрузилась в сумерки, но не в кромешную темноту. Буквально в нескольких метрах от моего дома стоял другой, такой же, брат-близнец. В его окнах светились лампы, люди бегали по квартирам, суетились, кто-то отдыхал, смотрел телевизор или читал.
Как ни странно, почти ни одно окно не было зашторено, что вводило меня в некоторое смятение. При включенном свете комнату видно было как на ладони. Поэтому я сначала тушил свет и только тогда отодвигал шторы.
Но я не собирался подглядывать в чужие жизни. Я смотрел на узкую полоску горизонта, которая виднелась, если стать немного левее от окна. Смотрел на горизонт, на небо, на звезды. Это было для меня каплей свободы, долькой беззаботности. Когда-то давно, когда я был еще совсем маленьким, а потом уже и постарше, я жил с родителями. Сейчас мне это кажется странным, нереальным, либо сном, либо галлюцинацией. Я сейчас не могу представить себя хотя бы семнадцатилетним, хоть и прошло-то всего шесть лет, как я уехал из родительского дома. Когда я закончил школу, то вся моя жизнь изменилась. Все детство – с балконом, с широким открытым горизонтом из окна, с простором, на котором я пропадал в свободное от школы и домашнего задания время, с чашкой кофе перед сном у темного окна, с книжкой на коленях при светящейся лампе, с кучей подушек (целых пять!) в постели – все это сохранилось лишь на фотографиях. Я почти ничего не помнил. А если и всплывало что-то в памяти, то как-то неестественно и нереально, до такой степени, что я сам не верил своим воспоминаниям. Поступив в институт, я переехал в большой город, очень изменился. Да и неудивительно это – влюбился, нет, даже полюбил. Все тот же простор, только теперь уже простор улиц, загроможденных машинами. Все тот же балкон, только теперь уже общий, человек примерно на 16; все тот же горизонт, только теперь засаленный и загаженный выхлопными газами; но все тот же кофе, та же книжка. Это все было, только теперь оно было для меня второстепенным. Я теперь уже не хотел стать космонавтом, потому что в таком случае мне пришлось бы часто расставаться с ней. Я теперь уже не играл вечерами в карты, футбол и баскетбол, потому что плевал я на все это, когда у меня есть такой прекрасный человек. Но потом все закончилось. Полуживое состояние, вернее, полумертвое. Крах всего, что было выращено в мечтах и надеждах. Песок на зубах, иней на яй..ах. Темные круги под глазами. И новая жизнь. Бесплодная, бесцельная, жидкая. Она продолжалась до недавнего времени. А сегодня у меня уже третий День Рождения, новое начало…
И вдруг меня буквально ослепило. Как раз напротив меня включили свет. Слава Богу, шторы там были закрыты, иначе я запылал бы от смущения. Ну стыдно мне, стыдно подглядывать!
Но сейчас у меня не было выбора. Огромный, светящийся розовым, квадрат образовал световой занавес и закрыл мой горизонт. Я сделать всего пару глотков, поэтому чашка была почти полная. А я не мог пить кофе, не стоя перед окном – такая уж многолетняя привычка. Тем временем в окне напротив появился силуэт темно-розового цвета, быстро передвигающийся из стороны в сторону. Судя по гибкости и изящности силуэта, он принадлежал женщине, довольно молодой, возможно, даже юной девушке. Ее проворство и явная спешка незаметно увлекли все мое внимание, и я следил за ней, не отрывая глаз, даже тогда, когда подносил к губам чашку с кофе.
Она исчезла… И буквально через несколько мгновений рядом засветился другой квадрат, но уже голубоватым оттенком. Но никого не было видно.
Постояв несколько минут, так и не дождавшись появления заинтересовавшего меня объекта, я одним махом вылил в себя остаток кофе и пошел в душ. Я не собирался быть здесь долго, но как только взглянул на ванну, сразу же мои планы поменялись. Я наполнил ее доверху так, что когда я погрузился в нее, часть воды перелилась через край. Это меня ничуть не смутило, я получал огромное удовольствие и был на пике наслаждения. Теперешний кайф я мог сравнить лишь с одной девушкой за двадцать пять лет моей жизни. Все остальное было пусто и низменно. И сейчас, расслабившись в горячей воде, я вспоминал ее, свою первую любовь, настоящую, крепкую, бескорыстную и искреннюю. Нет, даже нынешнее блаженство не сравниться с тем, что я чувствовал, когда хотя бы просто смотрел на нее, прикасался к ней…
Распарившись, я чуть было не задремал, но вовремя спохватился. Натерся полотенцем докрасна и снова пошел на кухню. Включил свет, достал из холодильника добрую порцию любимого мороженого и замер. Мои шторы были раскрыты. А напротив, на фоне розового окна, четко виднелась фигура человека. Буквально через секунду до меня дошло, что это именно та девушка выглянула в окно и смотрит на улицу, совсем не стесняясь быть замеченной.
Видимо, я ошибся. Почти сразу же она неестественно вздрогнула, отпрянула от окна и быстро задернула шторы. Мне даже показалось, что красного света в ее комнате стало больше – наверное, она покраснела.
¬– Ну и ладно, – подумал я, сел за стол и принялся методично, ложка за ложкой поглощать мороженое. Когда я учился в восьмом классе, в школе решили провести День Вкуснятины. Там были всякие конкурсы, и среди них – кто быстрее съест стаканчик мороженого. Я съел его за четыре укуса, на что мне понадобилось ровно 8 секунд. И естественно, занял первое место. Да и не могло быть иначе, потому что я знал лишь одного человека, который мог поспорить со мной в скорости поедания мороженого – моя бабушка. Она обожала его!
Покончив с лакомством, я сразу же пошел спать. Тепло и уютно – именно такие ощущения испытывал я, когда ложился в свою любимую кровать, в которой сплю уже лет пять. Где бы я не жил, куда бы меня не селили, я все время, как дурень со ступой, носился со своей кроватью. Я не таскал её на тачке за собой, но только лишь получив разрешение на вселение, сразу же привозил ее.
Спать…

На следующее утро, проснувшись как обычно от будильника в 7:15, привел себя в порядок, проглотив три куска хлеба с маслом, запивая их зеленым чаем, вышел из дому. Предстоял очередной, рутинный рабочий день. Хоть я и работал в отделе по связям с общественностью, общался каждый день с разными людьми, интересными, странными, глупыми, злыми, веселыми, все равно – проблемы и просьбы всех были похожи. Большинство людей все еще приходили в кабинет «к начальнику» стесняясь, опуская глаза, извиняясь и забывая вообще, зачем пришли. Хоть никаким начальником я никогда не был и не стремился стать. Но уж если был свой кабинет, то меня народ считал начальником.
Я бы давно бросил эту работу, но теперь мне надо было выплачивать кредит за квартиру, поэтому уходить отсюда, не имея другого достойного предложения, было бы полнейшей глупостью. И все-таки, были некоторые хорошие моменты в этой работе. Я довольно много ездил по стране, общался с большим количеством людей, которые многому меня научили. Очень приятно, когда практически незнакомый тебе человек подсказывает тебе, делится своим опытом просто потому, что ты ему понравился или по своей доброте душевной. Много в мире прекрасных людей, наполняющих нас, каждого и всех вместе, добротой, бескорыстием, щедростью. И как ни странно, будучи щедрыми и бескорыстными, они достигали значительных высот и в бизнесе, и в политике, и в науке или искусстве. Именно после общения с подобными людьми я понял, что красота, доброта, искренность и великая честь спасут мир. Или просто не дадут ему упасть в помои.
Сегодня мне предстоял не очень интересный день – надо было перебрать стопку бумажек. Бюрократия на высшем уровне. И я к ней причастен. Самое странное то, что у большинства этих бумажек не было ни ценности, ни смысла существования. Их печатали и писали лишь для выполнения какой-то «процедуры» или «порядка». Но все прекрасно понимали, что их можно повесить в общественный городской туалет, настолько необходимы они были.
Хвала Господу, что у меня была классная помощница – Кристина. Красивая и интересная, очень ответственная. Но при этом ей удалось сохранить и чувство юмора, и остаться девушкой, а не быть кабинетной крысой. Живая, веселая, правда, немного стерва. Но мне на ней не жениться, так что я закрывал глаза на это ее качество.
Мы с ней практически всю работу делали вместе – я помогай ей с ее обязанностями, а она помогала мне с моими. Поэтому дело шло быстро и качественно. Потом мы или сидели болтали, или делали что-то наперед, если накатывал приступ трудоголизма. Иногда играли с ней в какую-то игру на компе, благо, доступ к интернету был свободный.
Как всегда, в конце дня за Кристиной заезжал ее бойфренд, который пару месяцев назад стал ее мужем. Они были классной парой. Очень любили друг друга, с трепетом относились друг к другу и к своим отношениям. Я с ним близко не знаком, знаю лишь, что его зовут Дима, или Димон, как я его называю. А еще знаю, что работа у него связана с компьютерной графикой. Что-то там рисует.
Вот и сегодня мы с Кристиной всю работу поделаем быстро…
Когда я пришел, она была уже на месте. Она поприветствовала меня широкой улыбкой, я ответил ей тем же. Договорились, что через пятнадцать минут приступим.
Когда она зашла, я уже был в деле. Зарылся в бумажки, сортируя их. Этот процесс я называю именно «сортированием» от слова «сортир». Потому что после меня они попадали в кабинеты и столы чиновников, которым было плевать на них. И при первой же уборке они выбрасывали их в мусорку.
Но каким бы ни было бестолковым это занятие, я его делал, потому что мне платили за него деньги. Это моя работа, значит, я должен делать хорошо, пусть и без энтузиазма.
Кристина вздохнула и присоединилась молча ко мне. В такой вот тишине мы провели около двух часов. Мне казалось, что Кристина хочет что-то сказать мне, но никак не решается. Я ждал, пока закончатся бумажки, чтобы расслабиться и использовать свое умение выпытывать душу, чтобы разузнать, о чем Кристина думает.
Наконец-то последний листик был отсортирован и положен в нужную стопочку. Я попросил Кристину сделать кофе – просто необходимо было наглотаться кофеина после глотания пыли. Она с каким-то странным рвением сделала это, будто маленькая девочка провинилась и пытается загладить свою вину, пока никто еще не узнал о случившемся.
– Кристина, что-то произошло? – я начал первым, так и не дождавшись от нее откровения.
– Пока еще ничего, – она опустила голову, словно боялась, что я увижу ее глаза.
– А что должно произойти? – я не понимаю, каким образом у меня получалось, но вот такими незатейливыми словами я сотворил чудо. Кристина уселась на стол, закинула ногу на ногу и ответила:
– Я увольняюсь…
Для меня это был шок. Разрушился привычный для меня расклад жизни, а это очень не выгодно было для меня сейчас. Состояние у меня было подобно тому, когда до меня в одно прекрасное утро дошло, что я закончил школу, и мне больше не надо туда ходить.
– Как увольняешься?.. Я тебя не отпущу, – только и смог выговорить я.
– Придется, потому что я уезжаю.
Она выглядела одновременно подавленной, но какие-то искорки счастья светились в ее глазах. Что-то неладное происходило, кто-то что-то определенно скрывал от меня. Во всяком случае, мне так казалось в эту минуту.
– Как уезжаешь? Куда?
– Мы с Димой решили уехать в Германию. Его пригласила какая-то немецкая компания и предложила хорошие условия.
И только теперь я наконец-то обработал в голове информацию, которую слышал пару недель назад. Тогда как-то случайно я стал свидетелем разговора Кристины и ее мужа Димы. Он говорил, что почти все вопросы улажены, осталось лишь решить проблему с жильем. Видимо, проблема была решена, раз они собрались уезжать.
– А как же я тут один буду?
– Не переживай. Ты справишься. Ты и так почти все делал сам, я лишь создавала иллюзию деятельности.
– Неправда, ты всегда мне помогала. Я теперь инвалид без рук, без ног и без головы, – у меня началась паника.
– Так, успокойся. Если тебе так необходима помощница, то сделай объявление, сюда желающих много будет. Ничего не надо делать и зарплата хорошая.
– Ну так не уходи! – Я стал дебилом.
– Я должна. Я люблю Диму, мы не можем быть друг без друга.
Я понимал, что она или они уже все давно решили, и решили окончательно. Но я никак не мог поверить в то, что Кристины больше не будет, что она не будет трещать без умолку мне под ухо, что я не буду смотреть в ее глубокое декольте и на длинные оголенные ноги, совсем не боясь быть замеченным. Черт, да мне теперь и на работу ходить совсем неинтересно будет!
– А когда вы уезжаете?
Кристина помолчала, посмотрела в окно. Прошла минута или две. Она будто не слышала моего вопроса, но я прекрасно знал, что она слышала и что она знает точную дату отъезда.
– Послезавтра. Уже все документы готовы.
И тут она бросилась мне на шею, крепко обняла, и я почувствовал, что она дрожит. А потом услышал, что она плачет. Да мне и самому хотелось плакать!
Пару минут она не отрывалась от меня, промочив мою рубашку. Но потом как по мановению волшебной палочки она внезапно успокоилась, вытерла глаза платком, поправила прическу.
– Мне тебя будет очень не хватать там. Ты был моим лучшим другом. И не обижайся, но ты был и моей лучшей подружкой.
Я раскрыл рот от этих слов:
– Что значит «подружкой»?
– Я вначале думала, что ты голубой. Потому что ты не проявлял никакого внимания. Поэтому я общалась с тобой, как с женщиной. Но потом я увидела, что ты нормальный, но привычка и необходимость общаться с тобой близко от этого не исчезли.
Ну что же. Я заставил себя смириться с фактами, что я был похож на голубого, что Кристина уезжает. Настроение было испорчено, рабочий день был обречен на преждевременное окончание, потому что работать я не мог.
– Ты уже написала заявление об уходе?
– Еще нет… – Кристина была грустной, и я из-за этого еще больше расстроился. – Я сначала хотела с тобой поговорить, чтобы не выглядеть бесчувственной сукой.
– Да брось ты… Хотя нет, спасибо, что поступила именно так. Мне было бы очень больно узнать эту новость из чужих уст. Спасибо.
Теперь пришла уже моя очередь бросаться на шею, плакать и вытираться платочком. Но я должен оставаться сильным и мужественным, чтобы именно таким она меня запомнила и чтобы в будущем у нее не возвращались сомнения, что я все-таки гей.
– Хорошо. Пиши заявление. Мы сегодня раньше уйдем. Тебе надо собраться, а я уже точно не смогу работать на этой неделе.
Кристина ушла, я сел в кресло и повернулся к окну. Мыслей никаких нет. Лишь чувство глобальных перемен. Даже сожаления уже не было. Я действительно радовался за Кристину, за Димона, я желал им всего наилучшего.
Через полчаса Кристина зашла снова:
– Всё, я отнесла заявление в отдел кадров. Я уже не работаю здесь.
Она внимательно осмотрела кабинет, потом вышла в коридор, также впитала его в себя. Потом зашла в свой кабинет. Тут она осталась надолго. Пересмотрела все ящики стола, протерла пыль, которой никогда не было в ее кабинете, но которую она маниакально искала и вытирала чуть ли не раз в час. Полила цветы, зашторила окно.
– Ну все… – она посмотрела на меня глазами человека, который уходит всего лишь на пару часов. – Пойдем?
– Пойдем, – только я не знал, куда я сейчас пойду.
– Я позвонила Диме, он должен сейчас за мной заехать.
Она уже все устроила и все сделала.
Мы вышли на улицу. Молча стояли, пока не приехал Дима. Он был как всегда приветлив. Тоже попрощался со мной, почему-то поблагодарил за хорошее отношение к нему и к Кристине. Потом они уехали. А я вернулся назад, сказал, что беру два дня отпуска – как раз четверг и пятница. Объяснил это внезапной простудой после вчерашней ночной прогулки под дождем. Никому и в голову не пришло, что дождя не было уже больше двух недель.
Я хотел немного отойти и свыкнуться с новым укладом жизни. Теперь мне надо было искать себе новую помощницу, привыкать к ней, учить и учиться. Я даже не мог представить, что теперь мне постоянно надо будет произносить другое имя. Как теперь все будет? Я не знаю.
Я быстро добрался домой – пробок в это время дня не было. В лифт не стал заходить, захотелось пройтись пешком, пусть и на восьмой этаж.
И вот я снова у себя дома. Теперь я часто буду так думать и говорить.
Скинул одежду, натянул любимые полосатые шорты с синими и желтыми полосками. Как-то странно, но я совсем не думал о случившемся, о Кристине, о будущем. Мне сейчас хотелось одного – сесть на диван, уставиться в телевизор, кушать кукурузные палочки. И я готов был заснуть перед экраном или просидеть ночь, потому что завтра у меня выходной.
Именно это я и сделал. Только вот с палочками кукурузными не сложилось – не было их у меня. Их я решил заменить на гренки, приготовлению которых уделил около часа. Но зато на славу получилось! Золотистые, хрустящие!
Уселся перед теликом… Первым был «5-й канал» - новости. Я глотал информацию вместе с гренками, запивая хорошими порциями грушевого сока. Реальность ушла от меня в соседнюю комнату или даже в другой дом, я был полностью погружен в сериальный мир «Кадетов», кажется. Или «Солдатов». Не помню, что это было. Про военных, короче говоря. Военных заменили какие-то чудища из будущего, смоделированного монстром мирового телевидения BBC.
На этом моё существование в поле видимости этого дня подошло к концу. Последнее, что я видел, была птичка, размером с бегемота, пожирающая каких-то грызунов.

Утром я проснулся в отличном настроении. Телевизор все еще работал. Вместо вчерашних чудищ показывали какой-то фильм о супер-герое. Мне это было неинтересно, поэтому я выключил телик, выглянул в окно.
Погода была прекрасной, переход от весны к лету, когда уже тепло и зелено, но еще не жарко и не сухо. По такой погоде грех сидеть в комнате, особенно, если работать не надо. Поэтому я решил пойти прогуляться, а заодно и покушать.
Быстро принял душ, освежился, набрался бодрости. Оделся в легкий наряд, который не приходилось надевать уже довольно долго из-за вечной занятости и необходимости соблюдать официальный рабочий вид.
Когда я вышел на улицу, легкий ветерок прикоснулся к моим щекам, на секунду задержался в полах рубашки и полетел дальше. Листья на деревьях с молодым энтузиазмом помахали мне, приветствуя и желая удачи. Даже пыль приползла к моим ногам, чтобы выразить свою поддержку моего порыва.
На улицах было довольно многолюдно, несмотря на рабочее время. Давно я не гулял вот так, даже на выходных не часто получалось. Но теперь я шел вразвалочку, поглядывая по сторонам и на прохожих. Почему-то большинство людей выглядели озабоченно, куда-то спешили, что-то тащили. Авто неслись, будто катастрофически не вкладывались в график, грохотали по брусчатке, свистели и гудели.
У меня, слава Богу, хватило ума свернуть в сторону от дороги, в парк, где я когда-то очень любил гулять и проводил много времени. Протоптанные такими же любителями пешей прогулки, как и я, тропинки вились между деревьев, пересекая ровные, прямые асфальтированные дорожки и быстро исчезая за следующим деревом.
Лучики солнца настойчиво прибивались сквозь молодые свежие листики на деревьях, расплываясь в широкие пятна яркого света на земле. Парк был похож на шкуру леопарда, весь пятнистый и пестрый.
Увидел свободную лавочку… Когда-то я на ней часто сидел. Она почти всегда была свободной, потому что мало кто знал о ней. Развалившись на скамейке, подставил рожицу одному из солнечных зайчиков, который мигал мне и улыбался. Закрыл глаза, мир казался красным от света, пробивающегося сквозь кожу век. Казалось, будто чьи-то нежные и теплые ладошки гладят по голове, кончиками пальцев дотрагиваются к лицу или щекочут шею. Странные ощущения как для человека, сидящего в одиночестве на лавочке в глухом углу парка. Но ощущения эти приятны, поэтому я полностью отдаюсь их власти.
Потом я почувствовал какое-то суетливое движение возле себя. Открыл глаза и вздрогнул: рядом со мной кружилась какая-то забавная собака, принюхиваясь и осматривая меня. Не люблю собак, хоть и не боюсь их. Кошки – вот моя слабость.
Но эта собачонка была очень милой, длинные уши, пушистый хвост, добрый взгляд. Да-да, добрый и умный. Приятное животное. Песик вдруг дрогнул, повернулся на сто восемьдесят градусов и, оставив облако пыли, понесся куда-то прочь от меня. Через несколько секунд я услышал радостный лай – наверное, хозяин или хозяйка наградили своего друга чем-то вкусным.
Тишина… Больше я не слышал лая, не видел людей, которые тут редко и бывали. Я снова поднял голову, но лучика уже не было – солнце переместилось, и теперь все солнечные зайчики были на краю лавки.
– Ну что ж. Не судьба.
Я поднялся и пошел к людям. Вышел на многолюдную улицу, утонул в шуме и суете рабочего дня. Но никто и ничто не могли подавить во мне легкое и приятное чувство свободы, независимости и беззаботности.
Я пошёл к речке, было недалеко, поэтому я дошёл туда минут за пятнадцать. Спустился по пристани к самой воде, завернул за угол, перепрыгнул порожек и снова оказался наедине с собой. Оказывается, до сих пор не так-то много людей знает про это место, укрытое от посторонних глаз плитой пристани и кронами деревьев. Тут можно сидеть часами, разглядывая плывущие по течению веточки, наблюдать за утками. Если сидеть тут вечером, то два берега, залитые светом и огнями, отражаются в черной воде. В такие моменты начинаешь верить в Нептуна и его подводное царство. Прохожих отсюда не видно, зато видна дорога с бешено мчащимися грузовиками. А когда становится совсем темно, то создается впечатление, будто дорога наполнена ревущими фонарями.
Но сейчас середина дня, поэтому я сажусь в тени деревьев и наблюдаю за утками. Странные создания, плавают туда-сюда. Наверное, это утки-родители носят корм своим утятам, которые еще даже плавать не умеют. Заботливые какие. Интересно, есть ли у животных такие родители, которые бросают возле мусорных баков или под чужими дверями своих детей? Ну, кроме кукушки, которая свои яйца подбрасывает в чужие гнезда. А что бы я делал, если бы у меня вдруг появился детеныш? Даже не могу представить, что это в принципе возможно. Как можно нянчиться, менять пеленки или памперсы три раза в час? Не представляю…
Хватит о грустном, а то и место такое – много очень воспоминаний связано с ним. Все здесь хорошо было, но вот грустно от того, что «было». Просто-таки кинолента получится, если только по кадру взять из каждого дня, который проводил здесь.
Я снова вышел к людям, решив больше, что не буду оставаться один сегодня. Хватить воспоминаний и ностальгии, а то сердце разорвется или растворится в соли от душевных рыданий.
Странно вот так ходить одному, просто бродить, бесцельно разглядывая прохожих, улицы, дома, машины. Будто смотришь в аквариум, в котором свой мир, в котором своя жизнь, в котором свои порядки, странные и непонятные. Кажется, что я вообще не принадлежу к популяции людей или, по крайней мере, я иностранец. Потому что как-то в диковинку все вокруг, будто вижу впервые. Да и народ косится, некоторые даже оглядываются.
Нужно чем-то себя занять… Пойти в театр? Но не одному же, в театры нужно ходит с дамой. Улыбнулся от этой мысли. Такой принцип я взял на вооружение, когда еще в школе нам сказали, что мы должны пойти на какой-то спектакль всем классом. Вот тогда я и придумал это отговорку и уперся в нее, потому что не хотел идти. Уже намного позже, став взрослее, я полюбил театр и старался хоть иногда выделять время, чтобы посмотреть спектакль. И никогда в жизни я не изменил своему принципу – ходить только с дамой. Помню, как смеялись учителя, когда я, десятилетний мальчишка, заявил им это в такой форме.
Кино… Наверное, да. Когда я был совсем-совсем маленький, то жил с родителями и старшим братом в маленькой комнатушке – коммуналке. А через дорогу у нас был кинотеатр «Родина». Каждое утро мама давала брату 15 копеек, чтобы он покупал нам булочки в школе. На булочки мы тратили 10 копеек, пять оставалось. Поэтому папа нам добавлял еще 15 копеек, чтобы мы после школы, в четыре часа, пошли в «Родину» на мультики и поели мороженого. А брат еще каким-то образом умудрялся экономить три копейки в день на жвачки. Вот радости-то было!
Определенно, сегодня я иду в кино! В кино можно и одному сходить, потому что не придумал я принципа, который бы запрещал это.
Давно не был в кинотеатре. Сегодня они совсем не такие, как тогда, в середине восьмидесятых, когда я бегал в «Родину» на мультики. Сейчас это – зрелище, тогда же это была традиция и народная любовь. Моя прабабушка видела в жизни один кинофильм и рассказывала всю оставшуюся жизнь о том, как она испугалась, когда на нее поехал паровоз. А мы смеялись, потому что не понимали, чего пугаться. В кинотеатрах люди взрослели, там же они воспитывались, учились, «промывались».
Свернул в сторону ближайшего кинотеатра. Купил билет на вечерний сеанс – на девятнадцать часов. Фильм «Пираты Карибского Моря. На Краю Света». Надо же, какое везение! Капитан Джек Воробей покорил меня с первой же сцены, в которой он с гордым взглядом вперёд плыл на тонущей шлюпке, будто на линкоре. Классная сказка! Тем более, сегодня мировая премьера третьей части!
Мне уже не терпелось пойти в кино и посмотреть фильм. Как раньше, когда бежал в «Родину» на «Ну, погоди!». Я пошёл домой, поел, даже поспал немного, чтоб полностью насладиться фильмом и ни в коем случае не пропустить хоть один кадр!
Перед выходом нашел рубашку, которую купил когда-то просто из выпендрежа – салатного цвета. Но потом я ее так полюбил, что она стала чуть ли не каждодневным нарядом. Сварил кофе, не спеша выпил, наблюдая за окном, в котором вчера вечером бегала какая-то девушка. «В театр – только с дамой», ¬– кружилась в голове мысль. Громко поставил чашку на стол и вышел из дому.
На улице было очень хорошо, гулять и гулять по такой погоде. Но я был настроен на кино, поэтому оставил без внимания всю прелесть весеннего вечера и ускорил шаг, чтобы дойти поскорее.
Через полчаса я был на месте. Небольшая кучка людей перед входом – кто-то докуривал, никак не решаясь расстаться с сигаретой на целых два часа. Кто-то ждал курильщиков, а кто-то просто глазел по сторонам. Я сразу же зашел внутрь. Оставалось еще минут тридцать до начала сеанса, поэтому, увидев вывеску «Буфет», я направился именно туда. Места было полно, заказал чай и пети-пен и сел у окна. Милая девушка принесла мне это все и, улыбнувшись, ушла по своим делам. Невысокая блондинка с выразительным лицом и приятными формами – так можно кратко описать ее. Правильно поступают начальники, приглашая на работу в подобные места именно таких людей. Приятная запоминающаяся внешность, не кричащая яркими красками и пестрыми одежками. Спасибо!
Я старался растянуть чашку на все оставшееся время, старался получить удовольствие и от чая, и от момента. Я жду кино! Я был настроен максимально позитивно. Поэтому улыбнулся ещё раз той девушке, которая приносила мне чай, когда она пробегала мимо меня, доставляя заказ кому-то из посетителей, которых стало уже побольше. Она ответила короткой, но всё той же милой улыбкой. Чудное создание! Столько в ней энергии, она заражала всех вокруг своим хорошим настроением, проворно передвигаясь по залу, и люди, сидевшие здесь, тоже улыбались друг другу. Вот бы мне такую помощницу на место Кристины! Но нельзя портить таких людей бумажней. От них намного больше пользы в чем-то прекрасном, великом, творческом.
Я взглянул на часы, висевшие на стене – осталось пять минут до начала, поэтому я пошел в зал, еще раз обменявшись улыбками с этим чудесным человечком.
Устроившись поудобнее в кресле, я сразу же проникся странным чувством, будто сейчас начнет вершиться история. История великая, история мира, эпохи. А когда погасили свет, то я и вовсе потерял тот мир, в котором жил несколько минут назад. Передо мной поплыли образы прекрасной, романтической и авантюрной эпохи корсаров, людей безумных и одновременно нескончаемо благородных, храбрых, но и бесконечно хитрых. Я всегда мечтал хотя бы на неделю, хотя бы на день, пусть на час очутиться в том мире. И теперь я там очутился, теперь я был там, вместе с Джеком, с Элизабет и Уиллом.
Два с лишним часа прошли очень быстро, оставив кучу, целую гору впечатлений. Мне казалось, что я окружен пальмами, что на небе Южный крест, что под ногами песок и галька. А вот и прекрасная дама – она снова улыбалась, разнося заказы людям, ожидающим следующего сеанса. Я даже задержался на минуту, чтобы запечатлеть ее светлый и парящий образ в памяти. Она, кажется, заметила, но не смутилась ничуть. Восхитительная девушка!
Домой я добрался часам к десяти. Было еще рано, чтобы ложиться спать, но и поздно было что-то затевать. Поэтому, не выдумывая ничего, сел на диван, включил телевизор и попытался просто ни о чем не думать. Как ни странно, это получилось довольно успешно. Кадры сменялись довольно быстро для моего приторможенного сознания, поэтому я не успевал следить за происходящим на экране, потому и не думал ни о чем. Наверное, что-то подобное и называется тихим счастьем. Если так, то я счастлив сейчас, этим вечером, в эту минуту.
Выключил телик, принял душ и лег спать. В полусне вспомнил улыбающуюся блондинку в кинотеатре, инстинктивно примерил себя рядом с ней и уснул, так и не разобравшись в результатах примерки.

Позднее начало утра сказалось головной болью и разбитым состоянием. Будто в голове сидел какой-то мужик с молотком и тарабанил по моему черепу изнутри. И скорее всего, молоток этот я сам же и притащил ему, пройдя с тяжким грузом километров сто, иначе никак не мог объяснить себе бессилие и немощность.
Чашечка необычайно крепкого кофе не помогла, свежий воздух тоже. Душ хоть немного привел мышцы в тонус, теперь я заметил, что солнце все же светит, небо такое же голубое, деревья зелёные. Короче говоря, начал замечать радости жизни.
Да и голод не давал покоя. Я только сейчас понял, что за вчерашний день почти ничего не ел, ограничиваясь напитками и булочками. В холодильнике валялись три огурца и кусок колбасы. Не очень-то хотелось это употреблять, даже в теперешних условиях. Лень было вообще что-то делать, готовить еду тем более. Поэтому нарядившись в голубые джинсы и белую футболку с бразильским флагом, я вышел на улицу в поисках места пропитания, которое было бы мне приятно, в котором бы я чувствовал себя спокойно и беззаботно.
Не хотелось никого видеть и уже тем более, говорить с кем-то. Настроение было мрачным, как бывает после выплеска эмоций, что и случилось вчера. Даже некоторая озлобленность на всех. Одновременно с желанием быть одному было влажное, похожее на туман, чувство одиночества. Может озлобленность и была следствием этого одиночества? Потому как я понимал, что никому до меня нет дела и никто на меня внимания не обращает, пусть я тут хоть голый хожу. У каждого свои заботы, свои проблемы и желание получить больше выгоды. Внутренний протест против всеобщей манией выгоды конфликтовал с пониманием, что желание получить больше и лучше – естественное человеческое чувство, за которое нельзя осуждать. Что естественно, то не безобразно. Мне хотелось, чтобы со мной кто-то заговорил, пусть даже время спросил, но я точно знал, что отвечу резко, возможно даже, что грубо.
Я повернул за угол дома, который стоял напротив моего, и чуть не сбил с ног человека. Она, это была девушка, аж отпрыгнула в сторону, но не сказала ничего плохого. А лишь смотрела на меня перепуганными глазами. Я что-то буркнул, наверное, извинился механически, и побрел дальше.
– Подождите… – услышал я несмелый голос. – Подождите…
Я остановился, замерев на некоторое время. Затем медленно повернулся, офигевший от факта, что кто-то со мной заговорил. Я уже был готов кого-то обломать или что-то подобное, но когда увидел, кто стоит передо мной, желание это улетучилось, осталось лишь удивление.
Это была та девушка, которая вчера приносила мне чай в кинотеатре, которая мило улыбалась и о которой я думал перед сном.
– Извините, я задумался и не заметил вас… – я был удивлен, что говорил так тихо.
– Все нормально…
Я не знал, что говорить. Встреча была настолько неожиданной и, надо признаться, приятной, что я просто забыл слова. Она тоже явно не спешила говорить. Почему-то посмотрела на свои ногти, потом на дом.
– А вы вчера были в кино? – я понял, что ей было интересно, но она боялась показаться глупой, если ошиблась.
– Да, был. Как раз вчера, – я смотрел на нее свысока, потому что была она была почти на голову ниже меня. Я заметил, что она в очень коротеньких шортиках, плотно обтягивающих ее попу. Майка была с тонкими бретельками и довольно глубоким декольте. Сегодня она выглядела совсем не так, как вчера. Сегодня на ней совсем не было косметики, сегодня она была совсем не улыбчивой, взволнованной. Казалось, что она спешит, потому что чуть ли не раз в две секунды смотрела на телефон и на дорогу, которая вела к метро.
– И как вам?
– Очень понравилось, – мне не хотелось говорить о кино. – Вы здесь живете рядом? – мне было плевать, насколько этичным был мой вопрос.
– Да, в этом доме, – ее совсем не смутил мой вопрос, она даже не думала отмалчиваться или уходить от ответа. Казалось, она даже обрадовалась.
– Вы работаете в «Синеме»?
– Ну да, а думаете, почему я вам чай приносила? – она улыбнулась той же милой и заражающей улыбкой. Я не смог сдержаться и ответил ей тем же.
– Сейчас на работу идете? – мне стало интересно все, что с ней связано.
– Нет, я там вечером после института работаю. А сейчас как раз опаздываю на пару, – она хитро посмотрела, готовая сорваться с места, как только я отпущу ее.
– Да, конечно… – я был разочарован, но не хотел быть причиной ее опоздания, – извините, я вас задержал.
– Все нормально, вы же не силой меня держите, я сама стою и болтаю. – Она отбежала несколько шагов, затем обернулась, улыбнулась тому, что я стоял на месте и провожал ее взглядом, и крикнула: – Еще увидимся!
– Возможно… – меня пронзила игла, пропитанная жалостью к самому себе, – Но мы ведь никогда до этого не виделись. – Мне казалось, что я действительно больше никогда ее не увижу, что эта встреча – лишь забавы судьбы.
– А я всего лишь неделю тут живу, потому и не виделись! – Она пожала плечами, развернулась и убежала. Я даже не успел сказать, что тоже всего лишь несколько дней назад переехал сюда!
– Жаль, – думал я, – что ей надо было куда-то идти сейчас. Я бы с удовольствием провел с ней время. Она на меня очень хорошо влияет. Подняла настроение, окрасила добрыми тонами мир вокруг, даже встречные люди теперь улыбаются, кажется. Ну ничего, раз она тут всего лишь неделю, и мы уже успели увидеться, то я уверен, что это не последний раз!
Теперь мне точно необходимо было поесть, теперь мой организм просто требовал подпитки, теперь у меня был учащенный пульс, теперь мой мозг работал с удвоенной энергетикой. Я даже знал, куда пойти, чтобы не оказаться в гуще людей, чтобы побыть одному и обдумать происшедшее.
Я заскочил в троллейбус и проехал одну остановку. Пройтись было не лень, но очень хотелось кушать. Вышел и пошел в парк, где есть тихое заведение с одноименным названием «Парк». Готовят здесь очень вкусно, чем-то похоже на то, как это делает моя мама. Повара тут замечательные: две тетеньки лет под пятьдесят, настоящие поварихи, с большим телом, и мужичок лет тридцати пяти, небольшого роста, худощавый. Барменом работает женщина двадцати семи лет, рыжеволосая, красивая, интересная и с третьим размером груди. Она любит поговорить, когда мало работы, при этом опирается на стойку локтями, демонстрируя декольте, на которое приятно иногда скосить взгляд. Зовут ее Марина, муж ее, кажется, Сергей. Она через день его хвалит, а в другой день ругает. Короче, они счастливы!
Когда я зашел, Марина кивнула и даже подмигнула. Я был рад ее видеть, ответил ей приветствием, но не подошёл. Сейчас мне надо было побыть наедине с собой.
Сделал заказ, довольно внушительный, как для человека не слишком больших размеров и с небольшой вместительностью желудка. Но мне так хотелось, благо, что зарплату мне платили нормальную и вовремя. И не было необходимости беречь каждую копейку, как в школьные времена.
Мне нужно было разобраться, что для меня эта девушка из «Синемы»… Во-первых, она очень красивая, она мне понравилась сразу, заинтересовала и привлекла. От этого я не мог отказаться и не имел права спорить, потому что это очевидно. Но много красивых девушек вокруг, многие очень интересные собеседники, некоторые даже могут быть неплохими друзьями. Конечно, до Кристины в плане дружбы им всем очень далеко, но поговорить «по душам» можно в корыстных целях.
А эта вызывала во мне чувство подгибающихся коленок, чего я давно не ощущал. Она затуманивала всё вокруг, создавая таким образом ореол вокруг себя, в котором четко и ясно светилось ее лицо и… и попа в шортиках. Я должен признать, что это тоже в ней меня привлекало. Но оставим внешние достоинства, коих у нее предостаточно…
Еще она смеялась и улыбалась так, что мне моментально хотелось делать то же самое. Она меня заражала просто-таки своим настроением. Я уверен, что если бы увидел, как она плачет, то вмиг бы расплакался, хоть и плакал до этого раз в жизни.
Я влюбился? Я не мог с уверенностью это сказать. Пока что нет, я это точно знал, но такой исход не исключаю, это я тоже признаю. Конечно, мне надо постараться не влюбиться, потому что это дело плевое, ненужное и глупое. Не сама влюбленность, а последствия, когда узнаешь или понимаешь, что нахрен не нужен объекту своего поклонения. Но я регулярно, с завидной периодичностью увлекался до влюбленности какой-то девушкой. Благо, что мне хватало ума не говорить ей об этом, оберегая таким образом и себя, и ее от дебилизма, следующим за яркими впечатлениями и страстью первого месяца. Порой я удивлялся своей циничности и даже грубости, с которыми думал о столь великом чувстве, которое не раз спасало людям жизни, и не меньшее количество раз лишало достойных людей этой самой жизни. Но это последствия событий, случившихся когда-то со мной, след от которых пока еще заставляет меня думать именно так.
Короче говоря, я должен признать, что та девушка мне интересна. И что я даже внутренне разрешил себе влюбиться в нее, несмотря ни на что, и не задумываясь о последствиях, как и должно быть на самом деле.
Принесли мой заказ, я быстро с ним расправился, подошел к Марине, попросил стаканчик яблочного сока. Посидел с ней минут десять, за которые несколько раз успел посмотреть куда надо и выслушать, какой замечательный у нее муж, который забирает дочку из детского сада, а потом еще и заезжает в магазин за покупками вместе с малышкой Леной, которая обожает шопинг.
– Да, Маринка, я тебя послушаю, так и мне жениться хочется. А если я приду завтра, то сразу же перехочется!
Марина щелкнула мне по носу, улыбнулась, даже носик поморщила:
– Ну ты и умник!
– Каким родился, – моя любимая отговорка, когда я не знал, как объяснить какой-то из своих поступков. – Мне пора, – я встал, слегка поклонился ей (она обожает такие проявления внимания), – спасибо, – расплатился и ушёл.
На улице было пасмурно, откуда-то набежали тучи, закрыли солнце и всем своим видом грозились разразиться дождем. Времени было без четверти пять, в желудке теплом ласкала пища, приготовленная прекрасными мастерами своего дела. Глаза хотели склеиться от расслабленности, которая всегда овладевала мною после еды. Но прохладный ветерок приводил в чувство пробегавшими по спине мурашками.
¬– Если бы пошёл дождь… – подумал я, вспомнив, как в детстве любил бегать под дождем и пускать кораблики, пусть даже спички. Я представил, как теплая дождевая вода разлетается под моими босыми стопами, забрызгивая прохожих. Но никто не ругался, наоборот, улыбались, даже оборачивались и смотрели вслед.
Весело тогда было. Не надо было думать о еде, о жилье и о долбанных деньгах. Не надо было производить «хорошее впечатление» на потенциальных спонсоров. Не надо было прощаться навсегда с друзьями, без которых не представлялся мир. Была радость, омрачавшаяся домашним заданием и утренниками в школе.
А теперь я иду и думаю, как и где мне еще раз увидеть ее, да поскорее бы. И тут мне пришла в голову простая, но великая в тот момент идея:
– Я же могу пойти в «Синему» и встретиться там с ней!
Я повернул в нужном направлении, ускорил шаг и через время был на месте. Была середина сеанса, поэтому людей, ожидающих начала фильма, еще не было. «Буфет» был пуст, я этому обрадовался, потому что мне казалось, что сторонние наблюдатели могут быть некстати.
Подошёл к стойке, за которой стояла женщина лет сорока, может, чуть больше. На бэйдже было написало ее имя: Светлана Николаевна. Вид у нее был грозный, но внушал доверие, было совсем не страшно обращаться к ней со столь необычным вопросом.
– Здравствуйте, Светлана Николаевна…
Она посмотрела на меня, по-матерински улыбнулась, казалось, что она ждала меня и была готова к моему расспросу:
– Здравствуйте.
Она выжидающе смотрела на меня, не спрашивая, буду ли что-то заказывать.
– Светлана Николаевна, вы можете позвать девушку, которая у вас работает здесь. Светленькая такая… – я замялся, не зная, как объяснить потребность звать ее. – Она мне нужна, – больше ничего не мог выдавить из себя.
– Маринку? – она говорила спокойно и очень уверенно, никакого удивления не было, даже наоборот, она будто подсказывала мне, что делать и как поступать.
– Я не знаю, как ее зовут. Я вчера был у вас и видел ее. А сегодня мы с ней столкнулись на улице, но я не успел у нее даже номера телефона спросить. И решил прийти сюда…
– Ой, какие вы мне подробности рассказываете, – Светлана Николаевна наставнически сдвинула брови, будто я сделал какую-то глупость. – Я помню, что вы вчера были. За пятнадцать лет работы здесь у меня выработалась отличная память на лица.
– Это хорошо, когда память хорошая… Но… Где Марина? – я сгорал от нетерпения.
– А ее сегодня нет, – подо мной провалился пол. – Она через день у нас работает. Она же еще учится, умничка моя. Да и в театре репетирует, когда не нужно выходить на работу. Вот сегодня, например…
– Она играет в театре?! – я был потрясен, повержен, но в то же время горд собой, что влюбился, теперь я уже не прятал этот факт от самого себя, в такую замечательную девушку.
– Да, играет… – Светлана Николаевна очень нежно говорила о Марине, будто о своей дочке. – И очень неплохо, надо сказать, это у нее получается. Она умеет зажечь и увлечь публику.
– Да, я это заметил…
– Так что приходите завтра, он будет здесь примерно в это же время.
И вдруг меня снова осенило:
– А где ее театр?
Светлана Николаевна подняла брови, впервые удивившись. Строго посмотрела на меня, даже оценила, кажется, медленно моргнула два раза и ответила:
– На Чернышевского, знаете театр Пушкина? – я кивнул. – Вот там…
Я почти сразу же сорвался с места, но в дверях остановился, вернулся, поблагодарил Светлану Николаевну. И решил спросить совета:
– Как вы думаете, если я заявлюсь вот так неожиданно, это будет не слишком нагло и навязчиво?
– Дорогой мой! – торжественности в этой фразе было больше, чем в речи директора школы, когда он вручал мне золотую медаль. – Чего вам бояться? Пойдите, заявитель вот так неожиданно. Если она будет вам хоть немного рада, то у вас есть шанс. А если нахмурится, то можете даже не пытаться. Первая реакция на неожиданные ситуации очень показательна, – она ухмыльнулась, стукнула по стойке костяшками пальцев и продолжила. – Дерзайте, вы это заслужили.
Наверное, мои глаза стали ну очень большими. Светлана Николаевна взглянула на меня как человек, знающий все наперед. Она оставила меня в покое, предоставив самому себе. Кажется, она была полна чувства выполненного долга, потому как величие сочилось из каждой ее кожной поры. Еще раз поблагодарив ее, я вышел на улицу, где уже шёл дождь.
За полчаса я добрался до театра, где Маринка должна была репетировать или что-то там делать. Я не в курсе закулисных театральных дел. Подошел в гардеробщице, поинтересовался, не уходила ли она домой. Я думал, что гардеробщица должна была знать Марину лично. Как оказалось, она ее действительно знала. Сказала, что Марина вместе с труппой сейчас играет пьесу. Я был потрясен. Я не мог поверить, что вот так в живую говорил с человеком, который играет в театре. Для меня эти люди всегда были далекими, неземными. Я не мог представить, что они занимаются такими обыденными делами, как учеба или заработок дополнительных средств на жизнь. Мне казалось, что они оживают лишь для выступления и для того, чтобы поговорить на телевидении и дать интервью. А тут такое…
– А вы кем ей будете? – гардеробщице было скучно, да и любопытно, кто же я такой, что заявился и спрашиваю одну из актрис.
– Я?.. – не знал, что ответить, – я сосед. Она просила зайти за ней, потому что будет поздно возвращаться домой.
– И она не сказала, во сколько именно будет возвращаться, что вы пришли намного раньше времени? – гардеробщица увидела во мне если не маньяка, то психа точно.
– Понимаете… – я не хотел врать, но пришлось, иначе она бы выпроводила меня, – она сказала, что будет свободна где-то около семи часов, – я успел посмотреть на афише, висевшей здесь, время окончания спектакля. – Но я здесь рядом проходил, а у меня часов с собой нет, поэтому и зашел.
Гардеробщица прищурилась, глядя мне в глаза. Она была из того типа пожилых людей, которые всю молодежь считают своими врагами, невоспитанными, некультурными, наркоманами и проститутками. Но мне, кажется, удалось убедить ее в правдивости своих слов, но она не могла признать поражение:
– Она раньше всегда одна домой ходила, даже позже, чем сегодня. А теперь…
– Я не хотел об этом говорить, и она наверняка вам не рассказывала… когда в последний раз она возвращалась домой поздно одна, то к ней кто-то приставал на улице, она испугалась. И сказала, что сегодня пойдет играть только в том случае, если я соглашусь зайти за ней и проводить домой.
У меня получилось создать над собой нимб святого человека, готового прийти на помощь соседке. Гардеробщица улыбнулась, видимо, Маринка входила для нее в группу исключения и нравилась ей. Она даже предложила мне посидеть с ней и подождать. Честно говоря, мне не хотелось коротать полтора часа в ее обществе, поэтому я сослался на необходимость срочно зайти в банк, который был недалеко отсюда. Она явно расстроилась, поэтому я пообещал ей, что постараюсь уладить все поскорее и вернуться.
Я вышел на улицу, дождь всё еще шёл, но это было приятно мне. Теплый дождь… Потрясающее чувство единства с миром, с природой, которое овладевает человеком, когда он отдается на волю стихии. Пусть это был не шторм, не буря, пусть это всего лишь дождь, но я настолько изголодался по резкому запаху озона, по промокшей обуви, по каплям воды, стекающей по мне, что стоял прям возле театра Пушкина, иногда разводя руки в стороны и разворачивая ладони к небу, поднимая лицо вверх, навстречу крупным теплым каплям. Со стороны могло казаться, что мне нехорошо, но людей не было вокруг, поэтому никому ничего не казалось. Народ попрятался от дождя в домах, за закрытыми окнами с плотно сдвинутыми шторами. Сегодня пятница, завтра выходной, а люди боятся дождя. Кто-то смотрит телевизор и сериал «Татьянин день», кто-то ждет новостей, чтобы в очередной раз сказать, что во власти одни лишь неуки и уроды, кто-то спит… в дождь очень сладко спать, особенно утром, когда эта сладость сливается со сладостью предрассветного сна.
А здесь, под дождем, жду девушку, актрису, о которой я знаю всего лишь имя и место работы. А еще я знаю, что она играет в театре. Когда я вспоминал этот факт, то чуть ли не терял сознание от восторга. А еще я не знаю, с чего вдруг приперся сюда, будет ли она против или хоть немного ей будет приятно. И я не знаю, что мне делать эти полтора часа, наверное, даже больше, чтобы как-то ускорить ход времени.
Я постоял еще минут пять, потом обернулся к театру и с ухмылкой зашёл внутрь. Гардеробщица была на посту. Когда она увидела меня промокшего до нитки, чувство жалости и материнской заботы вспыхнуло на ее лице. Наверное, она воспитала не одного ребенка, может, даже и внуков.
– Всё, я же обещал вам быстро управиться, – я даже улыбнулся ей, чтобы еще раз продемонстрировать, что я хороший.
– А как промок-то, что ж ты по дождю бегаешь… – она точно сочувствовала мне, что и требовалось.
– Да ладно, ничего страшного, я люблю дождь. Мой дедушка всегда говорил, что дождевая вода очень полезна, что не страшно попасть под дождь, потому что это вода с неба, значит она очищает человека от грехов и подобного. Вы согласны?
Она покачала головой, сложила ладони перед лицом и покачала головой из стороны в сторону:
– Согласна… А как тебя звать, а то Маринка мне никогда не рассказывала, что у нее такой сосед замечательный.
– Артём, – я хотел в шутку добавить еще и Михайлович, но посчитал, что это будет неверным тактическим шагом. – Я недавно переехал, как раз рядом с ней. Вы же знаете, что она тоже на новом месте живет?
– Знаю, знаю… Я так за нее рада. Она у нас самая молодая здесь. – Гардеробщица мечтательно и любовно посмотрела на вход в зал. – Я Варвара Семеновна… – она снова посмотрела на вход.
– Маринка хорошо играет? – я пытался подтолкнуть ее к нужному мне шагу.
Варвара Семеновна вздрогнула, наверное, она задумалась, насколько же хорошая Марина, а я выдернул ее, требуя действий.
– Очень хорошо! – она даже хлопнула в ладоши. – Недавно приезжали какие-то актеры из Флоренции и сказали, что у нее невероятный талант, что она в довольно молодом возрасте уже может играть сложные роли, которые многим не даются никогда. – Она еще раз быстро посмотрела на вход в зал. – Хочешь посмотреть?
Да! Это то, что мне нужно!
– Хочу, конечно, но как-то неудобно. Я же без билета… Люди заплатили деньги, а я так, зайцем.
– Ничего, ничего, пойдем! Ты же друг Маринки.
– Сосед…
 Варвара Семеновна махнула рукой, вышла из-за стойки, взяла меня под руку и повела в зал.
Осторожно приоткрыв дверь, мы вошли. Зал был полон, свет приглушен, но на сцене было светло.
– Вот она, – шептала Варвара Семеновна, – играет Маргариту… Умница!
Я не сразу узнал в женщине на сцена Марину. Ей надели черный парик, ярко накрасили, нарядили в откровенный наряд, из которого почти выпадали все ее женские округлости. Я еще раз инстинктивно отметил для себя, что она очень красива.
Маргарита как раз принимала гостей на балу у Сатаны. Один за другим гости появлялись на сцене, выныривая из горящего камина. Каким образом это удалось сделать, я не знаю, но выглядело очень здорово. Все они целовали ей руку, говорили ей что-то, а она кивала. Ей было очень тяжело, она устала, но гордо и величественно стояла и никого не оставляла без внимания.
– Вот есть местечко… пройди тихонечко туда…присядь, – Варвара Семеновна шептала мне на ухо.
– Спасибо, я постою, лучше вы посидите.
– Мне можно тут быть, а тебе нельзя, так что иди садись, пока никто не заметил, и не умничай.
Она говорила хоть и строго, но я слышал в ее словах гордость за саму себя, что она имеет вот такой вот блат, за меня, что я полюбуюсь на ее любимую Маринку, за саму Маринку, что она такая умница.
Я осторожно прошел к свободному месту, сел поудобнее и сразу же погрузился в действо на сцене. Всё было прекрасно, но я толком ничего не замечал, потому что следил за Мариной. Как она двигалась, как говорила… Она очаровала меня еще сильнее, она просто-таки заставила меня думать и догадываться, как я мог до этой поры жить, не зная ее. Время прошло очень быстро, пролетело незаметно, будто кто-то наверху перевел часы. Актеры выходили к зрителям, отвешивали поклон, а публика бешено аплодировала, стоя на ногах и переполненная восторга. А когда вышла Маринка, то зал просто-таки взорвался. Пришлось сем раз поднимать и опускать занавес, пока народ не отпустил актеров.
Ну и ну… «В театр только с дамой». Я нарушил это правило. А может и нет, потому что дама была, только не рядом со мной, в зрительном зале, а среди людей, даривших счастье и мечту остальным.
Я вышел в холл, подошел к Варваре Семеновне, поблагодарил ее, похвалил Марину, чтобы еще раз зажечь у себя над головой нимб. Спросил, когда Марина будет свободна.
– Где-то через полчаса. Она всегда самая первая уходит, ей ведь утром на учебу надо бежать.
– Хорошо, спасибо вам еще раз, Варвара Семеновна. Я на улице ее подожду, не буду вам мешать и толкаться.
– Хорошо, хорошо. Всего хорошего.
Я вышел на улицу. Дождь закончился, воздух был необычайно свежим, чистым, ароматным. Пахло зеленью, пропитавшейся «святой водой с неба», пахло летом, которое скоро должно было наступить. Пахло небом, хмурым, но чистым. Казалось, что вон за той тучей только что блеснули глаза Бога, который смотрел на свою любимую землю, умытую и освященную. Глаза его были строгими, но добрыми, как у моей учительницы по русскому языку в школе. Звали ее Елена Степановна. Конечно же, мы дали ей прозвище Степашка. Мы очень любили ее, уважали и ничуть не боялись. Она была прекрасным учителем, Педагогом с большой буквы. Никогда не ругала нас, никогда не задавала большущие задания, не заставляла учить правила, но весь класс знал язык прекрасно. Она тоже иногда грозила нам указкой, но под густыми бровями в строгих глазах всегда светилась искорка радости и гордости за нас.
Народ потихоньку расходился, машин на парковке становилось все меньше, на улице все тише. Вот открылась дверь и я увидел Маринку. Она смыла косметику, теперь она была сама собой. Небольшой рюкзак за спиной, кроссовки, шорты и легкая джинсовая куртка. Актриса… Я даже засмеялся тому, насколько неверным было мое представления о людях этой профессии.
Она заметила меня, но не узнала, потому что сразу же отвернулась и пошла вниз по улице. Я не решался догонять ее, не хотел ее испугать. Но я все-таки набрался смелости и решительности.
– Марина!
Она оглянулась. Видимо, все еще не узнавала меня, потому что на ее лице я заметил непонимание, кто и что от нее хочет, да и откуда вообще знают ее имя. Видимо, она еще не сияла в лучах славы, потому что не понимала, что возле театра, где она только что играла, ее может знать каждый.
– Марина, подождите…
Я подошёл поближе, старательно вглядываясь в ее лицо, чтобы заметить именно первую реакцию, как говорила Светлана Николаевна. И она улыбнулась! Я ответил ей тем же.
– Привет… – она была удивлена, даже взволнована, насторожена, не знала, чего от меня ожидать. – А что вы тут делаете?
Я не знал, как ей сказать, что я искал ее, потому что хотел увидеть. Да как сказать, прямо так и сказать, назад отступать уже глупо.
– Я ходил в «Синему», думал, что вы там будете. Но мне сказали, что вы тут…
– Ходили в «Синему»? – она была удивлена, даже сделала шаг назад, чтобы получше меня видеть и чтобы успеть сбежать, если я окажусь ненормальным.
– Да, ходил. Я хотел вас увидеть.
– О Боже! Зачем? – хоть она и задавала вопросы, было заметно, что ей приятно внимание. Да и не может быть иначе с красивой девушкой.
– Хотел увидеть и все, – я постарался улыбнуться максимально открыто, чтобы у нее не осталось ни единого сомнения, что я что-то плохое замышляю.
– Ну и дела… Пойдемте, проведете меня домой, раз уж пришли. Мы все равно рядом живем.
– С радостью!
Мы пошли с ней к метро, разговор сразу же завязался, было с ней легко. Она ступала частыми шагами, не успевая за мной, но мои попытки идти медленнее нарывались на ее «Пойдем, пойдём, мне некогда расхаживать, на завтра еще задание делать». Как-то незаметно перешли на «ты», даже дразнили иногда друг друга, не опасаясь обидеть или болтнуть лишнее. Необычно получалось, странно и загадочно, по крайней мере, мне так казалось. На метро нам надо было проехать всего две остановки, поэтому скоро мы снова оказались на улице.
– А ты когда переехал сюда? – поинтересовалась Марина.
– В воскресенье. Целый день таскался.
– А я в пятницу, – она засветилась торжеством, – Сегодня неделя!
– Поздравляю, – я был рад за нее, я не мог не радоваться, гладя, как она чуть ли не подпрыгивает от радости.
Я увидел тетеньку с какими-то весенними цветами, названия которым я не знал, купил их и вернулся к Марине:
– Это тебе…
– Спасибо! Это в честь новоселья?
– Нет, просто тебе, – кажется, она даже покраснела немного. – Ты сегодня замечательно играла, мне очень понравилось.
Марина сделала большие глаза, отклонилась от меня и пролепетала:
– Ты видел?
– Да, я пришел сюда рано, как раз во время спектакля. Разговорился с вашей гардеробщицей, Варварой Семеновной. Вот она меня нелегально и провела в зал без билета.
– Ты подружился с Семеновной? – Она была счастливо-удивлена. – Как тебе это удалось?
– А вот так, – я был горд своим достижением. – У меня огромный опыт общении с людьми старшего поколения.
– И откуда же?
– А я в детстве очень много проводил времени у бабушек и дедушек. И знаю, как к ним найти подход. Я и сейчас поддерживаю форму.
– Замечательно! – Марина была в прекрасном настроении, я тоже. Мы шли уже не спеша, кажется, она забыла, что ей нужно учиться. – Пойдем ко мне, отметим новоселье? Я тебя чаем с плюшками угощу, – в ее глазах горел огонек доверия и искреннего желания угостить меня.
– Мне очень приятно твое приглашение, но…
– Без «но». Я тебя прошу…
– Хорошо, с радостью, – я действительно был рад. Радовался тому, что побуду с ней еще какое-то время, что она меня, только меня приглашает праздновать новоселье. Мне это льстило.
– Только учти, что ты сам будешь все делать и меня обслуживать, потому что я очень устала. – Марина задорно подняла брови, сжала губки в умоляюще наглой улыбке. – Три часа на ногах, не садилась ни на секунду, – она сразу же переменилась в лице, даже осунулась. Наверное, актерский труд – тяжкое бремя.
– Тогда пошли ко мне. Я там все знаю и буду чувствовать себя свободнее в действиях.
– Нет, молодой человек. Я слишком правильная, чтобы ходить в гости к человеку, с которым познакомилась час назад. Так что либо ко мне, либо каждый домой, – она говорила так, что у меня язык не повернулся что-то возразить.
– Слишком уж заманчивое предложение, чтобы от него отказываться. Пойдем.
Мы свернули во двор ее дома, который стоял напротив моего. Зашли в подъезд, Марина вызвала лифт. Когда мы зашли, то она нажала кнопку с цифрой восемь.
– Надо же, я тоже на восьмом…
– Ну вот, совпадение…
Мы вышли, Марина достала связку ключей, выбрала один и открыла дверь. Было темно, я почувствовал, как какое-то существо коснулось моих ног. Когда загорелся свет, я увидел, что это котенок, рыжего цвета с белыми ушами.
– Вот, познакомьтесь, – Маринка взяла котенка на руки, поцеловала, затем повернула мордочкой ко мне, – это Фауст.
Обожаю кошек, а этот малыш был очень милым и трогательным. Самый обычный кот, которых полно в селах или в городских подвалах. Только этот ухоженный. Именно таких котов я и люблю, а не всяких там сиамских или персидских.
– Я даже не удивляюсь, что его зовут Фауст, – я был тронут картиной, когда Маринка целовалась и игралась и котенком. Но потом она спохватилась и решила обратить внимание на меня.
– Давай, разувайся, раздевайся, проходи… – проговорила она на автомате и пошла в другую комнату, будто мое присутствие было для нее привычным делом. Я разулся, раздеваться не стал, потому как одежды на мне было футболка да штаны. Постоял немного у двери, не дождавшись Марину, прошел на кухню и включил чайник. Я совсем не чувствовал стеснения, хоть она и был здесь впервые.
И тут я обратил внимание на цвет стен. Они были выкрашены в розовый цвет! Неужели…
– О, ты молодец, уже освоился. Смотри, вот здесь чай, здесь сахар, здесь чашки, а здесь заварник. Хочешь, в чашках заваривай чай, а хочешь – в чайнике. Я не буду командовать, у меня на это нет сил.
Она уселась на стул, выпрямила ноги, вытянув их на всю длину, откинулась на спинку. Я стоял напротив нее, рассматривая ее ноги. Она уже успела переодеться в шорты чуть выше колена и футболку до пупка. Ходила по комнате босиком, что мне очень понравилось, потому как сам так люблю. Она устало улыбнулась:
– Наконец-то я дома… Знаешь, уже три года прошло, а я не могу привыкнуть столько времени на ногах проводить.
– Зато ты получаешь удовольствие от любимого дела, – я пытался хоть морально помочь ей.
– Да, ты прав… – она обернулась, посмотрела на часы, от чего мне стало неловко.
– Мне уйти?
Маринка недоуменно взглянула на меня, слегка нахмурилась, потом, спохватившись, выговорила:
– Ой, извини! Я смотрела не потому, что тебе пора уходить. Я смотрела, во сколько я сегодня пришла. Извини.
– Да все нормально, раз ты так говоришь. Главное, чтобы я тебе не мешал.
– Брось ты. Я же сама позвала тебя. Мне тут скучно вечерами одной, то учиться пыталась, потом на неделе взяла Фауста у подружки, у нее как раз кошка окотилась.
Я засыпал заварку прям в чашки, не спрашивая Марину, какой крепости делать ей чай. Залил кипятком и оставил настаиваться.
– А почему ты одна живешь? Ты не здешняя?
– Я всю жизнь живу в этом городе, правда, родилась в Питере, а когда мне было полтора года, родители приехали сюда.
– Ясно… А я не местный, учился здесь, а потом так и остался. Слонялся по съемным квартирам, а вот на прошлой неделе наконец-то взял кредит и теперь у меня свое жилье.
– Да! А покажи свои окна, их отсюда видно?
Я снова посмотрел на розовые стены. Смутная догадка таилась в моем мозгу:
– Давай посмотрим… – мы с Мариной подошли к окну, – мой подъезд крайний в том доме… Чёрт!
– Что такое? – Маринка немного испугалась, не понимая, что произошло.
– Знаешь, мы с тобой живем как раз друг напротив друга…
Марина села на стул, снова вытянула ноги. Закрыла глаза, казалось, что она заснула. Она выглядела спокойной, расслабленной, ни одна мышца на ее лице не двигалась. Выглядела она, как восковая фигура, реалистичная, но неживая. Странная реакция, я такой точно не ожидал.
– Так это ты тогда подглядывал за мной? – она была обижена чем-то.
Ее слова окатили меня сковородкой по голове. Еще чего! Знала бы она, насколько мне тогда было неловко, что я увидел ее в окне. И вот такое заявляет.
– Марина, я не подсматривал, – она не слушала меня, но я говорил дальше, – я случайно увидел тебя, потому что я всю жизнь жил так, что мои окна выходили на парк или на лес, поэтому я никогда не закрывал шторы. Мне было очень неловко, что я тогда невольно подсмотрел за тобой. Но я ничего не увидел…
– Да ничего и не было, – Маринка смущенно покраснела, – я без одежды только в ванной бываю. Так что не повезло тебе.
– Прям уж не повезло…
– Да, – она надула губки, – ты не знаешь, чего лишился.
– Не выхваляй себя, а то неинтересно будет, – меня позабавила эта ситуация, она явно считала себя первой красавицей. Надо отдать ей должное, она так считала небезосновательно. Но все-таки какие-то неприятные чувства кололи, когда она говорила подобное.
Я подал ей чашку, она попросила достать печеньице, которое приготовила ее мама. Оказалось очень вкусным, поэтому я поглощал его, забыв о приличии.
– А где твои родители, что ты сама живешь?
– А мои родители живут в другом районе. Я от них уехала. Захотела сама жить.
Захотела сама жить… Слова, которые я долго говорил сам себе, только в мужском роде. А теперь я вижу в этой маленькой светленькой девочке огромную силу, перед которой меркнет цена в 60 тысяч американских единиц. У которой нет глупого в современном мире чувства обязанности перед родителями, из-за которого ты не едешь с любимой девушкой на море, и в конце лета она приезжает с другим человеком. Она живет и радуется, чего ты никогда не умел делать. Она прекрасно отыграла два часа в спектакле, а теперь расслабилась и отдыхает, пока ты форсируешь мозги и прокручиваешь в сознании ее и себя, невольно сравнивая. И как-то не клеится разговор, который сразу был таким живым и интересным. Тебе хочется знать о ней все сразу, больше и больше, но тебе не хочется ее слушать, а наоборот, хочется самому говорить. А она в полусонном состоянии полулежит на стуле, вытянув натруженные за день ноги, откинув назад голову, открывая взору шею. Ты хочешь домой, ты соскучился по своему дивану и телевизору, даже по еженедельной газете, но ты не хочешь уходить, потому что она здесь. Тебе кажется, что было бы прекрасно объединить дом и ее. Чтобы не ходить друг к другу в гости, а ходить вместе домой. Вспоминаешь барменшу Марину из «Парка», которая сегодня так хвалила своего мужа, вспоминаешь, как тебе захотелось тоже иметь семью. Смотришь на эту девушку, которая доверилась тебе неизвестно почему и пригласила к себе в гости. Неверное, ты выглядишь совсем хорошим и не опасным, раз тебе так доверяют. А может, ты не выглядишь мужиком, и конечно же, тебе можно верить. А еще ты можешь тихонько отнести ее в постель и уложить спать, потому что она уже и так спит на стуле. А сам тихонько захлопнешь дверь, выйдешь на улицу, вдохнешь ночной, довольно прохладный воздух, и скажешь себе: «И что дальше?» А потом решишь, что утро вечера мудренее, пойдёшь неспешно к своему дому, одновременно мечтая оказаться в теплой уютной постели и жаждая гулять здесь, среди редких светящихся окон, вдалеке сливающихся с яркими звездами. Ты чувствуешь в очередной раз, что ты один пред этим небом, миром, что ты слаб, что у тебя нет никакого желания двигаться дальше. Но ты понимаешь, как бесконечно любишь жизнь, прекрасную в своей жестокости, однообразную в своих насыщенных красках. У тебя начинает учащенно биться сердце, подталкивая вперед, но глаза глядят куда-то в пустоту, постоянно огладываясь в прошлое, зудящее между лопаток по ночам и мешающее спать.
Ты тихо шагаешь, шаги уверенные, хоть ты и не знаешь, к чему двигаться, у тебя нет цели. Ты хочешь домой, но весь этот мир – твой дом, ты его любишь, пусть даже в нем идут бесконечные войны. Государства воюют с государствами, а люди сгрызают людей, затаптывают, уничтожают и стирают с лица общества. Позитив лишь один – где-то там, вдали, очень холодно, нечем дышать, а здесь, на твоей родной планете, в твоем бесценном мире есть воздух и вода. И здесь есть любовь. Она ли в разрядах молнии, она ли в грохоте прибоя, она ли в шуме ветра, она ли в свете солнца, но она есть, хоть ты ее и прогоняешь. Ты играешь в сильного и самодостаточного человека, но сам же врешь себе, потому что знаешь – ты подохнешь без нее. И пусть Фрейд идёт в задницу со своими инстинктами. Ты заставляешь себя верить ему в выгодные для тебя моменты, но ты не настолько сумасшедший, чтобы отказаться от любви навсегда. Фрейд мертв, а ты жив, и в этом твое преимущество и правда.
А еще ты любишь сидеть на лавочках среди ночи под звездным небом. Ты всегда вспоминаешь в такие моменты, как впервые, будучи еще малышом, обратил внимание на беременную женщину и спросил, что с ней. А твой старший брат, тоже разбирающийся в те времена в женской физиологии, ответил, что она просто пирожков объелась. А ты думаешь втихаря: «Это сколько ж сожрать надо?» И уже позже проникаешься святым уважением к женщинам, ко всем без исключения, не говоря уже о беременных или матерях. За всю твою последующую жизнь у тебя ни разу не возникает ни малейшего желания обидеть кого-то из этих святых созданий или сделать им больно. Но все-таки ты с завидной регулярностью причиняешь им боль, а потом гнобишь себя и вымаливаешь у них прощения. Наверное, твое призвание – быть сволочью. Понимая это, решаешь, что никогда ни одной девушке и женщине не дашь повод думать, что у вас с ней может что-то получиться. Потому что знаешь – против природы не попрешь. Рано или поздно ты сделаешь ей больно, а ты не хочешь поступать так жестоко с человеком, которого к тому времени полюбишь и который тебя будет любить. Ты не обращаешь внимания не женский пол, демонстративно не интересуешься им, ограничиваешь общение либо работой, либо, как пишут на сайтах, «только секс». Но постепенно и это отходит, потому что ты не получаешь никакого удовольствия от чисто физического сношения.
И ты начинаешь жить сам по себе, изолированный индивидуум нормального человеческого общества. Ты, кажется, активно работаешь, общаешься с людьми, но никто не знает, кто ты, никто не знает о тебе ничего. Ты скрыт и неизвестен, хотя об окружающих знаешь почти всё. Поначалу это вызывает живой интерес к твоей персоне, но потом из-за неудовлетворенного любопытства и этот интерес пропадает.
И теперь ты сидишь один, начинаешь уже потихоньку замерзать. У тебя есть друг, но он никогда особо не заморачивался по поводу человеческих отношений. И вот теперь у него есть классная жена, дочка, которой уже скоро полгода. Он отличный муж и прекрасный отец, чего ты никак не мог подумать о нем в годы студенческой юности.
Ты решаешь пойти домой, раздеться, принять душ, уткнуться лицом в подушку и заставлять себя думать, что все твои мысли не имеют ничего общего с тобой. Что они о ком-то другом, и ты не завидуешь судьбе того человека, который ненароком занял твои мысли.
***

Весь день я занимался уборкой квартиры. Это была первая серьезная уборка, и мне это доставляло огромное удовольствие. Я стал замечать, что последнее время мне приятны какие-то странные, необычные для меня вещи. То в кино пошел, чего не делала давно, то уборка нравится, то работой стал интересоваться и даже скучать по горам бумажек.
Сегодня я должен был зайти за Маринкой после последнего сеанса, который заканчивается около двенадцати ночи, и провести ее домой. Это первый раз, когда мы предварительно договорились об этом. Вчера я просто приперся в «Синему» и мешал ей работать. Маринка совсем не была против моего неожиданного прихода, а Светлана Николаевна выговаривала нам, до чего же ленивая и бессовестная молодежь пошла, но разносила почти все заказы сама.
Воскресный день был чудесный. Настоящий майский праздник весны, все зелено, ярко и молодо. Через открытые нараспашку окна мне доставалась частичка всей этой радости и счастья. Сергей Шнуров со своим алкоголично-правдивым творчеством не давал мне одуреть о радости и ощущения счастья, в которые я погрузился с головой. Все получалось, ни в чем не возникало трудностей. К сожалению, Маринка сегодня с утра на работе, поэтому я и занялся уборкой, иначе просто помер бы со скуки. И это оказалось довольно забавным занятием для уничтожения времени.
Затем я приготовил себе обед, который уже немного по времени суток походил на ужин, но от этого не был менее вкусным. Оказывается, я умею фантазировать и воплощать свои фантазии в кастрюлях и тарелках.
На самом деле, уборку я затеял не потому, что мне надоел беспорядок. А потому, что сегодня Марина придет в гости. И я должен сделать так, чтобы здесь был приятный жилой беспорядок, чтоб у нее не возникла мысль, будто у меня тут свинарник, и лишь к ее приходу я вылизал жильё. Не люблю идеальный порядок в доме, когда даже боишься ступить или вздохнуть, чтобы не нарушить это замершее царство идеальной чистоты. Мне всегда было немного не по себе, когда я приходил к кому-то в дом, а там было хрустально чисто. Как я считаю, не должно быть грязи и объедков нигде, но порядок невозможен у нормальных людей, которые живут нормальной жизнью. Потому что это жилое помещение, а не царство «ничего лишнего» и «все на своих местах».
В магнитофоне играет группа «Кино»,
Ты говоришь мне: «Выключи это г..но».
Тебя ломает от всякого старья,
Заткнись, это любимая песня моя!
Я не знаю, почему на меня всегда позитивно действовали песенки «Ленинграда». Казалось бы, мат, бухло, бл..ди, но все это настраивало на позитивный лад, хотелось делать что-то хорошее, что-то красивое и веселое.
В таком духе и прошел день, прекрасным завершением которого должен был стать приход Маринки. За час до выхода я вышел на балкон, воздух был просто замечательным. Было уже темно, небо было черным, прозрачно-черным. Сверкающие точечки на черном фоне были отражением мечты целых поколений, рвущихся в иные миры, подальше от земной суеты и несправедливости. Они верили, что там, далеко, за сотни и тысячи световых лет, они найдут свою мечту, свой покой, там, на других планетах с другими солнцами, они будут живы, они будут полезны и нужны. Там, на берегу еще неизвестных морей, они построят новые города, в которых не будет коробок-домов, в которых не будет бомжей и нищих. А где же сейчас эта мечта? В заднице? Или она прикрыта огромной кучей конечного продукта бюрократии – кипами бумаг? Мечта эта размазана по асфальту колесами автомобилей стоимостью в пять моих жизней. Мечта эта переварена желудками в дорогих ресторанах, на заднем дворе которых в мусорных баках ковыряются дети бомжей. Эти дети никогда не видели и не увидят ни звезд, ни планет, ни миров. Они даже еду видят в редких и исключительных случаях, зато они знают и прекрасно понимают, что с ними сделают их родители, если детишки не насобирают мелочи у прохожих. Родители, способные воспроизвести на свет, но не способные даже накормить. Бичи, спивающиеся сами и равнодушно смотрящие на своих детей с пакетом на голове под стенами боулинг-клуба, куда их не пустят, если они даже душу свою предложат в качестве платы за вход.
А у меня с балкона видна полоска горизонта между домами, если стать слева от прохода. Я никогда не нюхал клей, но все равно часто чувствовал, что жизнь потеряна. Когда я смотрел на родителей, которые гнутся на работе целый месяц, после чего сил не остается ни на что, кроме как добраться домой, мне не было их жалко. Я считал, что человек своим трудом должен зарабатывать на жизнь. Когда я видел, как они держали в руках это месячный «заработок на жизнь», тогда мне тоже не было жалко. Мне становилось страшно, что они вот сейчас на месте исчезнут от нахлынувших одновременно чувства протеста и чувства смирения с судьбой. Я понимал, что если бы не я, то они бы рискнули, они бы попытались что-то изменить, исправить. Но из-за меня риск для них казался слишком опасным. И они оставались на том же месте, так же вечером приходили домой, а утром уходили снова на работу. Но я точно знал, я всем своим нутром чувствовал, что они ни в коем разе не винят меня, что я есть. Я не говорю спасибо за одежду или игрушки, за вкусную еду или теплую постель. Я говорю спасибо за то, что я родился и что я был нужен и любим, несмотря ни на какие обстоятельства в их жизни.
Пришла пора собираться, оставалось около получаса. Быстренько собравшись. Я выбежал на улицу. И как раз вовремя успел к месту назначения.
– Привет! – Маринка была рада меня видеть, а мне было приятно это чувствовать. – Что ты весь день делал?
– Да ничего особенного. Обычный бесполезный выходной, – я старался выглядеть спокойным, даже равнодушным, хоть мне хотелось поднять ее на руки и кружиться.
– А у меня сегодня классно день прошел. Люди все до одного были замечательными! – она сияла от восторга, что люди замечательные, мир хороший, а жизнь ее счастливая. А я вспоминал свои мысли, которые роились у меня в голове час назад. И я не мог поверить, что все, о чем я думал, правда. Глядя на Маринку, я забывал не только о страхах нашей жизни, но и о звездных мечтах. Зачем мне звезды, если есть живой полноценный человек, энергии в котором больше, чем во всех звездах галактики? Зачем мне лететь куда-то в поисках новой жизни, если я и тут могу неплохо устроиться?
– Ну так мы к тебе сегодня пойдем? – Маринка светилась просто-таки. – Я не напрашиваюсь, просто хочу увидеть, как ты живешь. Вот! – она окатила меня улыбкой и ослепила глазами. Отлично у нее получается отправлять меня в астрал. Это моя слабость, но я не собираюсь с ней бороться.
– Конечно! Я буду только рад. Ходить в чужой дом на третий день знакомства не противоречит твоим правилам?
– Это уже зависит от обстоятельств!
Она была довольна собой. Сегодня она была в сарафанчике и босоножках на высоких каблуках. Честно признаться, меня бесит стук каблуков, аж передергивает. Но у Маринки они стучали совсем тихонечко, так что я с легкостью не замечал этого стука.
– Ты устала… давай не будем идти пешком… – я хотел позаботиться о ней, она ведь целый день провела на ногах. Я помню, в каком она была состоянии после выступления в пятницу.
– Нет, я хочу пешком. Не против? – она мило посмотрела на меня, я почувствовал себя большим и сильным. Обожаю, когда женщины дают возможность чувствовать себя настоящим мужиком. Это добавляет уверенности в себе, повышает самооценку. Это умение отличает женщину от… женского пола. И готов все делать, чтобы она видела в твоих глазах восхищение ею, чтобы она постоянно чувствовала твое внимание, пусть ты даже в какую-то минуту не смотришь на нее или думаешь о чем-то отвлеченном. И очень больно понимать, что ты хочешь сделать что-то большое и прекрасное для нее, но способен лишь на мелочи. И когда ты видишь радость и счастье в ее глазах даже от мелочи, когда она сияет от элементарного доброго слова или от придержанной двери, от букетика ландышей или конфетки, купленной прям сейчас специально для нее, то ты ей безмерно благодарен за ее величие, с которым она дарит себя тебе, и за простоту, с которой она принимает твои жалкие потуги сделать ей приятное.
Я тварь подлая, потому что люблю только красивых и интеллектуально развитых женщин, хоть и с уважением отношусь ко всем. У меня нет каких-то особых высоких чувств к женщинам, которые мне не нравятся. Я даже не помогу сумку пронести, если она мне не нравится, благородство и галантность мне чужды. И это при том, что сам о себе я не бог весть какого мнения. Я прекрасно осознаю, что моя планка завышена, но, наверное, моя гордость не позволяет понижать ее. Иногда я сам ужасаюсь своему «рыночному подходу» оценки людей. Я их действительно сужу и оцениваю, хоть сам ненавижу, когда со мной поступают так же.
– Конечно, не против. Я-то целый день просидел дома, так что теперь с радостью прогуляюсь. – Я был действительно рад выпавшей возможности как можно дольше побыть на улице. Особенно теперь, когда мы свернули в сторону от насыщенной дороги, на тихую улочку и редкими фонарями. Я всегда любил длинные улицы, конца которым не видно, пустые, с редкими прохожими, даже с далекими голосами прохожих. Впереди долгий путь, и ты не знаешь, что впереди. Ты лишь смотришь на линию, уходящую далеко от тебя, и идешь, не задумываясь. А если испугаешься и решишь повернуть назад, то обернувшись, увидишь, что позади осталось тоже бесконечное пространство, отступать и возвращаться некуда. Вот тогда и понимаешь, почему ты одинок. Потому что тебе надоели люди, и ты стремишься быть один, сам по себе, чтобы ни от кого не зависеть и никто от тебя не был зависим. Сам, один, в стороне от окружающего мира и общества, стоишь в стороне и наблюдаешь. Иногда смеешься, иногда злорадствуешь, а иногда плачешь, потому что хочешь туда, к ним, но не можешь, потому что такова твоя природа – сам по себе. И даже если ты переступишь через самого себя и решишь стать частью общества, то оно тебя не примет, потому что многое утрачено, многое потеряно, многое прошло.
– Знаешь, я так устала от людей, – Марина сжала меня этими словами. – Хочется забиться, потеряться, исчезнуть. Сегодня был хороший день, но лишь сейчас я поняла, как все это мне надоело. Я люблю людей, люблю, как ни странно, свою работу, но вот сейчас мне хочется все бросить к чертям и убраться подальше. Или просто сидеть дома и никуда не выходить. – Она смотрела под ноги, так внимательно, будто разглядывала камешки на дороге. Но казалось, что ей этого мало и она хочет рассмотреть каждую пылинку. Подняла потухшие глаза на меня и сказала: – Извини, зачем я тебе это говорю…
– Говори… мне нравится, когда ты говоришь. Мне нравится твой голос и приятно тебя слушать.
– Правда?
– Конечно.
– А как же мнение, что мужчины не любят болтливых баб? – она с азартом хотела подловить меня.
– А ты не болтливая. Ты говорливая. – Маринка с какой-то благодарностью посмотрела на меня, потом расправила лопатки, выставила грудь вперед и шагала с гордым видом. – Тем более, ты не говоришь глупостей. А если и скажешь глупость, то это будет милый повод вместе посмеяться.
– Спасибо, для меня очень важно, что ты так думаешь. Я теперь спокойна и могу не обдумывать, что говорить, а что нет.
– Не надо думать, говори все. Даже если что-то обидное для меня будет, то обижаться я буду максимум минуту. Не могу я на тебя обижаться!
Она засмеялась, громко и расковано. Даже немного голову назад отклонила. Видно было, что ей хорошо, что ей легко, что ей свободно. Я был очень рад, что мне удалось раскрепостить ее в общении со мной. Я старался всеми силами сам расслабиться, и надо сказать, без ее помощи у меня бы это никогда не получилось. Она говорила со мной обо всем, она не фыркала и не фукала, она была интересным и понимающим собеседником. Если в чем-то я разбирался лучше нее, то она отдавала мне инициативу разговора, если же она знала что-то лучше, то перехватывала лидерство на себя.
В такой легкой беседе мы дошли до дома. Иногда мы молчали, каждый думал о чем-то своем, но мы не забывали о существовании друг друга. Мы не держались за руки, пока что я не мог себе этого позволить. Но если я закрывал глаза, то я чувствовал ее присутствие рядом с собой, я ощущал, как ее мысли проникают в мой мозг и переплетаются с моими. Я почему-то был уверен, что ее пульс совпадает с моим.
– Вот здесь… мы на месте…
Я открыл дверь. Я ничуть не переживал и не волновался, что Маринке что-то не понравится или произведет неприятное впечатление. Я был в ней полностью уверен. Пусть что-то окажется не по ее правилам, но я знал, что она поймет меня и одобрит.
– А у тебя тут прикольно. Мне нравится, хоть и вижу сразу – женской ни руки, ни ноги, ни глаза тут не было! – Она была довольна своей наблюдательностью.
– За неделю не успел…
– А ты специально позвал меня именно сегодня?
– Почему специально? Что сегодня за день такой особый?
– А ты не знаешь? – у нее на лице было веселое удивление и торжество, что только она знает об особенности дня. Марина положила сумку на диван, подошла к окну, оперлась о подоконник руками. Через минуту повернулась ко мне: – В пятницу была неделя, как я въехала в новую квартиру. А сегодня – неделя, как ты сюда приехал!
– Точно, – мне было немного стыдно, что я не помнил этого. Вернее, помнил, но не обратил внимания. – Значит, праздник!
– Да… – Маринка почему-то поникла и снова повернулась к окну. Я заметил, что на нее так повлияло слово «праздник».
– Маринка… – я подошел к ней, взял за руку и повернул легонечко к себе. – Праздник – не значит «праздновать», согласна? – По мере того, как я говорил, лицо ее снова светлело, и даже легкая улыбка вновь родилась на губах. – Ты любишь торты? – Она кивнула, я облегченно вздохнул. – Я очень люблю, поэтому часто у меня есть тортик. Если хочешь, то сделаем чай или кофе и пойдем на балкон говорить. Там классно, видно горизонт и… твои окна, – я не смог сдержаться и засмеялся. Маринка тоже широко заулыбалась, подмигнула мне и ответила:
– Согласна!
– Только сразу скажу, что ничего спиртного у меня нет, не было и не будет, так что я могу предложить тебе чай, кофе, сок или воду из-под крана.
– А мне и не надо. Если я и пью, то только за компанию, я могу спокойно обойтись и без спиртного. И у меня настроение от этого не будет хуже.
– Вот и договорились, – я протянул ей руку, она вложила свою ладошку и мою, я крепко сжал ее, но достаточно аккуратно, чтобы не сделать ей больно. Помог ей подняться, она кивнула мне головой в знак благодарности. Вот откуда она знала, что я люблю вот такие мелкие церемонии, типа реверансов, поклонов и поцелуев рук? Молча прошли на балкон, я посадил Марину в кресло, которое еще днем предусмотрительно вытащил сюда.
– Вот это да! Мне нравится! – ее глаза в темноте блестели, улыбка согревала, рука слегка дрожала. – Ты тут часто сидишь, да?
– Да, я люблю сидеть здесь. Если бы еще дом напротив не закрывал горизонт, было бы вообще супер.
– Да… – она говорила тихо, совсем тихо, всматриваясь в небо, которое сегодня, как по заказу, переливалось оттенками от иссиня-черного до серого. Легкий ветерок игрался ее сарафаном, пробегал по волосам. Свет окон напротив вместе с небесным светом придавали ее лицу выражение неестественного спокойствия, но лицо нее не было каменным или неживым, наоборот, оно вздрагивало каждой клеточкой, каждая ресничка откликалась на приглашение ветра потанцевать, каждая капелька влаги на губах по-своему переливалась в ночном свете.
Марина повернулась ко мне, скромно улыбнулась, будто извинялась за то, что отвлеклась:
– Мне совсем не верится, что завтра снова будет все, как прежде, что надо будет идти в институт, потом на работу. Мне и сейчас не верится, что я живу не здесь, а в доме напротив. Кажется, что я здесь уже очень долго, с детства, что сейчас меня окликнет папа и скажет: «Маринка! Уже поздно, ложись спать». Я вздохну, одновременно разочаровано, потому что здесь так хорошо, и мне не хочется, чтобы этот миг заканчивался, но одновременно и сладко, потому что через пару минут я улягусь в уютную постель, обниму своего любимого бегемотика, который в два раза больше меня, и засну. Я не верю, что я знаю тебя всего лишь третий день, потому что я вижу тебя очень хорошо, я понимаю тебя, ничего в тебе не вызывает у меня отрицания, будто я уже тысячу раз успела привыкнуть. Знаешь, я сразу заметила, что ты похож на моего брата. Наверное, не только внешне. Потому что с братом у меня всегда были прекрасные отношения, мы хорошо дружили, хоть он на семь лет старше меня.
Она замолчала. Так же неожиданно, как и начала. Снова сидела, расслабив тело, но сосредоточив взгляд на той самой полоске горизонта, которая была моим спасением. Я не стал отвлекать ее, пошел на кухню, принес чай и торт.
– Как ты смотришь на легкое музыкальное сопровождение? – мне казалось, что это добавит ситуации некоторой пикантности, поможет разрядить обстановку, если вдруг возникнет какое-то напряжение. Да и вообще, Элвис под прозрачно-черным небом – зашибись как вставляет!
– Я не против, – Маринка кивнула, – заодно узнаю твои музыкальные вкусы.
– А что там о них знать? Ничего особенного. Я не гурман. Я всего лишь слушаю такую музыку, которая доставляет мне удовольствие, вызывает какие-то образы, от которой хочется либо жить и жить, либо сдохнуть. Вот и все мои вкусы.
– Мне нравится твой выбор, – она заговорщицки ткнула меня в бок, попала как раз между ребер, от чего стало очень щекотно. Я зашёл в комнату, нашел Элвиса, разбавил его Челентано и Кокером. Такой себе эротичный сборник получился. По крайней мере, на меня он действовал именно так. Вышел к Марине. Она приветливо махнула мне рукой. – Мой папа в восторге от Элвиса. Рассказывал мне, что в молодости даже косил под него.
– А сейчас он чем занимается?
– А сейчас… только ты не пугайся, – голос ее был слегка издевательский, – он полковник «Беркута», спецподразделение милиции, знаешь? – она ждала мою реакцию.
– Знаю, – меня ничуть не смутила профессия ее папы, хоть она и ждала этого. Подумаешь, папа – мент. – Это такие здоровые мужики, которые дают по морде, если им что-то в тебе не нравится.
– Именно! – ей понравилась моя реакция. – Когда я знакомила его со своими друзьями, после слова «привет» он говорил: «Что-то с ней случится, голову сверну». И все это так жестко и грозно, что некоторые мои потенциальные бойфренды после знакомства с ним куда-то пропадали и не отвечали на мои звонки.
– Потенциальные? Ты сначала знакомила их с папой, а потом, если папа разрешал, кандидат становился кавалером?
– Да. Если бы я сделала наоборот, то он бы мне голову свернул. – Марина засмеялась, тихонечко так, но было заметно, что ей очень весело от этих слов. Папу своего она очень любила, я видел это четко.
– Не думаю, что он бы скрутил голову или сделал что-то плохое своей любимой дочке. Максимум – отшлепать по попе и поставить в угол.
– Конечно. Но он даже по попе меня не шлепал, они с мамой успели меня воспитать до того, как я стала принимать самостоятельные решения. – Она говорила с гордостью о своих родителях, хоть и воспитали они ее довольно строго. Хотя, ничего строго на самом деле не было. Они лишь сделали так, чтобы дочка могла сама принимать решения, которые бы ей не повредили.
Вдруг Маринка подскочила с кресла, прислушалась. Казалось, слова песни, мелодия украли ее у меня.
– Тём, я тебя приглашаю танцевать. – Она была очень серьезной, я ее такой еще не видел. Но в момент выражение ее лица сменилось. – Или ты не танцуешь?
– Еще как! У меня за плечами многолетние тренировки! Пошли!
Мы взялись за руки, прошли в комнату, она положила руки мне на плечи, обняв за шею. Смотрела прямо на меня. Я одной рукой обнял ее за талию, другой на уровне плеч, закрыв ее от всего внешнего мира, от ночи, от светящихся напротив окон, от комнаты, от прохладного ветерка. Остались только мы и музыка, убегающая от нас, но манящая за собой. Joe Cocker “A whiter shade of pale”…
– Почему именно сейчас? – прошептал я, нагнувшись близко к ее уху.
Она так же тихо ответила:
– Я уже давно хотела предложить. И вот услышала мелодию, которая мне показалась подходящей. – Она сделала небольшую паузу, будто переводила дыхание. – Тебе нравится?
– Да. Ты молодец, что сделала так.
Почти пять минут мы молчали. Мы не смотрели друг на друга, каждый смотрел в свою сторону и думал о своем. Может, что-то было общим в наших мыслях. Может, мы думали об одном и том же. Со своей бальной точки зрения скажу, что это сложно назвать танцем, это была тень пионерской или школьной дискотеки, где мальчики обнимали девочек, а девочки обнимали мальчиков. Только я могу с полной уверенностью сказать, что такого близкого и тесного контакта не добивался еще никто. И дело не в плотно прижатых друг к другу телах. У меня никогда не было партнерши, настолько послушной и настолько гармонично подходящей мне. Я чувствовал, что на движение каждой мышцы моего тела ее тело отвечало тем же. У меня было ощущение слияния, и это не преувеличение, это мои ощущения, которые я с удивлением признавал.
Маринка положила голову мне на плечо, я погладил ее по голове. Обожаю это делать. Это доставляет мне огромное удовольствие. Но музыка закончилась, она посмотрела мне в глаза, отошла и сказала:
– А теперь мне пора домой. Проведешь меня?
– Конечно, я же за тебя отвечаю. А то если с тобой что-то случится, твой папа мне голову свернет.
– Ах, вот как! – Маринка нахмурилась и надула губки, уперлась руками в бока и выставила левую ножку вперед, постукивая ею о пол.
– Да, – я понимал, что мне не стоит говорить, что не в папе дело. Она сама все прекрасно понимала, что я проведу ее, потому что хочу. Просто она актриса и дразнила меня. Вот и всё.
Когда мы вышли на улицу, Маринка обернулась на мой дом, тихонечко вздохнула и сказала:
– Мне было хорошо. Я классно провела время и отдохнула. Знаешь, именно отдохнула. Теперь я не боюсь, что мне завтра рано вставать и идти в институт. Я теперь полна сил и позитивно настроена.
– А разве до этого ты не была настроено позитивно? – я был удивлен ее словами, мне казалось, что она сплошной позитив, потому что он исходил от нее во все стороны и распространялся на всех, с кем она общалась.
– Я просто надела маску специальную. Называется «Уверенная в себе девочка без проблем». А под маской… Ты видел, что под ней.
– Видел, но я думал, ты просто позволила себе расслабиться и быть со мной на равных.
– Нет, это мое естественное состояние, которое никто не видит.
Я был ей очень благодарен и за эти слова, и за от, что она не стеснялась и не боялась показывать мне себя в «естественном состоянии», как она говорила. Мне стало очень тепло, я почувствовал себя хорошим человеком, которому можно доверять и на которого можно положиться.
– Ты во сколько выходишь утром?
Марина непонимающе взглянула на меня, то ли она и правда не поняла, о чем я, то ли не понимала, зачем мне это.
– В восемь. А что?
– Я был бы не против пройтись с тобой до остановки и даже проехать общую часть пути вместе.
– Хм… неплохая идея, – я вздохнул, потому что она больше не притворялась, будто не понимает, о чем я. И мало того, она приняла мое предложение. – А ты во сколько?
– Обычно без пятнадцати восемь. Но никто не заметит, если я опоздаю на десять-пятнадцать минут. А если и заметит, то плевать все хотели на это.
– Отлично! Договорились, – Марина сонно закрыла глаза, потом тяжело их раскрыла. – До завтра. Жду тебя здесь в восемь часов. А теперь извини, но я пойду, очень спать хочу.
– Конечно, мне тоже надо набраться сил. Спокойной ночи, Маринка.
– Спокойной ночи, Тём.

Я пришёл к ее подъезду без пяти восемь. Проснулся сегодня рано, намного раньше обычного. Серое утро взбодрило меня предрассветным пением птиц, яркие краски восходящего солнца осветили сердце, душу и сознание. Уход Кристины мне уже не казался такой тяжкой потерей, хоть я понимал, что ситуация изменится, когда я приду на работу. Понедельник… День начался хорошо, хоть он и должен быть тяжелым по народному поверью.
Скрипнула дверь, и показалась Марина. Голубые джинсы и зеленая футболка прекрасно сочетались и белыми мокасинами и небольшим аккуратным рюкзачком. Она была похожа на школьницу, в крайнем случае, на первокурсницу. Как всегда лицо ее было светлым и открытым, но сегодня она слишком накрасила глаза.
– Привет! – звонко прозвучал ее голос. – Ты долго ждешь?
– Привет, – странно, но у меня не было вчерашнего чувства привязанности к ней. – Только пришел.
– Как спалось? Выспался?
– Да, на удивление хорошо. И проснулся в половину шестого. Не хотелось спать.
– А я чуть было не проспала. – Она закрыла глаза и потянулась к солнцу руками. – Так не хотелось вставать.
– Ну так спала бы. Подумаешь, пропустила бы денёк.
– Я так и подумала сначала, но потом вспомнила, что договорилась с тобой. – Она быстро заморгала, опустила глазки в землю. – Я же не могла тебя подвести.
– Спасибо… Я это ценю.
Марина шла рядом молча некоторое время, потом вышла вперед и стала у меня на пути:
– Что с тобой? У тебя нет настроения?
– Нет, напротив. Просто я настроен на работу, сосредоточен. К тому же, у меня уволилась помощница, поэтому теперь мне надо работать за двоих, пока новая не найдется.
– Я бы тебе с удовольствием помогла, если бы не учеба.
– Спасибо. Но у тебя учеба, поэтому ты мне не будешь помогать, – я не хотел говорить об этом.
– Хорошо, это твоё дело, – Марина поняла, что я не горю желанием обсуждать ни работу, ни помощь. – Тогда я хотела бы сказать, что освобожусь сегодня коло восьми…
Не мог я не усмехнуться от этих слов. Марина шла с непробиваемым лицом, будто ничего не говорила.
– Хорошо, я приму во внимание, – сказал я как бы вскользь. Марина вздрогнула, но больше ничем не выдала себя. – Или ты требуешь? – теперь она улыбнулась.
– Я не требую, я всего лишь предупреждаю, чтобы ты не опоздал.
– Хитра. Да что там – коварна!
– Да, я знаю, – она показала язык, – но все равно спасибо за комплимент.
После этого разговор наладился и мы с Маринкой больше не промолчали и минуты. Честно говоря, я был удивлён той заминке, что случилась при встрече. Я думал, что если уж раз нашел с человеком общий язык, то в будущем не возникнет проблем с общением. Оказалось, что найти общие темы вечером и ночью намного проще, чем утром. То ли темнота, то ли усталость за день, то ли еще какие-то факторы виляют, я не знаю. Но точно знаю, что утро было хоть и отличным, но молчаливым для меня, как в принципе любое мое утро. Я просыпаюсь в хорошем настроении, но не горю желанием кого-то видеть, не хочу с кем-то говорить. Не понимаю людей, которые утром включают музыку «для зарядки». Я должен сам себе тихо и методично приготовить завтрак, собраться, уже собранным выпить кофе или чай и пойти по своим делам. И только когда я доберусь до места назначения, тогда я начинаю нормально общаться с людьми. Без труда могу вообще не говорить весь день, ограничиваясь общими фразами. Я не считаю это достоинством, но и не согласен, что это недостаток. Потому что иногда находит приступ трепательства как по сути, так и бесполезной болтовни.
Марина не успела закончить одну из институтских историй, как пришло время нам расставаться. Она помахала мне рукой, улыбнулась на прощание и вышла из вагона. Я через стекло закрытой двери скорчил ей рожицу. Просто так, захотелось. Она рассмеялась, тоже сделала забавную гримасу, и мы расстались в хорошем настроении.
Когда я зашёл в кабинет, то увидел, что на столе лежит конверт. Поля адресов были пустые, что еще больше разогрело мой интерес. Я взял его, внутри чувствовались пару листиков. Я раскрыл его и действительно увидел листок в клетку, сложенный пополам. Развернул его и мне стало немного нехорошо. Страница была исписана красивым почерком Кристины. В этот миг я остро ощутил, что ее нет и больше никогда не будет здесь.
«Привет… Я захотела написать тебе несколько слов. Но это не в знак нашего прощания. Это в благодарность за все, что ты для меня сделал и кем мне был. Чтобы ты не думал и не гадал, каким образом этот конверт оказался у тебя в то время, как я уже, наверное, в Гамбурге. Я отдала его Ирке из отдела кадров, когда ходила писать заявление об уходе. А эти строки были написаны еще раньше, как ты понимаешь, еще до того, как я сказала тебе, что уезжаю. Ирка обещала передать его тебе при первой же возможности. Буду надеяться, что она выполнила своё обещание, она девчонка надежная.
Когда Дима сказал мне, что ему предложили работу в Германии, я не придала этому значения. Знаешь, он у меня амбициозный очень, всегда мечтает, я думала, что это он выдает реальность за действительное. Но оказалось, что я просто его недооценила. Он сделал всё очень быстро, я даже не успела принять и поверить, что мы действительно собираемся уезжать. А когда Дима сказал, что документы все готовы и улажены все вопросы, я расплакалась. Не потому, что не хотела уезжать, ты знаешь, что я никогда не была привязана к этому городу, к стране. Я никогда не была патриоткой, ты со мной часто из-за этого спорил. Я расплакалась потому, что потеряла лучшего друга. Я вдруг представила, как я буду без тебя, как я буду работать. Я сказала об этом Диме, он меня понял, спасибо ему огромное. Он пообещал, что постарается хоть как-то заменить тебя. Я его очень люблю, он у меня самый лучший, но сам знаешь – мы с тобой друзья. А друга оставлять очень тяжело.
Я тебе обещаю, что как только мы освоимся, я напишу тебе письмо. Бумажное, своим почерком, я знаю, что ты очень такие любишь. Я расскажу тебе все, что будет нового у меня на момент написания. Дима сказал, что мы будем пару раз в год приезжать на недельку… Он ведь тоже оставил друзей. Если бы не Дима, я бы, наверное, не пережила всего этого.
На этом пока все. У меня опять слёзы… Но ты меня учил не сдерживаться, если есть возможность. Поэтому, я буду плакать сейчас.
Жди письма.
Кристина»
Я держал конверт в руках. Честно говоря, мне казалось, что это все запоздалый первоапрельский розыгрыш. Мне казалось, что Кристина просто опаздывает. Что она придет и все будет по-старому. Но конверт в руках, ее слова говорили обратное – она уехала. Я знаю, что в моей жизни будет еще много хороших, очень хороших людей, но Кристину никто заменить не сможет. Что в ней? Почему она так много для меня значит при том, что я никогда не испытывал к ней любовных чувств? Она была, она остается!, единственным другом-женщиной для меня. До нее я не верил, что возможна чистая и бескорыстная дружба между мужчиной и женщиной, незапятнанная ухаживаниями, приставаниями, домаганиями или просто межполовой симпатией. Я общался с ней так, как не общался ни с одной другой женщиной, как не общался ни с одним мужиком. Воистину, она была уникальным человеком для меня.
Как ни тяжело было мне признать факт, но поделать я ничего не мог. Да и Кристина, я уверен, хотела бы, чтобы у меня было хорошее настроение, чтобы я не грустил и не переживал. Я думаю, что с таким человеком, как ее Дима, она не пропадет, поэтому за нее волноваться не стоит, только радоваться. Поэтому я включил комп и начал раскладывать пасьянс.

Вечером я ждал Марину у театра Пушкина. Немного поговорил с Варварой Семёновной, она рассказала мне свою театральную историю о каком-то, как она говорила, «жалком актёришке», который подкатывал к ней. Он дарил ей цветы каждый вечер, но был пустым человеком, не ее партией. Поэтому она отшила его, а он уехал из города, потом где-то спился. Она только радуется, что не связалась с ним.
Наконец-то вышла Маринка и спасла меня от очередной сплетни гардеробщицы. Марина выглядела уставшей, но возбужденный взгляд выдавал, что она хочет что-то рассказать мне.
– До свидания, Варвара Семёновна, – попрощалась Марина с гардеробщицей.
– До свидания, деточка, – Варвара Семёновна глаз не сводила с Марины.
Марина захотела снова пройтись пешком. Она молчала, но я видел, что ее переполняют эмоции, наверное, она просто не знает, с чего и как начать.
– Ну говори, мне интересно! – я заговорил первым, потому что мне действительно было безумно интересно, что же там произошло.
– К нам снова приезжают из Флоренции! – она говорила громко, быстро, словно спешила сказать как можно больше. – И мы будем для них играть «Мастера и Маргариту», которых ты видел.
– Из Флоренции? Снова?
– Ну да! Они к нем уже приезжали, мы им очень понравились, и они хотят еще раз побыть у нас, пообщаться с нами.
– И ты так этому радуешься?
– Конечно! – Марина выглядела как девочка, которой на последний звонок разрешили одеть не бантики и школьную юбочку, а красивое вечернее платье. В этом платье школьница будет чувствовать себя очень уверенно на фоне подруг с бантами. И сейчас она мечтает, как на нее будут смотреть мальчики со всей параллели, как они будут приглашать ее на танец. А ближе к утру все напьются и будут блевать по углам. Слава Богу, Марину такая участь не ждет.
– Раз ты так рада, то я порадуюсь за тебя, – я постарался разделить ее радость. Мне это удалось, надо отдать мне должное. Потому что Марина на несколько секунд прижалась к моему плечу, крепко сжала мою руку и подарила свой фирменный, наполняющий жизнью, взгляд.
– А когда они приедут? Мне можно будет тоже посмотреть? Я в прошлый раз не с начала смотрел.
– Они приедут завтра, а играть мы будем в субботу. Нам так много надо сделать, чтобы очень хорошо подготовиться. Мы все хотим выступить как можно лучше.
– А чем эти итальянцы лучше нашей публики, что для них какие-то особые старания?
Маринка запнулась, не зная, что ответить. Она молчала, она знала, что лучше промолчать, чем сказать что-то плохое о стране или людях. Ей за столь короткое время удалось изучить меня достаточно хорошо.
– Потому что они… Потому что… – она не могла закончить фразу, сама запутавшись, почему такое особое отношение к этим гостям. – Я не знаю… Не спрашивай меня такое, я не могу ответить. Просто хочется выступить как можно лучше.
– Понятно, – мне доводы Марины показались достаточно убедительными. Да я и сам понимал, что ранг этих итальянцев значительно выше нашего зрителя. Почему? А потому что они иностранцы, они приезжие, и хочется произвести на них впечатление. – Не оправдывайся. Я спросил, потому что люблю так делать.
– Ладно, не буду. Только ты так больше не делай, а то я себя такой заразой почувствовала.
– Раз почувствовала, значит, небезосновательно, – я хотел подразнить Марину, чтобы она немножко посердилась.
– Да иди ты! Неужели я зараза?
– Пока что не замечал.
– Ну вот, зачем говоришь?
– Но я думаю, что у тебя неплохой потенциал и хорошие перспективы.
Марина ущипнула меня за руку и демонстративно отвернулась. Я видел, что она не обижается, она отлично поняла мое настроение и подыгрывала. Всё закончилось благополучно. Хоть в определенный момент Марина имела полное право предъявить мне претензию. Я прекрасно понимал, что во многих случаях поступаю не так, как подобает уважающему своего собеседника человеку. Но я люблю быть провокатором и интриганом. Мне это доставляет истинное удовольствие наравне с чтением книги или игры в карты. Это очень интересное занятие, потому что реакция людей настолько разнообразна, что иногда диву даешься. Одни нервничают, одни чуть ли не плачут, у некоторых приступ слезливости, а некоторые, как Марина, смеются с этого. Такую реакцию я считаю самой правильной.
– Пойдешь сегодня ко мне в гости? – неожиданно сказала Марина. – Мне мама принесла такие вкусные печенюшки сегодня. Вкуснятина!
– Раз вкуснятина будет, то пойду, – я свысока смотрел на мою маленькую спутницу. – Я буду столь наглым, что приму предложение с первого раза.
– Да пожалуйста! Мне даже проще, не надо уговаривать тебя, упертого.
– Я упертый?
– А то ты не знал.
– Нет, я очень покладистый и сговорчивый.
– Вот видишь, явный пример. Мне со стороны виднее, какой ты, но ты меня не слушаешь, а пытаешь убедить в своей правоте.
Я не стал с ней больше спорить, уж очень правдоподобно она говорила. Для меня не стал новостью факт упертости. Мне было сейчас плевать, по большому счету, кто я и какой. Со мной шла симпатичная девчонка, она была в хорошем настроении, я тоже прекрасно себя чувствовал.
– Маринка, сегодня будем танцевать? – это было больше предложением, чем вопросом.
– Э-э-э… Будем! – Марина приняла мое предложение, кажется, оно ей понравилось. – Конечно, будем! Я очень люблю танцевать!
– Вот и отлично! Посмотрим, что ты умеешь.
– Я умею, а вот тебе придется постараться, чтобы произвести на меня впечатление, – она пыталась съязвить и отомстить мне за недавнюю провокацию с моей стороны.
– Попробую. Думаю, что это не сложно будет сделать.
– Это же почему? – она была искренне удивлена, даже возмущена. – Настолько уверен в себе?
– Не в том дело. Ты впечатлительный человечек, значит несложно произвести на тебя впечатление.
– Хитрец! – она снова ущипнула меня за руку.
Я провел Марину до квартиры, а сам побежал к себе за диском с музыкой для танцев. Марина не понимала, почему меня не устраивает ее музыка. А потому, что она неправильная!
Я справился за пятнадцать минут. Когда я пришел, меня ждал какой-то салатик, состряпанный Мариной на скорую руку. Надо отдать ей должное: еда получилась довольно вкусной. Потом мы пили чай с мамиными печенюшками. Потом мы разогрелись и пошли танцевать. Да, встали и пошли в большую комнату танцевать. Я захотел начать с вальса, потом фокстрот. Странный выбор, но я обожаю фокстрот. А закончили бешенным дураченьем под музыку джайва. Прыгали, смеялись, дрыгали конечностями. Марина была очень легкой, я без труда мог кружить ее, даже перекидывать из стороны в сторону. Музыка продолжалась дальше, но у нас уже не было сил. Мы сели на пол и смотрели друг на друга глазами, полными счастья, радости и детского восторга.
– Классно… – Маринка говорила, ее голос срывался от учащенного дыхания. – Я давно так не бесилась, – она умиротворенно улыбалась, казалось, что она оставила все силы и бешенство на «паркете».
– А мы не бесились, – мне тоже было довольно трудно говорить, – мы хорошо проводили время и танцевали.
– Последнее «чудо искусства» сложно назвать танцем, – Марина доверчиво взяла меня за руки. – А ты долго много занимался?
– В общей сумме шесть лет. И единственное, о чем я жалею в своей жизни, что бросил. Это на самом деле великое занятие. Это целая культура со своей философией, со своими принципами, со своими традициями, авторитетами и даже богами. Это мир, прекрасный, насыщенный, ритмичный и мелодичный, полный переживаний, радости, борьбы и азарта. Это мир всеобщей дружбы, бескорыстной помощи и правдивой подсказки. В нем есть место всем, не зависимо от твоего возраста, национальности, места проживания, успехов в учебе. Единственный его недостаток, который на самом деле лишь признак величия этого мира – вход туда дозволен лишь очень состоятельным людям. Это и была одна из причин, по которой я бросил в свое время.
Марина сидела тихо, даже смирно, и слушала меня. Даже рот слегка приоткрыла, что придавало ее лицу еще больше привлекательности.
– А какие еще были причины?
– С партнершей не в ладах был. Да и с тренером часто конфликтовал. Он видел в нашей паре хорошую перспективу, поэтому хотел, чтобы мы занимались с ним дополнительно, за это надо было платить большие деньги. А у моих родителей не было возможности их оплачивать. Поэтому на тренировках он часто просто игнорировал нас. Но несмотря на это, у нас были успехи.
– Я горжусь тобой. – Марина тихонечко поднялась, подошла к окну. – Знаешь, я благодарна Богу или судьбе, или кто там наверху, что узнала тебя. Мне было бы очень трудно одной, на новом месте. Тем более, у меня сейчас очень загруженный график. Но благодаря тебе я совсем не чувствую усталости.
– Я могу сказать то же самое. Я очень удивился, когда узнал, что ты тоже недавно сюда приехала. Даже в груди кольнуло.
– Да ты что? – Маринка забавно расширила глаза, открыла рот. – А я думала, что только я придала этому такое большое значение. Почему ты мне не говорил?
– А ты тоже молчала.
– Ладно, квиты, – Марина пошла на кухню, отнесла туда чашки и пустую тарелку, на которой когда-то были мамины печенюшки.
Пока Марина возилась на кухне, я успел подумать, что пора бы уже и домой собираться. В ее присутствии я не мог такое думать, мысль о том, что я отдельно, а она сама по себе, не шла мне в голову. А если вдруг и появлялась на горизонте памяти, то я насильно гнал ее прочь как ненужную.
– Ты чего сидишь в темноте? – Марина по-хозяйски заботилась об удобстве гостя.
– Я уже домой собираюсь, поздно уже. Мне завтра снова рано вставать, опять переться на работу.
Маринка немного поникла, но не расстроилась. И слава Богу, иначе для меня это было бы как мат для шахматного короля. Короче, полным поражением, которого я бы даже не старался избежать.
– А мне завтра на одиннадцать двадцать… – она сладко зевнула.
– Значит, утром не увидимся…
– Ах, да… – Марина спохватилась, будто ляпнула что-то, а теперь жалеет. – Я забыла сказать, что всю эту неделю у меня будут усиленные репетиции. Будем готовиться…
А вот я расстроился! Хоть видеть Марину еще не стало привычкой, но это было приятным времяпровождением. А теперь я буду топать с работы домой, сидеть в четырех стенах и заниматься давно надоевшими мне делами.
– И долго у вас будут «усиленные репетиции»? – даже я услышал в своем голове сарказм.
– До субботы… Мы в субботу выступаем.
Теперь мне хотелось домой. Мы еще обсудили какие-то мелочи, настроение мое немного улучшилось. Я наконец-то взял у нее номер телефона. Обещал позвонить. И пошел домой.

В зале был аншлаг. Я сидел на седьмом ряду, как раз посредине. Варвара Семёновна по просьбе Маринки договорилась с кассиршей отложит мне этот билетик. Я ждал с нетерпением, когда же начнется действо. На два ряда впереди сидели пять человек – трое мужчин, женщина лет сорока и девушка примерно одного с Мариной возраста, – ничем не выделявшиеся из общей толпы, но Варвара Семёновна сказала, что это и есть те самые флорентинцы. Они о чем-то там переговаривались, наклоняясь близко друг к другу. Интересно, я тоже так наклоняюсь, когда говорю то, что не хочу произносить во всеуслышание?
Марину я не видел с понедельника – у нее репетиции. Хорошо, пусть репетирует. Зато у меня есть время подумать, кто она для меня и какое место в жизни я готов ей выделить. Пришел к выводу, что пока что я готов принять ее как друга, готов предоставить ей место Кристины, если она справится. Строить какие-то серьезные отношения я не считал необходимым. Сейчас мне этого не хотелось, не было готовности созидать, привыкать и прощать. Благодаря такой теории я довольно легко пережил эту неделю, хоть вечерами мне и было очень скучно и одиноко.
Прозвенел третий звонок. Я приготовился, еще раз посмотрел на итальянцев, вмиг сосредоточивших внимание на сцене. И начался спектакль…
Я смотрел не очень внимательно, почему-то я все время думал о Марине. Да и итальянцы постоянно привлекали мое внимание, хоть я на сто процентов уверен, что никто другой в зале даже не подозревал об их существовании.
По окончанию спектакля публика снова бурно аплодировала актерам, Маринку снова вызывали на бис. Я вышел в холл и ждал Марину. Вдруг зазвонил телефон.
– Привет. Спасибо, что пришел. Мне было намного легче играть зная, что хоть кому-то я точно нравлюсь, – Марина начала со «сладостей» в мой адрес. Значит, она должна сказать что-то не очень приятное для меня.
– Да, ты права на счет того, что ты мне понравилась. Но не права, что только мне.
– Это приятно, – на самом деле я почувствовал, что ей все равно. – Подожди меня немного.
Я ждал. Варвара Семеновна вежливо, старательно и неторопливо выдавала одежду зрителям. Работы у нее было меньше, чем неделю назад. Приближалось лето, одежды становилось меньше, о куртках и пальто вообще можно уже забыть.
Марина всё не выходила. Я стоял здесь уже более получаса, но ее всё не было. Зазвонил телефон:
– Ты еще не ушёл? – это была Марина.
– Да, я жду тебя, – я был слегка раздражен. – Ты скоро?
– Сейчас выйду, – быстро ответила она и положила трубку.
Не прошло и минуты, как я услышал позади стук каблуков. Невольно обернувшись (обычная реакция в таких случаях), я увидел Марину. Я не сразу сообразил, что меня смутило в ее облике. Но потом я понял, что источником смущения и удивления было черно-серебристое вечернее платье, золотые босоножки и какой-то цветок в волосах. Я опешил. И это слабо сказано.
– Привет еще раз, – размеренно произнесла Маринка. – Извини, что заставила ждать, – её голос был пустым, глаза смотрели куда-то мимо меня.
– Я…Я поражён… – я говорил с трудом. – Ты настолько красива, что я даже испугался. – Марина легонечко улыбнулась, но всё равно смотрела мимо, куда-то мне за спину. – Что там? – я обернулся.
У меня за спиной стояли два актёра из ее труппы, один итальянец и еще несколько незнакомых мне людей. Я снова повернулся к Марине. Она покусывала нижнюю губу. Заметив, что я перехватил ее взгляд, она опустила глаза.
– Тебе понравился спектакль? – спросила она. Ее голос звучал виновато.
– Да, очень. Я получил огромное удовольствие от игры всех ваших актёров и от твоей в частности, – это было похоже на отчет.
– Мне приятно, что тебе понравилось.
– Я это уже слышал сегодня… Я, пожалуй, пойду.
– Подожди! – Марина взяла меня за руку. – Подожди… – говорила она тихо. – Извини…
– Не стоит, я был спокоен, но всё-таки было немного неприятно от того, что я ждал ее, а она не предупредила, хоть знала, что придется остаться. Даже платье одела. – Если надо, то оставайся. Тебе интересно будет пообщаться с единомышленниками. Все хорошо, я понимаю тебя.
– Спасибо, – Марина часто моргала. – Я забыла тебе сказать. Всё так закрутилось, и я забыла.
– Да не оправдывайся ты. Все хорошо, я пойду.
Марина не отпускала мою руку. Она перебирала мои пальцы, но не отпускала:
– Я очень хочу пойти с тобой, – она заглянула мне за спину. – Но режиссер сказал, что все должны быть. Итальянцы хотят пригласить нас на гастроли к себе…
– Что? – я был приятно удивлён, хоть и понял через секунду, что Марины долго не будет. – И когда… когда ты уезжаешь? – я волновался.
– Не я, а мы, весь наш коллектив, – спешно поправила Марина.
– Меня интересуешь ты, – ответил я ей не менее конкретно.
– Мне приятно, – Марина улыбнулась своей очаровательной завораживающей улыбкой, впервые за сегодняшний вечер. – Я не знаю точно, но скоро. Они готовили всю эту неделю бумаги, чтобы мы поехали как можно скорее.
– Понятно, – я расстроился еще больше. Марина встряхнула меня за руки, окликнула «Эй!» и посмотрела в глаза.
– Я не думала, что для тебя это так важно.
– Это последствия того, что ты мне не сказала заранее, и я ждал, как идиот… – Причина была именно в этом, потому что я радовался, что Марине выпал такой шанс. – Я рад за тебя. Просто немного неприятно, что ты проигнорировала меня и не посчитала нужным сообщить.
– Я забыла! – крикнула Марина.
– Всё, – я примирительно улыбнулся. – Я пойду, а то мы сейчас с тобой договоримся до… – Марина сжала губы и смотрела в сторону. Я обернулся, итальянца больше не было. – Ты иди к остальным, а я пойду. Помни, я не обижаюсь на тебя и не думаю плохо. Мир?
Марина подняла глаза:
– Мир! Обожаю это слово!
– Ну вот и славно… А теперь иди… Только не забудь позвонить, когда освободишься, я буду волноваться.
– Хорошо! Обещаю, – Марина засветилась, засияла. Она больше не хмурилась, не отводила взгляд. – В этот раз я не забуду.

Я проснулся среди ночи от стука в окна. Шёл дождь, притом такой сильный, что сразу мне показалось, будто сыпет град. Вышел на балкон – влажная прохлада привела меня в чувство повышенной настороженности. Что-то не так. Что-то произошло. Я вскользь пробежался взглядом по дому напротив. И тут я понял, что меня тревожило. Марина не позвонила, как обещала. Я нашел телефон. Пропущенных вызовов не было. Снова вышел на балкон, посмотрел на ее окна, и вдруг они загорелись. Было очень тихо, дождь, как часто случается летом, неожиданно начался, вылил за несколько минут всю воду и неожиданно закончился. В окне я увидел два силуэта: один Маринин, другой мужской, большой и крепкий. Этот мужик, казалось, осматривал комнату. Затем они перешли в другую, с голубым оттенком. Тут мужик тоже что-то рассматривал. Затем они пропали с поля видимости, и через несколько минут Марина снова появилась на кухне. Она подошла к окну, меня не заметила, потому что свет у меня не горел. Постояв так несколько минут, она снова ушла. В другом окне она не появилась. Я подождал минут пятнадцать, но ее все не было. Я уже собрался было идти спать дальше, переполненный мрачными мыслями, но вдруг она снова появилась в голубом окне. Если зрение не нарисовало мне ничего лишнего, то она была без одежды. «Это уже интересно!» – подумал я, но Марина погасила свет, оставив меня в состоянии неудовлетворенной фантазии.
У меня зазвонил телефон. Я даже вздрогнул, настолько громким был звук в последождевой темной тишине. Я не двигался, а телефон требовал внимания. Минута вызова и он замолчал. Но не надолго. Через пару минут он снова взорвался, но в этот раз мне показалось, что легкая обида и волнение сочились из динамиков. Я подошёл. Надпись «Маринка» подбросила мою руку и стукнула ею меня по лбу.
– Да! Маринка, привет!
– Привет… – голос был уставший. – Я тебя разбудила, да?
– Ничего, ничего, я рад тебя слышать! – она не знала, насколько я был рад, вспоминая того мужика в ее окнах.
– Ты просил, чтобы я позвонила. Я не хотела, чтобы ты волновался, – какой-то слишком чувственной была она в эту минуту. – И еще я хотела просто поговорить с тобой.
– Ты уже дома? – мне было интересно, что она ответит?
– Да, дома. Полчаса назад меня Аркадий Захарович, наш режиссер, привез. Помнишь его?
– А, режиссер… – меня попустило. – Я его очень хорошо помню. Передай ему от меня благодарность, что он позаботился о тебе.
– Хорошо… – что-то произошло с голосом Маринки.
– Что с тобой:
– Ничего, все хорошо, – она врала.
– Ладно, значит, завтра расскажешь, как все прошло и о чем вы договорились, – я не хотел ее еще больше расстраивать, чтобы самому спать спокойно и ей не испортить сон.
Марина молчала. Что-то все-таки с ней не в порядке. Она молчала минуту, я слышал лишь ее дыхание. Затем вторая минута прошла в тишине.
– Тём.. – теперь она говорила очень спокойно, будто ее либо подменили, либо прошло очень много времени, и она успела успокоиться.
– Да, Маринка, я тебя слушаю, – я говорил так же мягко и спокойно.
– Я не смогу тебе завтра рассказать.
– Почему? – меня прошибло холодом.
– Мы утром уезжаем…
– Утром? – холод продолжал колотить меня тяжелым посохом Деда Мороза. – А когда ты вернёшься?
– Коллектив где-то через месяц, а Аркадий Захарович к концу лета. Он там будет участвовать в каком-то семинаре.
– Да подожди ты со своим Захарычем! – я впервые повысил на нее голос. – Ты через месяц приедешь?
– Я? – Марина оттягивала ответ.
– Да, ты!
– Я… не знаю…
– Как не знаешь? Ты с Захарычем остаешься до конца лета?
– Нет, – Маринка была максимально кратка, не хотела что-то мне говорить. – Тём… Я сегодня подписала контракт с итальянцами, – теперь мне стало жарко. – Я уезжаю во Флоренцию, – я ждал цифр. – На три года… – я навзничь упал на диван.
– О, Господи… – это всё, что я мог сказать.
– Извини… – Маринка плакала. – Извини. Я не хочу оставлять тебя, я еще так мало знаю о тебе, но уже достаточно, чтобы расставание вызывало боль, – теперь она уже рыдала, с трудом выговаривая слова.
– А ты во сколько завтра уезжаешь?
– Самолет в девять часов… – она сделала длинную паузу, видимо, успокаиваясь. – Ты приедешь?
– Не знаю, – меня растягивали в стороны желание тут же, сейчас же побежать к ней, но одновременно у меня была сухая готовность продолжать жизнь так же однообразно, как и до знакомства с Мариной. – Нет, не приеду… Потому что я не отпущу тебя, если буду там, – я редко говорил настолько правдиво.
– Если ты приедешь, то я тоже не смогу улететь…
– Тогда точно не приеду. Я хочу, чтобы ты воспользовалась этим шансом.
– Спасибо, для меня очень важно, что ты поддерживаешь меня, Марина уже окончательно успокоилась.
– А теперь, спокойной ночи. Не беспокойся, все у тебя получится. Если ты когда-то захочешь вернуться, то помни, что я всегда буду рад тебя видеть.
– Тём! – голос ее дрожал, кажется, что даже мой телефон трясся, передавая мне состояние ее тела. – Почему это именно сейчас? Хотя бы на пару недель раньше!
– Так надо, значит… – я сам удивился тому равнодушию, с каким говорил. Наверное, включился инстинкт самосохранения. – Радуйся, что не на пару недель позже, пока мы не зашли слишком далеко.
– Ты думаешь, мы могли бы?
– А мы уже начали. Давай спать. У нас завтра сложный день.
– Давай… спокойной ночи… я тебе обязательно сообщу, как добралась и как устроилась там. Можно?
– Конечно. Я буду рад вестям. И буду благодарен, если ты меня не забудешь.
– Не забуду. За это я могу поручиться. Я не забуду тебя, даже если мы с тобой больше ни разу не увидимся.
– Ты тоже оставила навсегда след в моей жизни. Ты очень отличаешь от всех людей, которых я когда-либо встречал. А теперь всё... Спокойной ночи, Маринка.
– Спокойной ночи, Тёмка.
Я закончил вызов. Я лежал. Я смотрел в потолок. Если бы моему плевку, как и Маринке, было суждено никогда не вернуться в мою жизнь, то я бы плюнул в потолок. Но я знал, что он вернется и ляпнется прям мне на рожу. Поэтому я лежал дальше. Я бы заснул, если бы не знал, что спать все равно не буду. Поэтому я лежал дальше. Я бы умер, если бы не знал, что это глупо и бесполезно с моей стороны в данной ситуации. Поэтому я лежал дальше. Я бы сказал ей что-то важное, если бы не знал, насколько сильно она заслуживает тот шанс, который выпал ей. Поэтому я лежал дальше.

Наглаженное утро укололо глаза пустынностью улиц. Наверное, это потому, что я вышел из дому необычно рано. Идеально наглаженная рубашка, отполированные туфли, чисто выбритое лицо и опухший взгляд в пол выдавали во мне человека, равнодушного к своей работе, но делавшего ее лишь из чувства долга.
Я шёл на работу. Не ехал в метро, а шел пешком. За два часа я наверняка успею. За два часа я решу, как мне поступать дальше. За два часа я решу, кто я и зачем я. За два часа мне будет все равно, что было вчера. За два часа у меня вырастут зубы, когти и хвост, и я превращусь в крысу, грызущую бумагу и перекладывающую листки из ящика в ящик. За два часа я превращусь в лангольера, который съест свое прошлое и забудет двух людей, которые за две недели сделали меня самым одиноким существом во вселенной.