Всё это так трогательно

           *      *      *

Всё это так трогательно :
взводить курком клёкот строчек –
протяжный, пропахший кофе
и пугливостью города, вжавшегося в тягучий вечер
ещё одного не отданного, пока что, лета;
 
заботливо их чистить, сдирать коррозию
бесчисленных лакун и поправок,
пытаться свернуться и сиять в каждой букве,
комкая дни,
черновики,
 
или просто – не пугать жизни,
притаившейся за углом разнежившейся кошкой
(или Бог ещё знает кем разнежившимся).
 
С тем, чтобы потом, может быть,
открыть маленькое кладбище слов,
действующее вечерами,
с разными типами погребения –
вплоть до кремации…
 
…Но хорнить слова и отправлять письма огненной почтой
– не одно и тоже
(«Ах, где ты мой милый Августин, Августин, Августин?..»).
 
А может – обжечься всем этим –
по-детски больно, словно обдрать коленку –
так, что начинает не хватать
доброй мамы, утирающей слёзки в углах глаз
после того, как отшлёпать,
 
т.е. зацепить своей неприкрытой реальностью взрослого.
(Ещё ангел сказал: «Не добивайте павших!..»,
а я бы добавил, что надо делать скидки
на возраст нежности…)
 
Ведь позже бывает так приятно
играть с любимой,
ласкаясь маленьким успокаивающимся зверьком
друг другу в душу,
 
встречать Гекат и гекаток,
затапрывать сполохи безумия,
исчезать в нектарных оргазмах,
 
а иногда – разбирать себя на детальки
и протирать их тряпочкой посреди всех этих
ненаписанных евангелий от IBM,
ворожащих мониторов
и танца пальцев на клавиатуре –
 
так, что начинает хотеться верить:
заветная сказка исполнится,
уставшая ранка затянется,
и траур, надетый по глупости,
покроется смехом,
да и сам рассмеётся…
 
так, что начинает хотеться думать:
«Как полезно
обжечься в меру
(А меру почти всегда, при желании, можно найти нужной).»,
 
забываясь
в паре междометий у самого восхода,
наблюдая за кульбитами своих мыслей –
иногда – только засыпающего,
иногда – уже проснувшегося,
 
сокальзывая в любую из реальностей
подкравшегося утра…