Ее никто не видел, лишь знали ее нежный и певучий голос...

"Летом этого года Гумилев приехал на взморье, близ Феодосии, в Коктебель. Мне кажется, что его влекла туда встреча с Д., молодой девушкой, судьба которой впоследствии была так необычайна. С первых же дней Гумилев понял, что приехал напрасно: у Д. началась как раз в это время ее удивительная и короткая полоса жизни, сделавшая из нее одну из самых фантастических и печальных фигур в русской литературе.
Помню, в теплую, звездную ночь я вышел на открытую веранду волошинского дома, у самого берега моря. В темноте на полу, на ковре, лежала Д. и вполголоса читала стихотворение. Мне запомнилась одна строчка, которую через два месяца я услышал совсем в иной оправе стихов, окруженных фантастикой и тайной.
Гумилев с иронией встретил любовную неудачу: в продолжение недели он занимался ловлей тарантулов. Его карманы были набиты пауками, посаженными в спичечные коробки. Он устраивал бои тарантулов. К нему было страшно подойти. Затем он заперся у себя в чердачной комнате дачи и написал замечательную, столь прославленную впоследствии поэму "Капитаны". После этого он выпустил пауков и уехал.
 ...
 Здесь редко птица пролетит
 Иль, наклонясь, утонет парус...
 Песок и море. И блестит
 На волнах солнечный стеклярус.
 Прищурясь, поп лежит в песке,
 Под шляпою торчит косица;
 Иль, покрутившись на носке,
 Бежит стыдливая девица...
 ...нарушила вчера
 Наш сон и грусть однообразья
 На берегу в песке игра:
 "Игра большого китоврасья".
 Описывать не стану я
 Всех этих резких ухищрений,
 Как Макс кентавр, и я змея
 Катались в облаке камений.
 Как сдернул Гумилев носки
 И бегал журавлем уныло,
 Как женщин в хладные пески
 Мы зарывали... было мило..."
 
 (А. Н. Толстой)
 
 
"Это была молодая, звонкая страсть... Те минуты, которые я была с ним, я ни о чем не помнила, а потом плакала у себя дома, металась, не знала.
Всей моей жизни не покрывал Н. С., и еще: в нем была железная воля, желание даже в ласке подчинить, а во мне было упрямство - желание мучить. Воистину он больше любил меня, чем я его. Он знал, что я не его невеста, видел даже моего жениха. Ревновал. Ломал мне пальцы, а потом плакал и целовал край платья. В мае мы вместе поехали в Коктебель...
...В Коктебеле все изменилось. Здесь началось то, в чем больше всего виновата я перед Н. С. Судьбе было угодно свести нас всех троих вместе, его, меня и М. А. - потому что самая большая моя в жизни любовь, самая недосягаемая - это был М. А...
То, что девочке, казалось чудом, совершилось. Я узнала, что М. А. любит меня, любит уже давно; к нему я рванулась вся, от него я не скрывала ничего. Он мне грустно сказал: "Выбирай сама. Но если ты уйдешь к Гумилеву, я буду тебя презирать...".
 (Е. И. Дмитриева)
 
"В пряной, изысканной и приподнятой атмосфере "Аполлона" возникла поэтесса Черубина де Габриак. Ее никто не видел, лишь знали ее нежный и певучий голос по телефону. Ей посылали корректуры с золотым обрезом и корзины роз. Ее превосходные и волнующие стихи были смесью лжи, печали и чувственности. Я уже говорил, как случайно, по одной строчке, проник в эту тайну, и я утверждаю, что Черубина де Габриак действительно существовала - ее земному бытию было три месяца. Те, мужчина и женщина, между которыми она возникла, не сочиняли сами стихов, но записывали их под ее диктовку; постепенно начались признаки ее реального присутствия, наконец - они увидели ее однажды. Думаю, что это могло кончиться сумасшествием, если бы не неожиданно повернувшиеся события."
 (А. Н. Толстой)
 
"Маковский в это время был болен ангиной. Он принимал сотрудников у себя дома, лежа в элегантной спальне; рядом с кроватью стоял на столике телефон. Когда я на другой день пришел к нему, у него сидел красный и смущенный А. Н. Толстой, который выслушивал чтение стихов, известных ему по Коктебелю, и не знал, как ему на них реагировать. Я только успел шепнуть ему: "Молчи. Уходи".
Он не замедлил скрыться.
...А. Н. Толстой давно говорил мне: "Брось, Макс, это добром не кончится.
...В стихах Черубины я играл роль режиссера и цензора, подсказывал темы, выражения, давал задания, но писала только Лиля".
 (М. А. Волошин)
 
 
 "С моею царственной мечтой
 Одна брожу по всей вселенной,
 С моим презреньем к жизни тленной,
 С моею горькой красотой.
 
 Царицей призрачного трона
 Меня поставила судьба...
 Венчает гордый выгиб лба
 Червонных кос моих корона.
 
 Но спят в угаснувших веках
 Все те, что были бы любимы,
 Как я, печалию томимы ,
 Как я, одни в своих мечтах.
 
 И я умру в степях чужбины,
 Не разомкнув проклятый круг.
 К чему так нежны кисти рук,
 Так тонко имя Черубины?"
 
 (Черубина де Габриак)
 
 
"Нет обратнее стихов, чем Волошина и Черубины. Ибо он, такой женственный в жизни, в поэзии своей - целиком мужественен, то есть голова и пять чувств, из которых больше всего - зрение. Поэт - живописец и ваятель, поэт - миросозерцатель, никогда не лирик как строй души. И он так же не мог писать стихов Черубины, как Черубина - его. Но факт, что люди были знакомы, что один из них писал и печатался давно, второй никогда, что один - мужчина, другой - женщина, даже факт одной и той же полыни в стихах - неизбежно заставляли людей утверждать невозможность куда большую, чем сосуществование поэта и поэта, равенство известного с безвестным, несущественность в деле поэтической силы - мужского и женского, естественность одной и той же полыни в стихах при одном и том же полынном местопребывании - Коктебеле, право всякого на одну полынь, лишь бы полынь выходила разная, и, наконец, самостоятельный Божий дар, ни в каких поправках, кроме собственного опыта, не нуждающийся. "Я бы очень хотел так писать, как Черубина, но я так не умею", - вот точные слова М. В. о своем предполагаемом авторстве.
Макс больше сделал, чем написал Черубинины стихи, он создал живую Черубину, миф самой Черубины. Не мистификации, а мифотворчество, и не псевдоним, а великий аноним народа, мифы творящего. Макс, Черубину создав, остался в тени, - из которой его ныне, за руку, вывожу на белый свет своей любви и благодарности - за Черубину, себя, всех тех, чьих имен не знаю, - благодарности".
 (М. И. Цветаева)
 
"Сегодня, с этой минуты, когда я услышала от вас, что все открылось, с этой минуты я навсегда потеряла себя: умерла та единственная, выдуманная мною "я", которая позволяла мне в течение нескольких месяцев чувствовать себя женщиной, жить полной жизнью творчества, любви, счастья. Похоронив Черубину, я похоронила себя.
...Две вещи в мире для меня всегда были самыми святыми: стихи и любовь.
 (Е. И. Дмитриева)
 
Последнее стихотворение Е. И. Васильевой (Дмитриевой), написанное перед смертью в 1928 году:
 
 Парус разорван, поломаны весла.
 Буря и море вокруг.
 Вот какой жребий судьбой нам послан
 Бедный мой друг.
 
 Нам не дана безмятежная старость,
 Розовый солнца заход.
 Сломаны весла, сорванный парус,
 Огненный водоворот.
 
 Пламя ль сожжет нас?
 Волна ли накроет?
 Бездна воды и огня.
 Только не бойся!
 Не бойся, нас трое.
 Видишь, Кто стал у руля?
 
 
Елизавета Ивановна Дмитриева (в замужестве Васильева) родилась 120 лет назад - 31 марта 1887 года.

А это всё о ней:

Черубина де Габриак
http://brb.silverage.ru/zhslovo/sv/chg/

"БЕСЕДА ПЕРВАЯ" (С. Магидсон - А. Замостьянов)
http://anguium.narod.ru/stat_11.html

"Царица призрачного трона" (Лариса Дмитриева)
http://stihi.ru/2007/04/01-1095

31 марта 2007 г.