Из детства

 Когда-то давно, лет 10-12 назад, будучи еще подростком, я стал свидетелем одного печального жизненного момента, который до сих пор хранит моя память. Мы, с дворовыми пацанами, как обычно, собрались на углу продуктового магазина, который называли «Желтый», за его цвет. Тогда там шло строительство, вернее – пристраивали к зданию магазина большое помещение, которое, впоследствии, и стало основным зданием старого «Желтого». Уже не помню, о чем мы тогда болтали и чем занимались, но внимание мое привлек шум, доносившийся из-за бетонных плит, которыми была огорожена стройка. Когда я приблизился к проему в заборе, прикрытому грубо сбитыми досками, имитировавшими калитку, то в него, опрокидывая эту псевдо-дверь, ввалилась шумная троица. Вернее, шумным был лишь мужчина, к тому же он был очень пьян и весел. А две пожилые женщины удерживали его за руки и что-то лепетали. Мужчина был и весел и печален одновременно. Был он не молод, но и не стар. Лет, наверное, сорока. Высокий и худощавый он, как мачтовая сосна качался между двумя кустарниками-бабульками. Старое трико, домашние тапочки, расстегнутая рубашка и растрепанные волосы, а самое главное – широкая улыбка на лице и грустные глаза. Временами он вырывался из цепких объятий своих «конвоиров» и, как человек, который пытается объяснить непонятливым собеседникам, обращался к ним, к невидимым, смотря куда-то сквозь людей. При этом он потрясал худющими, жилистыми руками и как бы убеждал не веривших ему людей, произнося с непомерной гордостью:
 - У меня сын, Васька, казачонок! Я когда умру – он мне крест поставит! Дубовый!
 Его успокаивали, унимали, но он только улыбался и повторял снова и снова:
- Сы-ын у меня, Васька, - и протягивал, - казачо-о-онок!
 Мужчина был в очень хорошем расположении духа, особенно после спиртного. И, как это обычно бывает, с подвыпившими, радовался за ту гордость и ту радость, которую имел. Радовался от всей души, от всего сердца. Эта необычная троица проплыла мимо нас и скрылась за бетонными плитами забора. Как будто ничего и не произошло. Возможно, что никто и не обратил на них внимания, кроме меня. Вполне может быть, что этого дядьки уже нет на свете, но след его человеческой радости… печальной, но все же – радости! – до сих пор вызывает у меня внутреннюю улыбку. Иногда даже слезы наворачиваются. Может быть, Васька и поставил уже дубовый крест над холмиком. А может – все еще хорошо, и тот мужчина до сих пор радуется жизни и своему сыну Ваське – казачонку.