Розочка

Как и было положено, она расцвела летом. Этому событию предшествовало три долгих месяца, начиная с марта, когда её маленькое, но уже полное затаённой жизни семечко упало на землю. Как и было положено розе, она источала одурманивающий аромат, по сравнению с которым все благоухания мира могли показаться лишь жалкими призраками запахов. Она опьяняла. Своими дерзкими лепестками она дразняще щекотала ноздри, обещая поглотить меня всю. Она жила во мне своей собственной жизнью - моя любовь, моя неизвестно откуда появившаяся и чудом пережившая морозы розочка. Я чувствовала каждую её клетку с самого зарождения, хотя и не заметила тот день, когда она пустила свои первые нитевидные корешки в моём сердце. Она сводила с ума. Своими тёмно-зелёными, уже окрепшими листьями она манила к себе и ими же скрывала такие же крепкие шипы. Что-то было не так. Это я поняла уже тогда, когда её упругий маленький бутон ещё не начал раскрываться, но уже всем своим видом показывал готовность превратиться в божественный цветок. Тогда она ещё была подобна чёрно-белому снимку, чёткому до рези в глазах, но всё-таки изумительно неясному. Она ещё была загадкой, кажущейся такой простой на первый взгляд и такой до отчаянья неразрешимой. Сколько же дней нужно было прожить, сколько цветных камешков мозаики пришлось кропотливо перебрать, чтобы в конце концов получить этот никак не дававшийся в красках портрет. Боже, она не была красной... Она не была белой, ни даже изменчиво жёлтой. Распустившись, она продолжала ласкать моё сердце зеленью своих лепестков, как раньше ласкала своими листьями. Признаюсь, был миг, когда я возненавидела её, когда самым заветным моим желанием стало вырвать её из сердца вместе с комками той земли, на которой она посмела вырасти. Не потому, что она была не такой, как все; не потому, что я стыдилась её травяной зелени. О, нет, она была слишком хороша. Эта плутовка выбрала для своего свадебного платья самый чистый цвет, который создала природа. Не ту густую гуашевую зелень, соком которой налиты летом крепкие листья; не горькие жёлто-красные краски осени, отдающие солью слёз. Она была по-весеннему зелёной, по-весеннему робкой и нежной. И не должна была быть такой. Какой угодно: адски красной, пусть бордовой, как кровь, пусть холодно-белой, пусть дьявольски рыжей или сумасшедше жёлтой, - только не такой, какой она была. Она была слишком чиста и слишком идеальна. Она отличалась от тех царственных богинь, что венчают своими огненными головками твёрдо-зелёный стебель, так же, как ангел отличается от дьявола. Она была единым целым, темнея своими корнями в глубине моей души и вынося свой вдруг светлый цветок навстречу солнцу. Я возненавидела её лишь потому, что мне стало страшно. Страшно за неё. Страшно, что тот, для кого она расцвела, за её усыпляющей взгляд зеленью не увидит её дивного цветка, цветка, в котором сотни лепестков теснили друг друга, стремясь вырваться навстречу солнцу и его взгляду. Страшно, что, пожав плечами и отвернувшись, он, тот, для кого она благоухала, отойдёт настолько, что уже не сможет уловить её дурманящего аромата. Небольшая плата - сломить себя и решиться на преступление - и она уже совсем другая. Достаточно яркая, чтобы быть замеченной и в меру навязчивая, чтобы не быть отвергнутой. Может, это и к лучшему. Зато теперь я знаю, что всё действительно начнётся лишь тогда, когда, пройдя все слои подслащенной охры, скрывающей в своей скорлупе её истинный аромат, ты наконец доберёшься до зелени её мягких полупрозрачных лепестков, ожидающих тебя так, как под снегом ожидали весеннего солнца её первые ростки.