Скептические замечания

Вы на перроне. Сейчас ты должен будешь уехать. Ты должен будешь уехать навсегда – отсюда. Верный признак – ты уже думаешь о ней в прошедшем времени, хотя вы ещё не расстались. А она дышит неровно, видно, что плачет. Она нервно сжимает твою руку, но ты не чувствуешь её руки, потому что не чувствуешь своей. Она не твоя (рука), она холодная и – чужая. Состав уже подъезжает (неудивительно, что в рифму – ситуация обязывает) и видно как на вас пялятся люди, которые всегда пялятся, потому что люди. Совсем недавно они ели жирную курицу – жир стекал по грязным пальцам – и разговаривали, и ты скоро пойдёшь к ним, также сядешь, достанешь курицу, начнёшь жевать, трепать языком – куски курицы пачкают брюки - и пялиться на других, проезжая неуютные серые станции. Теперь ты такой же. У тебя больше нет её. Ты – один.
Однако вы всё ещё стоите. Вместе. Здесь же. На перроне. Состав подъехал, значит, настала и твоя очередь – двигаться. Но ты безмолвен и ноги вмёрзли в землю. Иди же, иди! Скажи, что вернёшься, обними её, пусти скупую мужскую…Солги! Солги, чтобы она поняла, что ты лжёшь, и чтобы ты понял, что она поняла, и чтобы вы оба всё поняли и от этого разрыдались ещё сильнее, а друзья неуклюже бы отвернулись от вас в разные стороны, закрывая промозглый северный ветер своими спинами, и прикурили бы, отстраняясь. Вот как нужно уйти. И ты знаешь, что нужно так, а не иначе, но всё стоишь и ждёшь. Чего? Она не бросится на шею и не начнёт свой женский речитатив, свой плачь Ярославны, свой вой волчицы, не бросит синий платочек (платочка у неё никогда не было), пока ты – мужчина – не начнёшь ритуал, не подтолкнёшь её к краю, не свернёшь шею курице, не взвоешь первым. Но ты не взвоешь. И не свернёшь. Потому что тебе – прямо, и жир стекает по грязным пальцам, и они – ждут сжечь твою шкуру и разнести кости по полям, где когда-то вы бегали босыми, и собирали в ладони росу, и умывались ею, и вдыхали первые лучи солнца. Их никогда не было (этих полей), а теперь – не будет (они могли бы быть, если бы сейчас ты выл).
Но вот – о, чудо! – ты всё же пошёл. И это так же неверно, как стоять. Жаль, ты не знаешь, что в мире нет верных путей, а есть только круги, которые равносильны прямым, что уходят из ниоткуда в никуда. Жаль. Мне так больно смотреть на твою спину, на рюкзак, болтающий на наречии бесполезных брыкающих безделушек, на ноги, шаркающие сандалиями по шершавому асфальту, на нёё, которая не будет писать, перестанет работать и начнёт пить, на себя за письменным столом, вспоминающего и завидующего тем, кто расположился в уютном купе этого Вечно Опаздывающего Поезда. Если бы я не был Провожающим! Если бы ты знал тогда, какую боль причинишь мне! Но, увы! Мы всегда безжалостны к своему будущему и беспомощны перед прошлым. (можно сказать и наоборот) и потому – простим друг друга за всё и заранее, мой семнадцатилетний, безжалостный и беспомощный Я!