Из Синей Тетради Февраль - Март 2007

+++

К 20тилетию со дня смерти А. Башлачева

Горька былины белена
И видно в том моя вина.
Что Слова алый уголек
Горяч – ладони невдомек.
И оттого – не говорим,
А то бледнеем, то горим.
И заживо в ловушке слов
Барахтаемся… мы – улов
Неумолимой тишины,
Пусть в том и нет ничьей вины…
Он верные слова презрел,
Он говорил и он горел,
Срывая струны, торопясь
Свой крик продлить,
Позор украсть
У оскорбленных. Вечный жест –
Он за немых пошел на крест.
Распят не будет скоморох.
Свист розг, колени на горох…
Что дальше? Крик и звон окна.
Горька былины белена.

СКУЛЬПТОР

Мастерская опустела.
Ты же мрака не покинь,
Губкой омывая тело
Стройных мраморных богинь.

В чем же смысл, слепой ваятель?
Мутный взор слезой омыт
У тебя, Харит создатель,
Сотворитель Афродит.

Что же в мраморных щербинках
Слышит сильная ладонь,
Высекая в поединках
С камнем, гибких тел огонь?

Не напрасно ли мечтаешь?
Может волею творца
Душу гордую вселяешь
В камень острием резца?

И вздыхает, остывая
Та душа в немом плену:
- Я живая… я живая…
Но встречает тишину.

Оттого ваятель гладишь
Нежно каменную грудь.
С болью тихой не поладишь.
Хочешь в очи заглянуть

Смерти скорой, и всегда мне
Был знаком твой вечный страх:
Ищешь ты надежду в камне,
Будто я – ответ – в словах.
 
МЕНАДА

И она среди тех, никогда не целующих в губы,
И в объятья немые сзываемых звоном монет.
Среди прячущих крылья. К ним завистью пышут Суккубы,
Потому что столь алчущей плоти у демонов нет.
Только пена груди, только пламя, скользящее в лоне,
Лишь мгновенье одно, что желанием предвосхитил,
Могут небо расплавить, чтоб на золотом небосклоне
Зажигались и гасли плеяды послушных светил.
Не пытайся поверить в обман. Он – лишь щедрая трата
Ста бездушных монет; снова прелестям грешным открыт
Сердца строгий ларец; а Менада легка и крылата,
Словно легкий цветок на ветру, от тебя улетит.

+++

Я обмираю всякий раз,
когда ты взглянешь безучастно.
Не блеск смолистый милых глаз,
А их молчание ужасно.

АНГЕЛОВОЛК


ангел неги с волчьими глазами.
Плакать, умоляя о пощаде
Бесполезно – жалкими слезами
Не растрогать страстное исчадие
Сладкого и пламенного ада.
Слепну. Мир плывет в белесой дымке.
Лютый ангел, мне не нужно взгляда,
Чтобы распознать твои ужимки.
Если, плоти я своей частицу
Сам тебе отдам без мановенья
Рук твоих; то, увидав волчицу
Вновь, душа коснется уст забвенья.

КАЛЛИПИГА – ПРЕКРАСНОЗАДАЯ ВЕНЕРА
Шуточные стихи

Совершенна творения книга,
но тебя занести в каталог
Позабудет, Моя Каллипига,
Даже самый внимательный Бог.

Ведь, поправ свою гордость и славу,
Сходят к смертным, склоняются ниц
Даже Боги, польстившись лукаво
На сиянье твоих ягодиц.

Что, подобные крепкому плоду,
Чуть дрожат, в такт свободным шагам,
Зачинают нудистскую моду,
И, поверь, долго снятся Богам…

 Да, грешны эти речи, и что же…
К ним вернусь я ещё и не раз.
Ведь губам – эти губы дороже,
А глазам мудрость сфинксова глаз.

Но Приап слеповат одноглазый,
И добыче отзывчивой рад.
Потому Его страсти проказы
Вызывает Божественный зад.

ДОРОГА

Нас берет на поруки мороз.
Небо мается вещею глушью,
А штрихи черно-белых берез
Застывают податливой тушью.

Все дороги текут через край,
На последний кордон горизонта
Наш морозный, растрепанный рай
Вечно замер на линии фронта.

+++
Вот полночь, и осклабилась луна,
А тишина вновь выпита до дна…
Молчи, молитва.


ПРОНЫРЫ

Дремлют мирно коварные кошки.
Мыши, спешно покинув дома,
Собирают остатки и крошки
И на промысле их кутерьма.

Кто добыл корку свежего сала,
Кто кусочек моей колбасы…
И кусочка мышатам не мало,
Раз вокруг – ни совы, ни лисы.

Так легко. Семьи их не забыты.
Каждый ротик проворен и скор.
Все спокойны, согреты и сыты,
И не слышно раздоров и сор.

Просто счастливы эти проныры,
Я во многом завидую им.
Эти норки – не черные дыры.
Мы так верно покой не храним.

МОЛИТВА

Все суета или слов наших пепел
В складках бесславного дня.
Боже, пусть день этот будет не светел –
Только помилуй меня!

Невыносимо покажется трудным
Путь без еды и огня.
Дождь будет вечным, приют мой – безлюдным
Только помилуй меня.

Мир сотворю, и на утро разрушу,
Прихоть пустую виня…
Господи, вычерни язвами душу,
Только помилуй меня.

Злым воздавая и себялюбивым,
Истиной сердце казня,
Боже, не будь же со мной справедливым –
Отче, помилуй меня.

РОДИНЕ

Русь монастырская, старость Бутырская,
Удаль ямщицкая, сила мужицкая.
Доля, открытая сердцу заранее,
Что – приговор ли, молитва, призвание?
Слава Великая, Воля колодная.
Божья, жестокая да благородная.
Щедро пропитана кровью и ладаном.
Боже, открой: ну какого уклада нам
Знать не дано? Век от века сбывается –
Каяться мгле, под иконами маяться…
Клясться нам трону, кресту или палице?
И суждено ли воскреснуть Страдалице?

ПЛАЧ К ЛЮБИМОЙ

Слова больнее игл вошли бесшумно в плоть,
И пульс, как заяц, прыгал, пытаясь побороть,
Ослабить цепи боли, опутавшие нас,
Но бестолковой воли был невелик запас.
Я рухнул на колени, сказала ты в ответ:
- Беспомощны как тени, мы, нас почти что нет.
Мы – лишь надежда снова твердимых нами фраз,
И никакое Слово не воплощает нас.
И вера и сомненье – свяжи и разорви,
Последнее стремленье непрожитой любви.
Сгорит в рассветном гимне безропотно звезда.
Любимая, скажи мне: к кому идти, куда?

 
 
+++
Ворчливость ворона и робость воробья…
Да – это я…

СМЕШНО

Облекать Одиночество Словом –
Как отливать,
воздух в формах нетвердых,
И все равно,
проситься имя тому, что нельзя назвать,
А главное – некому называть…
ведь смешно… смешно…

ЛЮБОВНИКИ

1
Плененный облегченьем ложным,
Искусной нежностью влеком.
Все, что святой назвал ничтожным,
Тебе я отдавал тайком.

Отрава страсти первородной
В крови немолкнущей текла,
И вот спелись во мгле голодной
Друг другом ставшие тела.


Звенела ли в ушах истома,
Иль слышать я не захотел,
Как души, - узницы Содома
Друг друга звали прочь из тел…

Ударили часы, как молот
По наковальне, пав без сил
Лежали двое, тот же голод
Безмолвно пламя погасил.

И где желанием палимы
Те двое?… не узнать лица.
Мертвы, притворно невредимы,
Себя забывшие сердца.

2

Пусть будет облегченье ложным,
Я, нежностью твоей влеком,
На миг рабом твоим ничтожным
Став, все отдам тебе тайком.

Отрава страсти первородной
Неодолима и сладка
Мы, жадные, во мгле голодной.
Мы дети одного греха.

Плоть бьется с плотью: так счастливо
рождается свободный стон.
Ты замираешь молчаливо.
Тебя заря прогонит вон.

Я дань протягиваю молча
Тебе. Глаза боятся глаз.
И суеты нелепой толща
Вот-вот уже накроет нас.

Теперь я отвернусь несмело…
Едва… - Прекрасная… постой…
Скажи, что от меня сумела
Ты утаить за наготой?

+++
Не врачуя, а раздражая
 Оправданья рекой текут,
 - Только выслушай, дорогая!
 Только пару ещё минут-
 
Но едва ли тем усмиряешь
В сердце страшную из отрав,
 Много ль в том, что ты повторяешь
 Сам себе, что ты чист и прав?
Что не смог, не сумел, не понял-
 Что один, один виноват-
 В оправданиях правда тонет,
 И молчит одинокий взгляд.
Что случилось, а что казалось-
Всюду - вещая тишина.
Ведь с тобою мечта осталась,
 А со мною - на век - вина.

+++
Невоплотимая печаль
Неотделимая от плоти.
Клинка блистающего сталь,
Стрела, недвижная в полете
Тебя, поверь, не поразят,
И шрамом страшным не отметят.
Пусть плоти все они грозят,
И мукой неизбежной светят.
И эта плоть в могиле сгинь,
А ты останешься бродягой
Одна, влюбленная в полынь,
Огнем испытана и влагой.
И ты одна сто раз на дню
К кострищу прошлого приходишь
И ангельскую болтовню
Кириллицею переводишь.
Тебе любезная зола
Вздыхает вновь икрою жара
Звенит в груди, не зная зла
Твоя упрямая кифара.
И наплевать на сон и снедь
И на телесные недуги
Тебе, готовой улететь
Туда где вольные подруги
Внимают зримому Творцу,
И путь окольный выбирая,
Меня водила ты к Отцу.
Он не открыл нам двери рая.
Тебя не видел Он, а жаль…
Грехами скрытую моими
Невоплотимую печаль,
Души нечаянное имя.

+++
вам скучен разговор тревожной лиры,
кощунники ленивцы и задиры
Предел желаний ваших – сладкий сон
Счет в банке, крепкий кофе, секс, батон.

И людям грубого и непростого кроя
Что пашут от забоя до запоя
Стригут овец, корпеют у станка
Остроги вековые охраняют…
Иль ближнему хотят намять бока…

Что им стихи? Они на жизнь пеняют.

Кому же остается написать…
Врачам, пожарным от бессонной ночи
Читать стихи не позволяет стать.

Редакторам от нас нет больше мочи…

А кто остался? Девы в бутиках?
Банкиры? Благородные студенты?
Десяток famme fatale на каблуках…
Бродяги? Не тревожат дивиденды

От этих строк, поверьте никого…
А вот поэт… Кому подать его?

Даст Бог, его зачислят в диссиденты
И может быть тогда какой фискал
Сознается, что он его читал…

Не стройте лиц печально удивленных
Стихи как свет ночей уединенных
С Творцом и Сердцем с миром и людьми…

Нужны писаке бедному… возьми…
Да отними подарок этот странный,
Поэт пойдет топиться окаянный…

Но ты, любимая… но ты скажи тогда
О чём вздыхает вновь его звезда?



+++

Угрюмая пророчица-цыганка
Меня подстерегла у полустанка,
И нашептала будто бы в бреду:
- Так берегись же, странник нелюдимый!
Погибнешь ты от девы, ей любимый
и любящий, я видела беду!
Поверил я пророчице косматой
И дата шла ужасная за датой,
Ждал молча неминуемого дня.
И час свиданья стал мне час постылый.
Но ни клинок, ни яд по Воле Милой
И ни петля не стерегли меня.
Так вздорное забылось предсказанье.
Я прилетел на новое свиданье…
Случилось то, чего свершить не мог
Ни пистолет, ни яд и ни клинок.
Тогда она ждала меня в аллее.
Кариатиды мраморной бледнее
Шепнула мне, подобное ножу,
Как полоснув по шее: - Ухожу…
Меня на дыбу подняла обида
Душа, дрожа, вкусила страх Аида,
Окаменела тишина в груди,
Когда успел я молвить: - Погоди…
Я вспомнил о цыганке. Понял: умер…
И предсказанье как последний зуммер
В ушах звенело; эхом погребен
Был заживо мой бесполезный стон.
Я ей убит… Но вдруг она рванулась
Ко мне в объятья; ужаса сутулость
Прошла, и я объятия раскрыв,
Поймал её дрожащих уст порыв.
Скажу о том, безродная Сивилла:
На свете есть одна слепая сила,
Что рока безразличного сильней.
Она по предсказанию убила
И погребла и снова Воскресила!
Что знала ты, безумная о ней?

ПОЭМА О ГРОЗЕ

Гроза, что ротозеев стережет
Гуашью загустела в небе темном.
Не льется ветер в приоткрытый рот
Сырых дворов, а в уголке укромном
Горят над ними угли-облака.
И скорая гроза, что не явилась
Тревожит небо, но оно пока
Страдает молча, ей не разродилось.
Звенят трамваи мелкою рысцой.
Стряхнув с себя испарину сирени
Чуть дремлет сквер. С болезненной ленцой
Глядит прохожий, мучась от мигрени.
И в полной лихорадкой тишине
Вдруг, деревца окатывая дрожью,
Звучит разрыв, и кажется ли мне,
что звук струны стремится вниз к подножью?
Из лопнувшей упругой кожуры
Знакомых туч; рванулся дождик резвый,
И, забываясь в радости игры,
Заголосил как мальчуган нетрезвый.
Он ринулся в открытые дворы
И разорил пустующие скверы.
Как из зерна росток как пес из конуры
Он убежал, забыв границы, меры.
Пустились твердь и небо кувырком.
Вода и ветер страстно целовались.
Грозы звенящий одуревший ком
Скатился с неба, молниями скалясь.
Поверил серый город в чудеса.
И, чистый свет сквозь облака просеяв,
Гроза, подстерегая ротозеев,
Им радостно дарила небеса.


 

 +++

Ты, вечная и сущая во всем
Спускаешься одна на землю светом
Дождем и ветром, эхом и огнем.
Ты из вопроса ставшая ответом.
Деревьев отражение в воде
И тень вещей твой облик повторяет
Одна ты в каждой светишься звезде,
Тебе Творец Предвечный доверяет
Держать свою пылающую кисть,
И на холсте людском, как дар из рая
Ты оставляешь: «Слово плотью бысть»,
И длясь, и в каждой букве замирая…
Святее Аз и Ижицы и Ять,
Ты литера в терпении смеренном,
Своею сутью можешь описать
Богомладенца в Чреве Сокровенном.
Тобой клянутся, смерть свою приняв
И чернь и исповедники Святые.
Везде, во всем превыше строгих глав
Ты жизнью дышишь, Чистая София.

+++

О чем-то сказочном и тонком,
Блаженном, словно облака,
Мечтает девушка с котенком.
Угли как блики маяка.
Ей шепчут отсветы камина,
Что в пряном, грозовом порту
Бросает якорь бригантина
С невольниками на борту,
Что вновь матросы выгружают
Из трюма темного рабов,
И молча боль они стяжают
И ждут хозяев у столбов.
И зной и мертвая усталость
Пока помиловали их.
Но вот девчонке показалось –
Внезапно гул людской притих.
Она невольницей прекрасной
Не ждет неведомой судьбы
Полны ещё мечтою ясной
Глаза не сдавшейся рабы.
И вот матрос движеньем ловким
(Он был давно в неё влюблен),
Перерезает их веревки,
С ней сквозь толпу бросаясь вон.
Напрасна быстрая погоня –
Влюбленных ей не отыскать…
И лишь один котенок-соня
Мурлычет девушке опять.
Её фантазии погасли,
и пляшут угольки в золе.
А спас её герой, не спасли ли?
Они уже летят в седле
И видят вещие восходы
И мачты новых каравелл
От поцелуев и свободы -
Шалеть - мечтателей удел.
Влечет её мечта хмельная,
Но девушка идет пока,
О буднем деле вспоминая,
Налить котенку молока…..

+++

Пей из меня мою любовь и мучай…
 меня до дна меня устами осуши.
Стань в одночасье и пустыней жгучей
И влагой захлебнувшейся души.

Уверовавших в Бога змей не жалит,
Желаньем раскаленным уколи
Мне зреющий нарыв, что страстью налит.
Иов без дома, Голубь без земли

Так не страдали. Но страданье страсти
Мне как благословение дано.
Испив мою любовь, разбей на части
Меня о землю, коль увидишь дно….

ЯЩЕРКА

Пьяно небо зарей игристой,
Что ночных усыпила слуг.
Сердце ящеркой серебристой
Отпущу на далекий луг.

Пусть играет, пускай резвится,
Где ветра бередят траву.
Сердце-ящерка, мастерица
Кружев радужных; я сорву

Пару звуков, острей осоки,
Вновь себя исцарапав в кровь,
Сотворю этой кровью строки
И упрячу в вязанку строф….

Сердце юркое отливает
Красным, розовым, бирюзой.
Счастье глупое забывает,
Кто платил за него слезой.

Словишь сердце мое: чертовку –
Ящерку, не боясь руки,
Враз покажет оно сноровку,
И оставит лишь хвост строки.

Небо светится, зла не зная
Что-то будет за день – гляди.
То-то ящерка озорная
Все кружится в немой груди.

МЕСТЬ

О, не спешите музыку изгнать,
Напрасно сон бессильный призывая.
Её неумолима благодать,
Она искала голоса, плутая….
И вот себе наперсника избрав,
Затем, чтоб спетой быть его устами,
Избранника она лишает прав
На сон, покой, и на свиданье с нами.
И над несчастным совершает суд
За все его ленивые кажденья,
Переполняя избранный сосуд,
И приоткрыв волшебные владенья,
Ему являет тысячи причин,
Овитых в тишине звучаньем тайным,
Лишь чтобы он познал, что ни один
Миг не рожден у музыки случайным.
Одною ей навеки прощено,
Все, что в крови людской грехами бродит.
Уснул Адам, в душе его темно,
И в этой тьме лишь музыка восходит.
Но тщетно я искал её следа,
Ведь, опьянив мгновением полета,
Она творца оставит навсегда,
Священная, неведомая нота.
Опустошенный, станет он стенать
Навек один без нежности и света.
О, не спешите музыку изгнать –
Она сумеет отмстить за это.
+++

По алчущим бледным губам
Скользнувшая тающей льдинкой,
Брюнеткою или блондинкой
Была ты, не ведаю сам.

О, древний священный обман!
Желанья не знали предела.
В широтах открытого тела
Я властвовал как Магеллан.

Ты, ныне утихшая, спишь,
Как берег разведана мною.
Тебя отделяет стеною
Лишь черная, дикая тишь.

И вспомнить не в силах лица,
Я вижу не ласку любимой.
С тоской его неодолимой
Лишь вдумчивый взор мертвеца.

Вселенная стала мала,
Мечта претворилась пылинкой.
Скользнула вниз тающей льдинкой
Звезда, что зарю проспала.

ПТИЦА

Страницы не спешат позеленеть,
Хотя слова пустили в землю корни.
А слух о том, что дешевеет снедь
У птиц, быстрее, чем у барской дворни,
Расходится по дальним округам.
Вода в любую трещину стремится.
Прогнать не в силах я вселенский гам.
И вот уже мне кажется: я – птица,
Забывшая небес прекрасный дар,
Упругий ветер в створках оперенья,
Покой гнезда и тайну зорких чар,
И царственность свободного паренья.
Я – птица, что предпочитает впредь
Небес неупиваемой отраде
Возможность из окна на них смотреть,
Зарывшись в молчаливые тетради.
Страницы не спешат позеленеть.
Безликие чертя ориентиры,
Мою свободу охраняет клеть:
Весна не входит в клеть моей квартиры.
Лишь изредка помашет сквозняком
Приветливым, с открытого балкона.
Лицом к стене лежу, упав ничком.
Так пусто мне, что не издать ни стона.
Тетрадь раскрыла тайны на столе,
И слышу я дрожащими ночами:
В саму весну в податливой земле
Слова мои вгрызаются корнями.

К ГЕНИЮ

Отчаянная пауза повисла.
Молчание. И робость в нем моя
Поэт и Слово, полное не смысла,
А самого живого бытия.
Теперь передо мной… казнят сомненья.
И всякий им когда-то был смущен.
Нужны ль Ему иные посвященья?
Ведь Пушкиным был прежде посвящен
И в таинство страстей и в тернии рока
Любой из нас; и светел наш удел,
Как Серафим, что со страниц «Пророка»
На ждущих откровения глядел.
Так Гений нам шепнет: - Оставьте оды…
И вслед ему добавит тишина:
- В словах минутной не ищите моды.
Быть сердцу впору – Истины цена.
Но ропот строк разбил моё молчание.
И впредь десницей пушкинской храним,
Я с вами понесу, как завещанье
И простоту, и робость перед Ним.

ЯВЬ И СОН

Мой друг! Дитя моих счастливых сновидений!
Где отыскать огонь, что освящает явь?
Лишь одного прошу: пути напрасных бдений
Хотя бы взором ты, упрямая, направь.

Я снами дорожу, как данностью свиданий,
Которым отдала душа и страсть и свет.
А наяву тоска не встретит оправданий,
Пусть помнишь ты вопрос, и знаю я ответ.

Прости мне трепет мой наивных причитаний.
У разума и слов – различные пути.
И не под силу им судьбу моих мечтаний
И явь несчастную хотя б на миг свести.


 ВЛЮБЛЕННОСТЬ

Нам кажется, что красота чужая
Собою спасена от всех невзгод
И пред душой, что стонет увядая,
Она ещё губительней цветет.

ТЕАТР
Шекспир правдив не только для живых
Один от благородных до бастардов –
Актер анатомических театров,
Статист театра действий боевых.

РАЗГОВОР

Мы по разные стороны странной двери
Под названием мир людской.
Я прошу об одном: - говори, отопри…
Задыхаюсь своей тоской.

Мы оставили все, за нескладный мотив
День за днем о любви шепча,
Я хотел бы впустить тебя, все изменив, -
Только нет у тебя ключа.

Может счастье таится в словах ни о чем
Уходящего в пустоту.
Я открыл бы тебе и своим ключом
Только дверь открывают в ту…

А вернее, лишь с твоей стороны…
Что ты шепчешь… там? повтори…
Но шаги одинокие все слышны
Мне как прежде из-за двери.