былое и думы

 7 ноября 87 года

Часы ушли на семьдесят минут,
Но я узнал об этом слишком поздно,
С утра вскочил, позавтракал нервозно,
 Собрался кое- как, бегу туда, где ждут.

Бегу, спешу, теряя по дороге
И вещи, и дыханье, и лицо.
Вон катится варёное яйцо,
Его едва не раздавили ноги.

Срезаю поворот, ползу через канавы,
Надеясь быть на месте в нужный час.
Костюм в грязи, болит подбитый глаз,
Застряли на кустах следы недавней славы.

Ободран, измождён, нет силы для объятий,
Вбегаю на пустующий перрон,
Ищу глазами, вижу – вот же он!
И цель, и средство новых предприятий!

Стоит, сверкает, в путь давно готовый,
Раскрыты окна, двери для людей,
Ищу глазами взрослых и детей,
Не вижу никого – вот это фокус новый!

Смотрю на станционное табло:
Пункт назначенья – будущее Мира,
Ищу часы глазами командира,
Нашел и обмер – так не повезло!

До отправленья – времени вагон!
Произошла досадная ошибка.
Лицо скривила глупая улыбка,
Свои часы бросаю на перрон.

Иду к дверям. Суровый проводник
В пустой вагон меня не пропускает:
-Вам на проезд валюты не хватает!
Услышал я и сразу как-то сник.

-Костюм Ваш устарел и слишком тесен,
Царапины на лбу, оборван макинтош.
Послушал я, потер в кармане грош,
И стал мне мир вокруг не интересен.

А люди шли, садились на места,
Блестя улыбками и яркою одеждой.
И думал я, с неясною надеждой:
Вернутся ли покой и чистота?

Успею ль, я за время до отхода
Сменить костюм и раздобыть средства,
Отмыть и залечить остатки естества,
Возьмут меня туда, где царствует Свобода?


















Снег в ноябре

Зачем ты выпал, слишком ранний снег,
Свалившись нам на головы нежданно?
Ещё зима не начала свой бег,
А ты лежишь, явившийся незванно.

Под тяжестью твоей прогнулся лес,
Не все деревья выдержат нагрузку.
Бредёт народ под шубами и без,
Вон женщина плащом прикрыла блузку.

А там забуксовал автомобиль,
А там ещё и нет им жалким счёта.
Но у властей по распорядку – штиль,
Идёт пора предзимнего учёта.

А в городе творится кутерьма –
Ни ехать, ни пройти, ни встать на месте,
Белеют, словно в саванах, дома,
Дороги липкие, как будто в жидком тесте.

Страдают люди, гибнут звери, птицы,
Наборщик ждёт тревожную строку,
И словно вой израненной волчицы,
Клаксон «Тойоты» с брешью на боку.

А завтра стихнут яростные ветры
И солнце вновь прорвётся из-за туч,
И талой влаги кубокилометры,
Помчатся в океан с окрестных туч.

Утрами гололёд, к полудню – слякоть.
Уж нет следов от белой красоты,
И долго будем мы с досады крякать
И вспоминать напрасные мечты.


О лыжах, о санях, о снежных бабах,
О молодецких играх в зимний день,
До ломоты в руках – варёных крабах,
О тишине прозрачных деревень.

Все это будет, будет, но не скоро,
Ещё не скована морозами земля,
Ещё южняк наскакивает споро,
Тревожа ход ночного корабля.



 Что такое хорошо

Нам говорили – это хорошо!
А после оказалось – это плохо.
Нам говорили – человек пошёл!
А оказалось – это пройдоха.

Мы шли куда-то, думали- вперёд,
Ругая тех, кто шёл не с нами вместе.
Себя мы не жалели, только вот
Вдруг оказалось – топчемся на месте.

Устали мы от бесполезных фраз,
Преступных и наивных понуканий,
Хотим избавиться, желательно за раз,
От старых догм и новых нареканий.

Хотим свободно есть, свободно пить,
Расти свободно, умирать свободно.
Хотим свободно петь, свободно жить,
Не кое-как, а сытно и доходно.

Хотим убрать с дороги грязь и пыль,
Стремительно лететь навстречу сказке,
И сами выбирать автомобиль,
А не по чьей-то розовой указке.






 Про ногу

Я – левая толчковая нога,
Расту откуда надо вместе с правой,
Такой же длинной, чуточку костлявой,
И нам одна дорога дорога.

Хозяин наш – обычный человек,
Хотя считает сам себя особым,
Рождён был, кажется, немного твердолобым,
И оттого печален его век.

Он в детстве сотворил себе кумира,
Усвоив взгляды, странные на вид,
И с той поры о том лишь говорит,
Как бы исправить весь или полмира.

Считает он, что ходят все не так,
Что все шагают только правой, правой,
Он был готов идти на бой кровавый
За левый свой разношенный башмак.

Он долго шёл, шагая левой, левой,
И твёрдо верил, что идёт вперёд.
Однако вышло всё наоборот –
Любовь его осталась старой девой.

А я, послушно на себя приняв
Роль главной, по пути устала,
Моя подруга правая, отстала,
И мы направо катимся, стремглав.

И с каждым шагом забираем круче,
И не остановиться нам, никак.
Так кто у нас хозяин – друг иль враг?
Он нас уже давно совсем замучил.


Идём мы не вперёд, а по спирали,
И, кажется, уже не вверх, а вниз.
Куда завел нас маленький каприз?
Об этом мы и в сказках не мечтали…



 Читая Литературку

Разворот писательской газеты:
Юбилярам тесно на листе.
Тихо мрут прозаики, поэты,
Замолчав на траурной черте.

Умирают часто и помногу.
Некрологи жмут слезу из глаз.
Проводить в последнюю дорогу
Приглашают каждого из нас.

Я пошел бы, я бы плакал честно,
Утирая слёзы у ресниц.
Только не видать имён известных
В тёмных рамках на краю страниц.

В чём причина до конца не знаю.
Думаю, не все меня поймут.
Толи слишком мало я читаю,
Толи все великие – живут!




 Письмо провинциала


Москва! Весомо, властно, зримо
Царишь ты в нашенских сердцах.
Москва! Стоишь подобно Риму,
Ты на семи крутых холмах.

Какое чудное мгновенье –
Среди проселков и болот
Твоих проспектов появленье,
Огней призывный хоровод.

К тебе стремятся наши души,
Спеша узнать благую весть.
К тебе мы ездим бога слушать
И вкусно, досыта – поесть.

Но, возвращаясь в одночасье
В свои убогие края,
Мы горько плачем о несчастье
С названьем – Родина моя.

Ты – хорошеешь год от года.
Тебя лелеют – напоказ.
Тоталитарность и свобода
Всегда с тобой – и против нас.

Какие б ни терпела страсти
Твоя священная земля,
Ты – навсегда служанка власти
В стенах великого Кремля.

Тебе несли, везли, дарили,
Последней малостью делясь,
И всей страной тебя кормили,
Чтоб ты лицом не билась в грязь.

А ты, поверив в совершенство
Своих деяний и надежд,
Порой балдеешь от блаженства
Высокоставленных невежд.

Свои ты множишь капиталы,
Растя прослойку подлецов,
За счёт провинций обнищалых,
В угоду западных дельцов.

Твои жестокие налоги,
Как нити злого паука,
Связали напрочь руки, ноги,
Едва живого мужика.

Твои державные просторы
Идут в оплату векселей,
А беспризорные дозоры
Хранят спокойствие вождей.

И где, твоя, Столица, мудрость,
И материнская любовь?
Видна лишь царственная дурость,
Да слишком часто льётся кровь.