Дураки мы все

Глава первая: Вступительно-лирическая
 
Труд сей получится сугубо личным, но, размышляя на данную тему, полагаю, другим он быть не может и не должен, так как, рассуждения на тему глупости, было бы неумно писать о лицах и событиях абстрактных и вымышленных, делая какие то выводы, а так я сам себя упрекнуть в надуманности и нереальности не смогу, разве что в легком преувеличении.
Работаю я специалистом по маркетингу в отделе сбыта Nого предприятия, в Nом городе. В данной должности всего-навсего около года, да и страна, и город для меня новы.
Но, тем не менее, полагаю, что один год – срок вполне достаточный, чтобы разобраться что к чему, и сделать определенные выводы, да и глаз еще, так сказать, не замылился, со стороны виднее.
Начну с того, что нигде еще я не видел такой заботы о здоровье человека, как в РБ. Для того, чтобы быть принятым на работу в качестве специалиста по маркетингу, а это подразумевало работу «за экраном», как они говорят, то есть за компьютером, мне пришлось пройти медицинскую комиссию из 13-ти специалистов: я прошел ЛОР врача, окулиста, терапевта и хирурга, мне два раза делали рентген, один раз, чтобы завести медицинскую карту, которую на третий день умудрились потерять, меня обследовали сверху вниз и снизу вверх, правда, чуть не сделали прививку, от которой я мог бы надеть на себя деревянный костюм, вместо костюма делового, так как я аллергик, меня заставили ехать в наркодиспансер на другой конец города, куда я должен был прихватить какие-то личные документы, которых я не взял, так как меня никто не предупредил – а что, еще и предупреждать надо? – где я выстоял очередь из х–дцати человек, все время, пропуская каких-то блатных, после чего меня окинула взглядом молодица лет 25-ти и сделала запись в медкарте. Я поинтересовался, что она там написала. Мне ответили, что в медкарте сделали запись, что я абсолютно здоров. «А как Вы это так быстро определили?» - поинтересовался я. Девушка бросила на меня недовольный взгляд и ответила - «По Вашему внешнему виду». Вот как, оказывается алкоголик ты, наркоман или просто бытовой пьяница в РБ определяют при помощи молниеносных недовольных взглядов (о такой методике я еще не слышал). Я, было, вступил в отстаивание своих прав, я заявил, что обычно пациентов обследуют путем пальпации, изучают из слизистые, слушаю дыхание при помощи стетоскопа, на худой конец задают разные интимные вопросы, на что к тому моменту уже довольна разъяренная «врачиха» зло заявила, что сейчас соберет консилиум из 10-ти человек и они, всем скопом, меня, раздетого до трусов, будут долго осматривать, пока не найдут чего-то. Я понял, что молчание – действительно золото, и поспешно ретировался, правда оставив в кассе около пяти уе за «осмотр». На прохождение медкомиссии у меня ушло больше недели и круглая сумма денег. Впрочем, врачи так ничего не нашли.
Наконец устроившись на свое доходное (как оказалось, для врачей) место, я приступил к изучению своих обязанностей. Обязанности были, цитирую: «осваивание новых рынков сбыта, мониторинг зарубежных рынков сбыта, анализ спроса на продукцию предприятия в стране и за ее пределами, реклама и пр.», правда, позже выяснилось, что, к примеру, «реклама нам не нужна, нас и так все знают», о чем мне заявлялось всякий раз, стоило мне об этом заикнуться, анализ спроса на продукцию делался в течение 20 минут на основе цифр, взятых с потолка или высосанных из пальца (в тех местах, по всей видимости, они были ближе всего реальным), анкетирование зарубежных потребителей производилось … на месте, посредством отксеренных печатей и поддельных подписей.
Два месяца спустя меня, из отдела сбыта отправили в… цех, в качестве проверщика на «стенде», в целях «производственной необходимости». В начале я испытал шок, потом легкое недоумение, в конце, через три дня тяжелого физического труда, раздражение и негодование. За проверочным стендом мне приходилось, под давлением, проверять всякую металлическую всячину, поднимать и опускать ящики весом до30-40 кг. У меня опухоль пахового кольца, по-простому небольшая грыжа, и таскать тяжести мне нельзя. Впрочем, на заводе это никого не интересовало: для того, чтобы сесть за монитор компьютера мне пришлось обеспечить работой 13 врачей и пополнить казну государства на несколько десятков уе, для того же, чтобы трудиться физически в цеху, ворочая 40-килограммовые ящики, никакой комиссии не понадобилось. Я, правда, все же как-то заглянул в медпункт, в целях подтверждения своего непригодного к такому труду физического состояния, но, увидев на стене график «Уменьшение травматизма на предприятии» с 2005 по 2007 г. включительно, хотя на дворе стоял пока 2006 г., но травматизм неуклонно падал уже в 2007 г., и никто с этим ничего поделать не мог, я решил заходить туда как можно реже.
Спецодежду мне не выдали, инструктаж занял ровно 1 минуту (немного погодя, я понял, что проверка всякого железного хлама под давлением весьма опасное дело - неверно «заправленная» болванка выстрелит тебе прямехонько в кегельбан, который позже, как я все еще надеялся, мог мне пригодиться для работы за экраном или еще для чего). Через три дня, рискуя заполучить еще большую грыжу и потерять остатки веры в здравый человеческий смысл, я наотрез отказался выручать производство своим доблестным физическим трудом.
Вернувшись к своему «бумажному», но очень важному труду, я, постепенно, стал для себя открывать мир доселе мне неизвестный и, мягко говоря, чудной. Работа кипела и спорилась. Цифры, письма, постановления, решения, отгрузки, погрузки – три месяца спустя стол мой из трех ящиков закрываться упорно отказывался по причине его переполненности всевозможными «важными» бумагами. Тогда в отдел были куплены папки. Папки покупал я сам, и для того чтобы эту «канцелярию» приобрести и вручить каждому сотруднику понадобилось пройти 9 уровней изматывающей игры под названием «Канцелярские принадлежности. Судный день» или «Девять кругов ада. Данте отдыхает». Я подсчитал, для приобретения ручки или карандаша в офис нужно поставить около 12 подписей и около 8 штампов и печатей, после чего каждый получивший сие канцелярское орудие должен за него отвечать и в случае пропажи отчитаться.
Я рассортировал свои бумажный хлам – у меня получилось ровно двенадцать папок, не больше, не меньше. На каждую из папок было наклеено ровно по две надписи – на лицевой стороне и сбоку, и все они взяты на важный учет. Двенадцать бумажных папочек с важными-преважными документами, письмами, решениями, постановлениями. Это все при том, что мой непосредственный начальник не уставал мне напоминать (дабы я не забывал), всякий раз, важно раздуваясь как индюк на навозной куче, что я «непонятно чем занимаюсь», «курю бамбук» - как он выражался, и вообще толку от меня как от козла молока.
Дабы толку от меня было не как от вонючего козла, а как, хотя бы, от худосочной козы, мне поручили заниматься, цитирую «анкетированием и мониторингом степени удовлетворенности потребителя продукцией предприятия». Во, како важно название…Правда, как мониторить этих самых потребителей толком объяснить не удосужились (зато как звучит!), понятно дело, народ то занятой. Стал я как пионэр, эти самы анкеты по факсу потребителям нашим рассовывать, ну, как и положено, просить их слезно заполнить эти важны бумаженцЫи, зарегистрировать входящим, поставить печать и подпись руководителя, слыша в ответ либо недовольное пыхтение-рычание, либо посылы в деловой форме туда, куда Макар зубров не гонял. Три дня провозился. Из десяти штук назад ни одной не вернулось. Понятно дело, кому охота возиться с этой макулатурой. «Берем вашу продукцию – значит, удовлетворены и качеством, и стоимостью. И все тут».
Промучившись три дня с этими бумажками, и видя свой плачевный результат, мне «в вежливой форме» объяснили, что так я никогда не получу ни одной анкеты. Нужно самому заполнять энти бумаженцЫи. Во, как. А я дурень, не допер! Значица, стал я упражняться в подделке подписей и печатей. А куда деваться? Сам высокий начальник давал мне мастер-класс. С печатями получалось, невелика наука – отксерь, приклей, снова отксерь – и готово! А вот с подписями… Плохо получалось подделывать: то хвостик не «по-свински» закручу, то наклон недостаточно «пьяным» сделаю, короче как курица копытой. С горем пополам, под жалобное блеянье совести, нарисовал я разны цЫфры, поставил исходящий нУмер и попер все эту макулатуру к высокому начальству, на проверку, значица. Высоко начальство поковыряло важно пальцем в носу, покосилось на меня из под крутого лба, малодовольно хмыкнуло-хрукнуло, и … забраковало всю мАю работу. «ЦЫфры, такой-сякой, не те я рЫсовал, из-за них потрЭбитель недостаточно удовлетворенным выглядит, из-за них рост удовлетворенности потребителя плохо прослеживается!». Тьфу, черт! Пришлось мне все заново делать. Но, теперь не будучи дураком, я поинтересовался: «А каки-таки цЫфры, уважаемы гаспадин начальник, дАрагой Игорь Поликарпыч, ставить нужнА?». «Всему вас учить нужно, молодежь» - хрюкнул дорогой Игорь Поликарпыч и, поковыряв указательным пальцев в носу, ловко карандашиком набросал закорючки в графы анкеты.
Через день анкеты были готовы, и я, распихав ворох испорченной бумаги в две мусорные корзины, поволок готовые анкеты начальнику. Начальник довольно хмыкнул, затем хитро хрюкнул, и поставило свою размашистую роспись на мою клинопись. Я, облегченно вздохнув, подшил фальсификат в папочку и запихнул подальше, в душе томим одним вопросом «А сколько дают за подделку печатей и подписей?».

Глава вторая: Высокое начальство

Между тем, работы прибавлялось, мы без работы не сидели, мы ее любили, мы ее искали. Не было ее, мы ее сами себе создавали, а потом мужественно, в поте лица, успешно выполняли и перевыполняли. Во, какие мы молодцы! Чтоб никто не посмел сказать, что мы без дела сидим, тунеядствуем и лоботрясничаем тут, понимаешь. Я это сам давно заметил. Нет в офисе начальства, можешь и журналом пошелестеть, и в игру какую-нибудь на компе сыграть, поболтать о всякой ерунде, даже в буфет за булками какими-нибудь сгонять. Начальство появилось: грудь колесом, оком орлиным всех окинуло, все ли корпят в поте лица над своими бумажками. Если вид у тебе не больно озадаченный-озабоченный, лоб недостаточно нахмуренный, куча бумажек на столе не напоминает неприступный Эверест, если ты не суетишься по офису с видом раненной в попу селедки, не разговариваешь ошалело сразу по трем телефонам, умудряясь еще отвечать на вопросы высокого начальства, «А чем это ты там занимаешься?», если ты не задаешь разные вопросы по делу всем коллегам вместе взятым, пуская вокруг себя дурацкие круги занятости и усердности, начальство это своим наблюдательным оком приметит, а этого оно, ох, как терпеть не любит, и это твое несознательное поведение означает одно: ты лоботрясничаешь, увиливаешь от работы, филонишь из последних сил, и тогда достоин ты всяческого строгого осуждения и порицания. Оно, высокое начальство, поковыряв важно пальцем в носу, подтянув сползшие с пуза штаны и развалившись перед тобой в кожаном кресле, не преминет тебя зорко уличить в твоем бесстыжем тунеядстве и лоботрясничестве, и не пожалеет своих драгоценных минут этак сорока, чтобы тебя всячески попорицать и поосуждать, всячески мешая тебе работать Ты, как я позже понял, высокому начальству ни в коей мере возражать не должен, иначе начальство разозлится, рассердится и расстроится, и тогда тебе не сдобровать. Оправдываться – разрешается, но только в форме невнятного детского лепета, малопонятного бормотания и безмозглого лопотания. Как говорится, подчиненный должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы не смущать высокое начальство своим разумением и пониманием.
Высокое начальство очень любило кого-нибудь в чем-нибудь уличить: во лжи например, или в нерасторопности, или в круглодурачестве, короче во всех тех грехах, которые лениво подозревало в себе. Я, к своему большому удивлению, обнаружил, что являюсь патологическим вруном, которого черной икрой не корми – дай поврать. При чем, часто я и рта не успевал раскрыть в свое оправдание, как моему прозорливому начальству все уже было ясно, как день.
Другой страстью высокого начальства было разоблачение каких-нибудь грешков на виду у всей честной публики. Поковырявшись в носу с полчаса и несколько охладев к сему захватывающему занятию, а также пустив «налево» для своих высоких нужд какую-нибудь «Газель» с досками для новой двери или «Минивэн» за колбасой и водкой по магазинам, наш высокий начальник обычно захаживал к нам в офис и начинал нас беспощадно в чем-нибудь уличать. Например, бедная экономист Татьяна на протяжении нескольких дней подряд бдительно уличалась в том, что полгода назад приобрела для офисных нужд калькулятор с заедающей кнопкой и теперь производительность отдела, вследствие неисправности офисной техники, от этого сильно страдает. Начальник отдела была уличена в том, что вчера, отпросившись до 3 часов в поликлинику, посмела явиться в 5 минут 4-го, даже не зайдя и не уведомив его, высокого начальника о своем дерзком опоздании. Меня же пару раз уличали в том, что я в своих корыстных интересах посмел распечатать два листа новостей на немецком языке или, устав от бесконечных пересудов, отлучиться на десять минут в библиотеку по соседству, предварительно не уведомив куда я и зачем иду. При чем все это делалось обвинительным тоном с нотками своего высокого превосходства, на виду у других, привлекая их внимание к поучительной экзекуции.
Возвысившись таким образом в собственных глазах, и не получив никакого соразмерного сопротивления, а лишь нечленораздельные возмущенные возгласы от экономиста Татьяны, виноватые кокетливо-игривые возражения от начальника отдела, или же мое слюнявое лопотание, наш начальник весьма довольный своей персоной удалялся в свой кабинет. Однажды я, правда, краснея от собственной смелости, имел наглость заявить ему о том, что всего час назад, он, также как и я, распечатывал для себя какую-то ерунду о машинах в своем кабинете, после чего он, возмущенно засопев, умолк на секунду, затем прилюдно уличил меня в наглости и несоблюдении обязательной субординации. Правда, не будучи злопамятным, репрессий от высокого начальства в мой адрес так и не последовало.
Другой «веселый» момент для всего офиса были минуты похмелья, тяжелого бодуна, нашего дорогого шефа, когда тот, с помятой физиономией и дыханием, от которого, казалось, цветы на подоконниках склонялись в полуобморочном реверансе, являлся утром в наш офис и внешне весело, а внутренне мучительно, балагуря и вяло хлопая все еще осоловелыми глазами, требовал чаю, конфеты к чаю, жвачки, пожалеть его бедного, не предлагать ему чаю, не надоедать ему всякой ерундой, найти новых клиентов, работать более эффективно и т.д. Он мешал всем работать своей отвлекающей болтовней, путался под ногами, жаловался на всех и вся, и, наконец, нехотя и с миной приговоренного к смерти через долгое медленное поджаривание на раскаленной решетке, плелся в свой холодный кабинет, который служил ему в качестве вытрезвителя.
При всем при этом он был талантливейшем жучарой, шустрейшим плутом в своих делах и делишках, которого никто никогда не мог «поймать за бороду». У него всегда под рукой имелся готовый ответ на любой каверзный вопрос. На все случаи жизни у него всегда были при себе ловкие доводы и объяснения. Я часто завидовал ему, так как не умел отстаивать свои интересы, так как это умел он. Короче говоря, он был на своем месте, и это место грело его.




Глава третья: Коллектив

Коллектив наш состоял из четырех человек, не считая меня и высокого начальника, который предпочитал отсиживаться у себя за стенкой. Все были дамы, с которыми я, по причине всяческого приятного для их женского восприятия дамского угодничянья, завязал весьма приятные рабочие отношения. Все они были болтушки, которым и слушатель то не больно был нужен, кажись, они и в поле с березой разговорились бы. Головы их были забиты всякой всячиной вроде дилемм: ах, что бы такое-этакое приготовить на ужин – мясо потушить с овощами или сделать какой-нибудь салатик, или: какое-такое платье, или брючки, или, может, туфли, себе купить, куда поехать на выходные – в деревню, к родителям, или на дачу, или, вообще, не ехать, а остаться дома, или все же поехать. У них было полно проблем, поиском решений которых они постоянно занимались. Они всегда, под завязочку, были ужасно заняты. Их личные дела всегда были безнадежно перемешаны с делами служебными, как навоз с землей. Одним словом головы их были пусты, как поддельные китайские фарфоровые вазы - снаружи в разных забавных завитушках и крендельках, вроде даже красивы, а внутри пусты и бесполезны, не пригодны ни для молока, ни для масла, разве что поставить в них какую-нибудь сухую икибану.
Я, признаться, по причине спорадической незанятости, воникавшей кстати и некстати, время от времени маялся от вызывавшего противное чувство вины, безделья, в то время как мои сотрудницы, женщины «бальзаковского» возраста, всегда находили себе уйму занятий. Они, если не печатали накладные и договора, обсуждали поставки по телефону с клиентами, не делали «эстэшки» и «цэмээрки», то обсуждали до хрипоты и яростных оскорблений в адрес друг друга и тех, кого они обсуждали, последнюю серию «Не родись красивой», одновременно листая журналы «Отдохни» и «Космополитан», успевая заметить и морщинки на шее Валерии и кривые зубы у Жанны Фриске, и какая страшная Пугачева и жирный Филипп Киркоров, все это между солдатской бранью в адрес друг друга, Жанны Фриске, Пугачевы и Киркорова вместе взятых.
Они успевали выпить по пять чашек кофе с шоколадными конфетами, по три чашки чая с печеньем и по две рюмки оставшегося от вчерашнего обеденного сабантуя коньяка, закусить все это дело принесенными из дома котлетами с кислой капустой, умудрялись между делом сбегать в буфет и купить себе пирожных и семечек, они успевали погрызть эти семечки и между «грызками» сгонять на пятый этаж и примерить принесенное инженером по качеству Пупыкиной розовое платье, которое досталось ей от мамы по наследству, но которое в отличном состоянии, и всех неимоверно худит.
Они ухитрялись обсудить всякого из их отдела и из всех других отделов вместе взятых, всех, кто входил и выходил, а в перерывах «перемывали косточки» друг друга. Они знали, кто умер и кто родился, хотя порой, казалось, эти новости они узнавали раньше самих умерших и родившихся, кто с кем развелся или наоборот сошелся. Они знали что, где, почем.
Они, болтая по телефону со своими подругами, вот, уже с полчаса могли жаловаться на то, как они загружены, как они устают на работе и как их мало ценят. Имея под рукой по три служебных телефона и один служебный мобильник, и успевая болтать по всем трем одновременно, они еще обязательно прихватывали с собой свои персональные «мобилы», а если, не дай Бог, кто-нибудь из них забывал «мобилу» дома, они были «как без рук» и маялись весь день. Одним словом жизнь в отделе кипела, работа не переводилась, и все, слава Богу, были при деле.
Часто, своей неуемной трескотней и любовью к шуму они действовали так мне на нервы, что мне хотелось задушить их голыми руками, и без анестезии. Я не понимал, как можно часами говорить не о чем, «перемывать» друг дружке кости, злопыхать и празднословить. Языки их, наверное, были все в мозолях, они были их самым работящим органом, всегда в деле – если не жевали котлету или колбасу, то раздавали направо и налево уймы едких мнений-истин. Онемев каким-то чудом на день, я думаю, они бы потеряли смысл жизни и непременно погибли бы, как погибает какое-нибудь животное, утратив свой самый важный орган, как если бы олень потерял ноги, птица крылья, рыба плавники.
Единственной из этих неуемных фурий, хоть сколько-то близкой мне по характеру и по духу, была наш юрист, Валерия Андреевна, дама довольна строгая и даже нелюдимая, если учесть ее упорное нежелание участвовать в разнообразных праздничных и не только «сходняках», которые устраивались почти каждую неделю и в которых любой, отказывавшийся в них участвовать, позорно заклеймлялся как элемент странный и чуждый нашему славному рабочему коллективу.
У Валерии Андреевны был очевидный физический недостаток, она сильно припадала-прихрамывала на правую ногу, однако это не мешало ей ежедневно, по несколько раз, совершать длительные вылазки в различные уголки нашего шестиэтажного завода и подолгу там оставаться, лишь бы только не принимать участия в наших шумных сабантуях. На моей памяти она всего раза два, не боле, удостоила нас своим мрачным вниманием, а после и вовсе перестала появляться среди нас в такие часы радости, будь то чей-то день рождения или Новогодние торжества. Однако, суммы, принятые для обязательной сдачи по поводу дней рождений, бракосочетаний и похорон, она упорно продолжала вносить в общий котел, что, однако нисколько не мешало нашим чванливым горгонам всячески ее поносить за глаза.
Она была человек прямой, не старающийся никому ни в чем угодить, который называл вещи своими именами. Дураков она называла дураками, подлецов подлецами, лицемеров лицемерами. Свое жесткое мнение она, однако, никому не навязывала, и называла вещи своими настоящими именами тогда, когда ее об этом просили или вынуждали. Она была принципиальна, непоколебима и строга к себе и другим.
Она была весьма умным и начитанным человеком, всегда имевшем свое собственное мнение по любому вопросу, и мне была весьма приятно, несмотря на тяжелый взгляд ее пристальных стальных глаз, по утрам, в течение 15-20 минут, пока не собирались все остальные, общаться с ней на разные темы.
Одним словом, если бы мне и пришлось руководствоваться чьим-либо мнением, и прислушаться к кому-нибудь для определения своей собственной позиции по какому-либо вопросу, то это была бы Валерия Андреевна.
По-своему я привязался к каждой из них, и хотя в душе, а часто и вслух посмеивался над их поверхностностью и пустышеством, в моем сердце каждая из них заняла свое маленькое местечко.
Часто я завидовал им, их легкой жизни, где все сводилось к тому, что поесть и что надеть, к жарким обсуждениям просмотренных вчера серий любимых и беспечных сериалов, над которыми не надо было думать, я завидовал их легкости общения, они не задумывались над тем что и как говорить, они не мучили себя вопросами «быть или не быть» и «что делать», жизнь их была проста и понятна, как жизнь муравья, который точно знает что и когда ему делать.
Они неплохо знали свое дело и умели обращаться с публикой, которая приходила к нам: самоуверенные индивидуальные предприниматели, простые и часто бестолковые водители-дальнобойщики, нагловатые начальники отделов и напыщенные директора предприятий, вся та публика, которой надо было уметь пустить пыль в глаза, знать что и как сказать, а про что лукаво умолчать. Я помогал им, они помогали мне, и обе стороны оставались, еще долгое время, вполне довольны таким симбиозом.