Молодые ополченцы

посвящается полковнику Монахову Юлию Петровичу
в 1942 году в 17 лет ушедшему на войну.

Их собрали в шаткий строй порученцы,
повели туда, где фронт изгибался.
Объявили: вы теперь ополченцы,
и в подробности никто не вдавался.

Рыть окопы во втором эшелоне
поручили молодым и горячим.
С непривычки прохудились ладони,
но бойцовский дух ребят не утрачен.

Быть в тылу прифронтовом, – как измена.
Нет отчаянней вояк, чем подростки.
Все готовы побеждать непременно,
ну, а если умирать, то геройски.

Крепко Красные Станки в землю встали,
новгородская земля – вся такая.
И характеры у всех, как из стали, –
есть традиция тому вековая.

Под февральский ветродуй оборону
укрепляли горьким потом и кровью.
И внимали под метель перезвону,
наполняясь неизведанной новью.

Не забыть бы, рассказать про загадку,
про окопное зверьё, что горстями
вынимали, сунув длань за подкладку,
безуспешно расправляясь с гостями.

Что за войско, словно рати Мамая?
От трудов ли, от тоски, иль со страху?
Над костром стоял юнец, обжигая
сизым пламенем себя и рубаху.

Из-за облака, снегами прошитом,
словно серая, со жмыхом, краюха,
тяжело скользнули вниз "мессершмитты"
и провыли возле самого уха.

Разбежались, как горох, врассыпную,
а с небес стрекочет швейная "Зингер",
и ложатся строчки рядом, вплотную –
deutsche Fliger erschiessen die Kinder.

Закадычные друзья, словно братья,
враз упали возле стен хлипкой бани.
От земли летели в небо проклятья,
у деревни стал овраг полем брани.

Развернулись и ушли "мессершмитты".
Из двоих друзей один – не поднялся...
Обнимают землю те, кто убиты.
Молча плакали, кто целым остался.

После горечи утрат, зубы сжавши,
поклялись фашистский клин выбить клином,
и за всех своих друзей, нынче павших,
кол осиновый забить под Берлином.

И, представь себе, дошли лучшим чином!
Каждый день воюя, как бы, попарно.
И поднялся красный стяг над Берлином
за себя и за того парня!