Петр Киле Видение инока Мистерия

Мистерия «Видение инока» набросана в июле-августе 1998 года как свидетельство о весьма удивительных происшествиях в горнем мире в связи с захоронением екатеринбургских останков в Петропавловской крепости с прямой трансляцией на весь мир. Сколько было шума, великолепия и плача, но здесь мы увидим то, что недоступно самым современным СМИ.
Что касается цензуры, ныне вновь дающей о себе знать, следует заметить: сфера поэзии не религия и не политика, а мифология и история в просвете бытия.
 

 1
Угасли шум, стенанья, суета.
 Высоко, у креста,
В лучах зари над невскою твердыней
 Недвижно ангел стынет.
И в отсвете небес алтарь.
Мир праху твоему, последний царь!
 Да почиет людская злоба
У обретенного тобою гроба
 В пристанище царей,
Где льются фимиам и сладостный елей.
 Но, чу! Иль это наважденье?
 Как будто в наводненье,
 Всплывают с грохотом гробы,
И крышки прочь... О вещий знак судьбы!
Восстал царь Петр, вскипая гневом:
«Мы здесь, - промолвил, - меж землей и небом
Не токмо, исстрадавши, спим, -
Отечество, как ангелы, храним
Со всей российской ратью,
Победами увенчанные, к счастью.
Но ныне все не так, как встарь.
Броженье возбудив в народе, царь
 Отрекся от престола...
Смотрите-ка! Явился наконец Никола.
 Во след ему хвалу поют.
 Да у царей свой суд!»

Восставшие из гроба в облаченьях царских,
Воистину живые, в красках ярких,
 Признать не могут мертвеца:
Костей не досчитался и венца,
Величья ни в осанке, ни в движеньи, -
 Лишь тени смутное свеченье.
 «Таков он был - ни то ни се,
 Зато и проворонил все, -
Сказал один из Александров - Третий,
 Могучий, в скорбной речи. -
Стрелять любил он по воронам,
А словно целил по коронам
Властителей небесных и земных,
И всей семьей сошел за таковых!»
«Отец! - взмолился сын. - Я слаб и грешен.
 Но ныне я утешен,
Причислен к сонму государей вновь,
 Народа ощутив любовь
 И покаянье,
И с верой пробужденной воздаянье...»
«Народу ль каяться? Не ты ль отрекся сам
И предал власть, врученную царям?» -
Вся вспыхнула Екатерина, из принцесс,
Взошедшая на трон не без чудес.
Петр Третий тут расхохотался: «Как же!
Ты прост, старик, но не дурак же?
Как загнанных в походе лошадей,
Царей, ославив, убивают у людей!»
«Да, участь их жалка, - Екатерина
Перевела смущенный взор на сына,
 И Павел весь затрепетал,
Как будто вновь удавлен, и упал;
С главы его скатилась не без звона
 Российская корона;
Ее немедля поднял внук примерный -
О две короны Александр Первый,
Недаром впавший в смутный мистицизм,
 Так был повержен романтизм. -
О них поныне мало кто не стонет.
 Но всяк своей судьбы и стоит!»
«Но никому нет дозволенья убивать!» -
Новопреставленный осмелился сказать.
Тем вызвал лишь глухое раздраженье
У царственных особ и поношенье:
«Расстрел рабочих, шедших на поклон,
Не ты ль затеял?» - «Кто же? Он!»-
«Он сделал хуже! - возроптали строго. -
В сердцах людей убил он веру в Бога!» -
«Сведя жену с разгульным мужиком,
 Что возомнил себя Христом,
Поверг страну в такое разоренье,
Что в ужасе сам принял отреченье!»
«А вы не мало крови извели, цари? -
Оскалил зубы череп. - Что ни говори,
 Не чрез злодейство
 Я принял царское наследство...»
 «Речь не о том. И не о нас, -
Вскричали разом все. - Пришел твой час!»

 И свыше вдруг, у царских врат,
 Где все сиял пылающий закат,
Раздался Хор - не голосов предвечных,
 Не ангелов, а словно певчих,
Сбежавшихся взглянуть на сбор царей,
 Поющих и ведущих речи,
Как эхо, отзываясь, в тихий ясный вечер.
«Злодейство на злодействе. Горе! Горе! -
 Запричитали в Хоре. -
 Однако новости тут нет.
 На том стоит весь свет.
 Глядите, что такое?»

 Свиваясь, как в пчелином рое,
Заполнили собор великие князья,
 И стар и млад - одна семья.
 Цари у алтаря - на сцене,
 И сонм теней, как на арене,
И вьются херувимы из детей,
 Амуры тож - не без затей.
Театр и церковь - до высот вселенских
 И бездн кромешных.

 Цари меж тем, затеяв спор,
 Ведут опасный разговор.
 «Какая слава у меня была б, -
 Сказала весело Екатерина,
Моложе становясь и хороша, как Фрина, -
Когда бы заточил меня он в монастырь
Молиться за него и соблюдать посты? -
 Царь Петр безгневно усмехнулся,
А Третий в злости запоздалой изогнулся. -
Сыны России возвели меня на трон...»
«Нет, в Вавилон, - раздался стон, -
По праву и природе быть блудницей.
Зачем еще соделалась царицей?»
«России во спасенье! Женщины, как век,
 Страстям подвержен человек.
 С царей, как с воина во поле,
 Спроси державной воли.
 Иначе государь, как вор,
 Посеет смуту и раздор,
Что ныне сотрясает государство,
С явленьем новым мертвеца на царство,
 Чья окровавленная тень
 Упала на плетень!»

«О милосердный бог! - воскликнул Павел Первый,
 Величия исполненный и нервный. -
Роль Гамлета играл полжизни я,
Решая горестно загадки бытия,
У трона матери, муже-цареубийцы,
Не смея с подлостью сразиться
Из благородства, - доброхот!
Таков ли был безумный Дон-Кихот?
Я не отрекся, предан матерью и сыном,
Расстался я, безвинный, с миром.
 И ныне я в Раю и рад,
 Что вас нещадно гложет Ад!»
«А черт не так уж страшен, как его малюют, -
 Съязвила мать на шутку злую. -
 На свете не один монарх
Не может жить и править, как монах.
 Куда важней его служенье:
Я сеяла в России просвещенье,
Как Петр Великий, следуя во всем
Его примеру - в малом и большом!»
Тут Павел выступил, царь-рыцарь,
 За честь свою сразиться
 С одним из сыновей,
Но тот, как встарь, с ним справился скорей,
 Не вынув даже шпаги,
 Без помыслов высоких и отваги,
 На миг представ в толпе теней,
 Пылающих в когтях чертей.
 «Я не хотел, но долг державный
Превыше, - сын заговорил преважно, -
Химерами, как рыцарь, увлечен,
Наполеону царство уступил бы он,
Чтоб кончить дни на Мальте или в Риме,
И царство зверя восторжествовало б в мире.
Но Провидению угодно было то,
Чтоб я взошел немедля на престол
Европу возродить в годины злые,
Ко славе и могуществу Россию,
С расцветом всех искусств, что с именем моим
 Век назван золотым!»
«Все это было бы прекрасно, без сомненья,
Когда б не дух свободы!» - с возмущеньем
Воскликнул Николай(у брата трон
 Перехватил без крови он,
 Но, смуту породив нежданно,
 Он потопил в крови восстанье).

 «Брожение в умах с тех пор
 Не утихало, - ропщет Хор. -
И бесы закружились над страной,
 Гонимы отовсюду Сатаной.
Как ныне вновь слетается их стая,
 Что туча без конца и края...»
Но свет из поднебесья просиял,
Нездешний, лучезарный, как кристалл!
 2
Разверзлись своды, возносясь до неба,
И, как жилище бога света Феба,
В неизмеримой вышине возник чертог,
 Как света дивного исток.
«То Рай!» - цари в восторге прошептали.
«Нет, Ад! - про то иные уж прознали. -
Над преисподней высится дворец,
Гордыни Люцифера и трудов венец.
А у подножия, где луг зеленый, - Рай,
 Как милый сердцу сельский край!»

О, чудеса! В неимоверной высоте,
Где свет сияет в несказанной чистоте,
 Как птицы, ангелы кружатся,
Встревоженные, и чего же им бояться?
 Иные на врата садятся
У райских кущ, и ими пробужден
Апостол Петр вздыхает: «Сон
Послеполуденный зачем прервали?
Как в вечности миг сладок, если б знали!»
«Святой! Не поворчать не можешь ты.
Сон сладок в юности, как и мечты, -
Один из ангелов ответствовал премило. -
Знамение! Восстали из могилы
Усопшие цари и чинят суд.
 Не твой ли это труд? -
 И ангел изогнулся плавно. -
Смотри! Собор святых Петра и Павла,
 Святилище царей,
Он весь в лучах негаснущих свечей,
Несущихся, как свет небесный Бога,
 Из Люциферова чертога!»
«Что ж вновь задумал сей неукротимый Дух? -
Святой склонился к размышленьям вслух. -
Безустали, в трудах изнемогая,
 Чертог вознес повыше Рая,
Куда он вызвал старых мастеров
Из райских сфер и адовых кругов,
Чтоб их наследье сохранить нетленным,
Чарующе, извечно вожделенным;
Пылают здесь их память и восторг,
 Всего прекрасного исток!»
«Святой! - взмолились ангелы. - О Сатане ли
 Ведешь ты речь? Мы разумели,
Что Сатана и Люцифер - лицо одно,
И зло творить Деннице суждено...»

У райских врат предстал апостол Павел.
«Святой! - воззвал он весело. - Ты ныне вправе
 Меня здесь выпустить на луг.
 Ведь я не пленник и твой друг!»
«А, римлянин! Соскучился о битвах?» -
«Легко ли вечность проводить в молитвах?»
 Вкушая радость редких встреч,
 Святые повели такую речь,
Что даже ангелы впали в удивленье,
 Пожалуй, и в волненье.
«Да, верно, Люцифер не Сатана.
 Ведь сущность в имени дана!» -
«Он демон, претерпевший измененья
С языческих времен и превращенья
От всяческой хулы и клеветы,
 Дитя любви и красоты!» -
«Ужели он Эрот, мальчонка резвый,
В делах любовных милый и предерзкий?» -
«Он возмужал в скитаньях без конца.
Теперь он, видно, мастер, весь в отца!»
 «И он-то соблазнитель Евы,
 Невинной в женах девы?
 И простодушного Адама?
С ним, верно уж, не оберешься срама!» -
 Зарделись ангелы, из тех,
Кого влечет, как тайна, первородный грех,
О чем так много говорилось всуе,
Что даже и святым взгрустнулось.
«Так, что же, Люцифер не Сатана?» -
Святые словно пробудились ото сна.
 «Дух возмущенья, Дух растленья -
 Две ипостаси, без сомненья,
 Как церковь учит, Сатаны!» -
 «А Люцифер, что, без вины?» -
 «Нет, Люцифер - Дух возмущенья;
 За ним повсюду Дух растленья:
 Соблазн и грех -
 Его призванье и успех!» -
 «Да, вся история - то сфера
 Не Сатаны же, Люцифера.
 Он князь земного бытия,
 Как здесь - мои края!»
«А бес вещал, как сын зари пленился Евой,
 Нагой, прелестной в женах девой, -
Апостол Павел даже крякнул, так, слегка, -
 Из света соткал он шелка.
Как юная жена преобразилась!
И наготы Адама устыдилась,
Сияя прелестью волненья и мечты,
 Любовь и символ красоты!»
«Святой! - взмолился Петр. - Что Ева, как Венера?
Сей образ неудачен для примера!»
«Что делать? - Павел отвечал. - Увы!
Все женщины от века таковы.
Адам, смущенный, взволновался тоже.
Лужок, цветами убранное ложе,
Влечет его, укромный уголок,
Куда жену, как мог, он уволок.
 «Адам! Что это? Похищенье?» -
 Смеялась Ева в восхищенье.
И бес здесь был. Он изумился всласть,
Обретший над людьми такую власть,
 Какой у Бога нет
И гасит даже Люциферов свет.
И Сатаной в космической пустыне
 Явился он в своей гордыне.
Прислужник Люцифера и палач,
Он сеет на Земле разврат и плач.
По человечеству справляет тризны,
Лишив его, как Рая, и отчизны!»
«Что ж ныне происходит на Земле,
 Погрязшей искони во зле?» -
Апостолы со светом дивным в взоре
Явились, словно бы воочию, в соборе.
 3
Цари, собравшись вместе все впервые,
 К тому ж, кажись, совсем живые,
 Рядясь в блистательный наряд,
 Признали сбор за маскарад
 И закружились в танце
 В веселом и печальном трансе;
Глаза едва полуоткрыты - страх
 Пугает вновь оживший прах.
 «Нет, право, что же это? -
Вновь юная стоит Елизавета;
 Когда придет ее пора,
Взойдет на трон как дщерь Петра. -
 Причуда? Ассамблея в церкви?
 Отец! Могу ль глазам я верить?
 Здесь явь, иль детства наши сны?»
 «То бал у Сатаны! -
 Царевич Алексей степенно
 Возник из тьмы застенка,
 Где провалился прямо в Ад,
 А думал, в райский сад. -
Шабашем ведьм его зовут иначе.
Соблазн и грех - для высшей знати!»
 «А, сын, что восхотел в цари
 Ценой предательских интриг,
 Чтоб только рушить без оглядки
 В России новые порядки! -
 Царь Петр, нахмурясь, воспылал,
 Бросая взор на пышный бал. -
 Царей сих не было б в помине,
 А с ними и России в мире.
 Убегши к цесарю, до Карла не успел...
 И вновь явиться ты посмел?
 Уж не твое ли семя
Вспять повернуть в России тщится время?
Уродству и юродству лишь почет.
 А красота - не в счет?
Нам в радость труд и маскарады тоже,
 Все то, что вам негоже!»
 И снова загремел оркестр
 В высоких сводах и окрест.
Все тени закружились в вихре вальса.
На сцене Александр Второй один остался,
 Не глядя на жену,
Не в силах, видно, вынесть не вину,
А неизбывную тоску о милой,
С которой разлучен могилой
 И венценосною судьбой,
 С концом ужасным, - сам не свой.
«Зачем мне гроб с венками золотыми,
 И плач, и гимны,
 Когда я одинок,
 Без рук, без ног?» -
Казалось, говорил, тоской влекомый,
 Весь в пламени от взрыва бомбы.
 Эдем и Ад в груди его,
 И чье здесь, Боже, торжество?

«Послушайте! Что здесь опять такое?
 Веселье, танцы - все живое! -
 И Хор беспечно рад. -
 Да это маскарад!» -
«Все в головокружительном движеньи!» -
 «Иль это чудо воскресенья?» -
 «Кто ж сотворил его, скажи?» -
 «Не знаю. Только это жизнь,
 Не то же странное явленье
 Восставших теней,
 Из праха сотканных на миг,
 Как пыль из книг...»
 Нежданно с вышины, как птица,
 У царских врат садится
 Могучий лик из высших сфер,
Как ангел у креста. Ужели Люцифер?
 «Не царь ли Петр поставил целью,
 Не предаваясь зря безделью,
Создать породу новую людей? -
 Изрек нездешний без затей. -
 В трудах и в хороводе,
 Как принято в простом народе,
 Растет строй новых чувств,
 Основа всех искусств,
 Когда и Бог от века -
 Созданье человека,
 Его венец.
 Он смертный, вечности творец!»
«Ну, эту заумь как понять?» - «Ах, кто ты?» -
 Из Хора вопрошают без охоты,
Боясь и Люцифера без вины,
 Как Сатаны.
«В чреде веков родился новый мир,
Но сей, как грезы юности, кумир
 Повержен ныне и в руинах,
 Как Рим и Древние Афины,
Предательством властителей, какого свет
 Не видывал с начала лет.
 И гибнет, гибнет населенье
 Под вой кликуш о возрожденьи,
И оклеветана прекрасная страна!
 Так торжествует Сатана.
 Подкинув чьи-то кости,
 Наведался сюда он в гости,
Уж мня себя царем всея Руси,
Да содрогнулся свет на небеси!»

«То свет из Люциферова чертога
 Собор заполнил до порога
 И своды поднял до небес?» -
 Хор вопрошает, ну, а бес:
 «Здесь чуда нет. Преображенье
 Свершает свет и воскресенье,
 И плоть из света, словно мысль,
Легка, воздушна, восстает из тьмы.
 И души, возносясь в эфире,
 Жизнь обретают в новом мире!»
 «Как! Здесь не суд царей,
 А празднество скорей?» -
 «И труд, и празднество в почете
 В дерзаньях мысли и полете! -
 И сей мудрец из высших сфер
Унесся ввысь, кивнув. - Я Люцифер!»
 4
«Здесь все забыли про Николу. Худо, -
Сказал царь Петр. - А прибыл ты откуда?»
Новопреставленный невидяще глядел,
Затем он руки к небесам воздел:
«Я крепко спал всегда, на удивленье.
 Убитый, спал до воскресенья,
То бишь, когда останки извлекли
 Из-под земли.
И ожил я воочию во славе,
Своей судьбой гордиться, вижу, вправе!»
«Как! Не был вызван ты на Божий суд,
Куда и против воли всех ведут,
 Когда не ангелы, то черт?
Приветил ли тебя апостол Петр?
 Иль дьявол
 Явился за тобою в яви?»
«Не помню ничего, как будто спал...» -
 Смущенно Николай сказал.
«Заблудшая душа! Как привиденье,
Ты долго дожидался погребенья.
Хвалу или хулу вослед тебе несут,
Мы здесь равны. Но есть ведь Божий суд!» -
 «А истине и мы здесь рады
 Пред ликом Вечной правды!» -
 Цари, бросая к небу взор,
 Возобновили разговор. -
«Ты славен только тем, что был расстрелян
 С семьею вместе, что острее
 В народе пробуждает жалость.
Но это, мы-то понимаем, малость
 В сравненьи с тем, какой урон
 Россия понесла и трон
От твоего, с безумною женой, правленья,
 А мнил, по воле Провиденья!»
«Антихристы расправились со мной
И, кровью залив, правили страной!» -
«Ты поступал не лучше. Без сомненья,
Кровавое ты помнишь воскресенье,
Когда мужчин и женщин с их детьми
 Рубили и давили лошадьми,
Стреляли им в упор, в иконы и хоругви?
Ты кровью обагрил себе лицо и руки!
Ты веру в Бога пошатнул в сердцах!
Поверг Россию в смуту без конца!»
С очами, полными чудесного огня,
Царь Петр заговорил: «Да и меня
Антихристом прозвали, Люцифером,
 Народ пугая злым примером,
 Когда я строил корабли,
Что нас из тьмы ко свету вознесли.
 А говорят еще такое:
 Я - первый большевик на троне.
И Меншиков, скажите, большевик?
 Что ж, прав, наверное, язык.
А те, антихристы, собрали царство
И возродили к славе государство,
Где всяк пригрет был, по Христу,
 И верил в светлую мечту.
А днесь во власть вошли иные гости,
 Отрывши чьи-то кости,
 Вновь возвели тебя в цари,
Чтоб с именем несчастного творить
 Всего святого поношенье
 И государства разоренье!»
«Отречься от престола, что же есть,
Как уронить достоинство и честь?
 И в малодушии убогом
 Нарушить клятву перед Богом?» -
 Ареопаг изрек.
 «И разве покарал его не Бог?» -
«Рядится он в мундир, как оборванец...» -
«Костей недостает.» - «А, может, самозванец?»
«Нет, это вздор какой! Признайся небесам, -
Вскричал царь Петр, - по чести, сам!»
«О Государь! Не помню хорошенько, кто я, -
 Тот закачался стоя. -
Оставив бренные останки на Земле,
Душой я все носился в звездной мгле,
Как ангелы, в лучах зари сверкая,
 И, мнилось, достигая Рая.
А ныне я низвергнут в некий гроб
 Средь царственных особ.
Кто я? Ужели Николай Кровавый?
Иль мученик? Не надо мне мишурной славы
 Последнего царя,
 Когда кровавая заря
Нависла вновь, как в годы грозовые,
Над бедною, униженной Россией!»
 «Жена-то хоть твоя?» -
«А дети чьи?» - «На них-то кровь моя...»
«Да кто ж комедию разыгрывает с нами? -
Царь Петр прорезал небеса очами...
 В смятеньи возникает Хор:
 «Ах, что провидит взор!»
 5
У райских врат сидел старик суровый,
 Глаза воздев по-совьи,
 Ночей не ведая, ни дня,
 У Рая вечная возня.
Властители, стяжатели, прелюбодеи,
Раскаявшиеся - поверить ли? - злодеи -
 Все тщатся в Рай попасть,
Когда их ожидает Ада пасть.
И снова шум. «Ну, нет покоя! -
Апостол заворчал. - Ах, что такое?»
Прислужник Люцифера Асмодей,
Иль Ариман, принес мешок костей
 И бросил, как попало.
 Но некто в нем восстало.
«Кого привел?» - спросил апостол Петр.
«Последний русский царь!» - ответил черт.
«Он разве не отрекся и не сгинул?
Зачем же откопал? - апостол кинул
 На беса удивленный взгляд. -
 Унес бы прямо в Ад!»
Мешок весь засветился, как экран на сцене,
И царь живой возник на некое мгновенье.
«Что, чудо воскресенья?» - оробел святой.

И тут два ангела, сияя красотой
 В полете вдохновенной,
Не ведая преград во всей Вселенной,
 Сошли из высших сфер:
Архангел Михаил и Люцифер;
Ведь падший ангел - ангел света,
 С очами, полными привета,
Хотя впадающий во гнев - от клеветы,
 Творец мечты и красоты.
Апостол оживился: «Очень кстати!
Вожди враждующей небесной рати,
 Заблудшая душа царя
В Рай просится...» - «Ну, это зря!
Он славен только тем, что был расстрелян
С семьей своей. Подвергнут казни и Емеля...» -
 Чуть усмехнулся Люцифер.
 «Разбойник не пример!» -
Архангел Михаил взглянул с укором.
«Здесь все равны. Уж слишком много крови
В войне с народом и народов царь извел
И к гибели империю привел, -
Вина безмерная при счете строгом
 Перед людьми и Богом!»
 «Всему на свете есть конец.
И в гибели сияющий венец, -
Воспомня о Христе, вздохнул апостол. -
 Но здесь не так все просто...»
«Он добрым семьянином был. Жену любил!» -
Архангел Михаил лишь повторил,
О чем на разные лады твердили,
 Уж потому что их убили.
«А лучше б он ее возненавидел! - рек,
Известно кто. - В ней воплотился рок,
Несчастный для царей и государства,
Вступившего на путь ликующего братства!»
«Женою что ли был он отрешен? -
Архангел Михаил, казалось, был взбешен. -
Она его любила, говорят, до страсти!»
«К нему ли, простофиле? К царской власти.
Она им управляла - с мужиком,
 Подпав под власть его кругом!»
 «Как! В фаворитах у царицы, -
 И это чудо мне не снится, -
 Ходил простой мужик? -
 Заохал, весь смеясь, старик. -
Подать его сюда. Свидетель важный!» -
 И вытер лоб, от пота влажный.
Смутившись, царь призвал жену из синема.
 Она, казалось, рада, без ума,
 Ласкалась с царственной осанкой
 Красивой куртизанки
 И все клялась в любви,
 Кусая губы до крови.
Меж тем из Ада во мгновенье ока
(Там время, видно, не имеет срока.)
Явился мужичок, принявший вид
 Предсмертный, как он был убит.
 «Святой отец! Мое почтенье.
 Я знал, мне будет возвышенье
 До райских кущ, - согнулся хлыщ,
Разбухший, посинелый, словно свищ. -
 Цари! Мы в мире дольнем знались!»
 Мужик и царь облобызались.
Царица пала ниц, как пред Христом,
 Пред сим разгульным мужиком.
 «Вот так она царила
 И мужа погубила! -
От возмущенья вспыхнул Люцифер. -
И царь сей мученик, святой пример?»
«А суть здесь в чем?» - апостол ждал ответа.
«Что ж прямо не спросить у президента?» -
 И Люцифер лишь подал знак,
И Асмодей явился, как дурак,
Неся, весь пригибаясь, пребольшую тушу:
«Да-с, легок на помине. Отдал Богу душу...»
«Кого ты притащил? Ведь он еще живой, -
Сказал святой. - А это уж разбой!»
«Преставился. Уж члены коченели.
Пожалуй, оживить опять успели?»
«А он такой, полуживой, полумертвец, -
Архангел вспыхнул весь. - Ему б еще венец.
 Ведь властью обладает царской
И правит без сомнений и опаски
 С одною целью - разрушенья
 И поношенья
 Всего святого на Земле,
Преступник, торжествующий во зле!»
«О ком ты говоришь? О Сатане ли?
 Ну, прямо все осатанели, -
С улыбкой к Люциферу обратясь, святой,
Его он не коснулся клеветой. -
Что ж мир перевернулся наизнанку?
На тронах восседают лишь останки?»

Меж тем у Рая Божий суд вершится.
 «Что скажешь ты, Денница?»
 «Раскаялся и благ?
 Пусть так.
Какое дело мне до всяческих ничтожеств?
 До нищих духом? Боже!
 Гонимы лучшие умы
От века в век, и торжествует царство тьмы,
 Из Ада восходя до света,
И в войнах содрогается планета,
Прекрасная, вся в зелени, в цвету, -
Не ты ль, Господь, в ней воплотил свою мечту?»
 И небеса, за сферой сфера,
 Отверзлись, словно зов,
 И Люцифера
 Ко трону Бога вознесло.
 6
На просиявшем благодатью небосклоне,
Из света возникая, Бог воссел на троне,
 Со сонмом лучезарных слуг,
 Восставших в полукруг.
 И Люцифер предстал пред ними,
Весь светел, горд, хотя по-прежнему гонимый.
 «Я узнаю тебя, Денница!
Ужель изгнание его все длится?»-
 Господь сказал
 И слово милостиво дал.
«В Эдеме я ль взрастил познанья древо?
Иль мною из ребра Адама Ева,
 Прелестная жена,
Ему в соблазн и грех сотворена?
 Когда б не воля Провиденья,
Ведь ясно, не было б грехопаденья!»
«Но в Еве любопытство возбудил
Не ты?» - изрек архангел Гавриил.
 «Адам и Ева, словно дети,
 Имели сами на примете
 И прелесть тайны наготы
 В покрове легком красоты,
 И стыд, и счастие в крови
 С саморождением любви.
 Любви ли к Богу иль Адаму,
 Где место здесь греху и сраму,
 Когда невинная любовь
 Волнует дивно кровь
 И мнится втайне счастье,
 Как у зверей, в зачатье?
 Любовь сошла из высших сфер.
 И в чем повинен Люцифер?
Так ты, посланец Бога, прилетал к Марии,
Невинной в женах, взволновав ее впервые,
И ты имел блистательный успех.
 Иль это тоже грех?»
 Архангел Гавриил весь вспыхнул,
 Бог брови удивленно вскинул.
«Однако, с чем ко мне явился ты, Денница? -
 Сказал он. - Может так случиться,
Когда ты нрав не переменишь свой,
Вновь ангелы с тобою вступят в бой...»
«Всевышний! Я не уповаю на молитвы
 И не чуждаюсь битвы.
Пусть ангелы погонятся за мной
 В одной упряжке с Сатаной.
 Добро со злом в союз вступая,
Во тьму уходит, как воронья стая
 Над полем бесконечных войн,
 И немы плач людской и стон.
И сколько раз под именем моим
 Он выступал, а я - гоним.
 А он всего лишь бес растленья,
И в спутники мне дан тобою, без сомненья.
Он всюду следует за мной, как тень;
 Он - ночь, я - день!»
«Он сам к тебе пристал. За Духом возмущенья
Повсюду следует и Дух растленья,
Свободой и насильем упиваясь всласть!»
«Он жаждет захватить над миром власть!» -
«И он-то преуспел, не ты, Денница!
 Кто ныне к красоте стремится?
 К уродству всех влечет,
 И наготе - почет, -
Архангел Гавриил заметил со злорадством. -
Свобода отдает все новым рабством!»
«Повинна ли свобода, о мудрец?
Днесь торжествует Золотой телец.
Восток и Запад ныне без различья
В него-то веруют, - изрек Денница. -
 И Север обращен на Юг,
 Как кровожадный друг.
Здесь благоденствие, там нищета и смута.
 И это выгодно кому-то.
Природа оскудеет от потерь
 Невосполнимых!» - Люцифер
 Печально загрустил.
И слово взял архангел Рафаил:
«О чем толкует? Род, погрязший
В грехах, в насилье, да скорей угаснет.
 Свершится Страшный суд.
И праведные жизнь вновь обретут
Навеки вечные, а грешники из Ада
Навеки смерть, так им и надо!»
«Воскресшие пребудут, как во сне,
Когда и миг, и вечность наравне
Неощутимы, жизнь в нирване,
 Растений сон в тумане.
 В том радости не вижу я,
Мне ближе круг земного бытия!» -
Воскликнул Люцифер, а Бог: «А, ну-ка,
Земная жизнь погибнет в страшных муках
 И обратится в прах.
 Тогда и ты познаешь страх!»
 «Я воссоздам людей из света,
 Когда прекрасная планета
Обречена в угоду Сатане, -
 А скажут, по моей вине!» -
В тоске и грусти возгласил Денница.
«В гордыне бесподобной снова мнится,
 Что равен он тебе, Господь!»-
 В архангелах вскипела злость.
«Оставьте, - прошептал Всевышний, -
 Весь пыл излишний.
Какая уж судьба кому дана,
Пусть с Люцифером бьется Сатана,
Как тень его исканий и сомнений,
Высоких, чистых вдохновений,
И в муках да родится новый мир,
 В любви взлелеянный кумир!»
И небеса, смыкаясь, снизошли до склона
 Земного лона.
 7
Два световых луча неслись по кругу,
 В погоне иль друг к другу,
 Точь-в-точь, как НЛО,
И в небе вдруг темно, и вновь светло,
Так молнии бушуют в небосводе,
 Рождая страх в природе
 Знамением суда.
И снова два луча туда-сюда,
Два тела - ярче дня, темнее ночи -
 Их испускали прямо в очи.
Но молнии сопровождал не гром,
 Хотя в морях клубился шторм,
А голоса, ликуя и скорбя в бореньи,
 Несли порывы и стремленья:
 «Эй, Люцифер!
 Что человек, что зверь, -
Вся тварь земная мне послушна
 И в сладострастьи простодушно
Мне служит, мне, не Богу, - я один
 Всей этой жизни властелин!»
 Но Люцифер без возмущенья
 Лишь рассмеялся: «Бес растленья!
 Твой Бог-отец -
 Всего лишь Золотой телец,
 Эмблема власти и богатства,
 Эмблема нищеты и рабства.
 Нет, неспроста
 Во всем есть мера - красота,
 Закон природы.
 Ему последуют народы,
 И новый мир взойдет -
 Не на Земле, так среди звезд!»
 Тут ангелы, с небес взлетая,
 Вниз бросились - за стаей стая...

«То схватка Люцифера с Сатаной
 Над нашею страной!» -
Цари на площадь вышли из собора,
 Как в ожиданьи приговора.
Весь в вспышках полыхает небосвод
 И град в пучине невских вод.
 Потоп? Осада? Наводненье?
 Иль это только наважденье?
 Царь Петр велит подать коня,
 И оба словно из огня,
 Из меди, в пламени кипящей,
 Повисли над долиной спящей.
 «Проснись, Россия! Пробудись!
 И вновь в могуществе явись,
 Как после Нарвы
 У сокрушительной Полтавы! -
 Вещал, казалось, царь. -
 В опасности отечества алтарь!»
Бывало, после смут и унижений
 Ты находила путь свершений.
 Тобой повержен он,
Европы злой кумир Наполеон.
В войне всемирной, в годы грозовые,
Слабея, гибла царская Россия,
И, потрясенная до самых до основ,
Вновь возродилась, утверждая новь,
Что старый мир не принял, и войною
Вновь разразился, вкупе с Сатаною.
 Что ж ныне ожидает нас
 В сей грозный, сей последний час?
 Восток и Запад двуедины
 Под знаком зверя ныне.
История крутит веретено,
 Россия - слабое звено, -
 С обрывом нитей - мир в руинах,
 Как было в Риме и в Афинах, -
 Она ж воспрянет ото сна,
 И сгинет Сатана.
И слышен Хор: «Распята, как Мессия,
 Россия, милая Россия.
 Но возродится сей кумир,
 И обновится мир!»

Заря сокрыла царственные тени,
 Вступивших на ступени
 Собора, как толпа гостей,
И нет уж никого, лишь свет свечей.
И тишина над невскою твердыней,
 Где ангел лучезарный стынет.
 

 17 июля- 1 сентября 1998 г.