Про Ивана...

Во саду ли в огороде, да при всем честном народе,
Сижу я на лавке, ножки – на травке.
В пустом брюхе бурчит с голодухи.
Толпа пялится, смехом давится,
А пузо выводит трели почище любой свирели.
- Народ собирайся – разогревайся.
Скоморох вам шутку – вы ему шубку,
Самогон наливайте, да деньги кидайте.
Расскажу вам историю – быль не теорию.
Про батюшку – царя подлого восударя.
Про Ивана – дурака профана и простака,
Про ягу – бабу на мужиков слабу,
Про царевну прекрасную для царя опасную.
Да про русский народ вверну оборот.
Устойчивый к власти презревший напасти.
 
Где – то в царстве тридевятом,
В государстве тридцать пятом,
Ну, а может в сто шестом, знает только Бог о том.

Каждый занят делом был:
Кто – то водку кружкой пил,
Кто – то ентой дрянной влагой только губы обмочил.

Кто – то курит коноплю,
Кто – то весть строчит царю,
Что на ихней де фатере градус близится к нулю.

В целом был народ довольный,
С виду вродь не подневольный.
Даж порою к чужестранцу был до жути хлебосольный.

Коль заходит странник в дом,
Суетятся все кругом,
Выгребая из карманов всем семейственным гуртом.

Коль ему уж невтерпеж,
Коль он закричит: «Грабеж!».
Воровство мы оправдаем – начался скота падеж.

Вот война, солдаты мрут.
Нужен батюшке рекрут.
Мамки сынок по подпольям, генералы тут как тут.


Ну а коли не война,
Так в налогах вся страна.
От оброка с десятиной гол, как адов сатана.

Дров уж нет который год,
А министр куру жрет,
Дажеть летом в министерстве до ночи поленья жгет.

Раздает хоть земли царь,
Щедрый вроде государь,
Но одаривает щедро лишь чиновничею тварь.

Здесь весь год великий пост,
Что ни день, то на погост,
А в золоченых палатах: «Ананас…фу, слишком прост».

Гонит в хлев мужик быков…
- Нам бы птичьих языков
С правым глазом бегемота, да с акулой пирогов.

У простого мужика
Нету денег ни фига,
И у многих из хозяйства лишь копыта, да рога.

Весь день пашешь на царя,
Словно три богатыря,
И помрешь ты на работе, если, проще говоря.


Дома мужа ждет жена,
Что к вечере не видна,
Так как свечка на три года куплена всего одна.

А ребенок – лишний рот,
А коль два, то дрожь берет.
Будет все ж немного легче, коли Бог их приберет.

Все хозяйство - за долги.
Ждет тебя лишь шум тайги.
Никогда не будет печка согревать твоей ноги.

Ну а коли заболел,
Горло там али прострел,
То лечить тебя не будут, ты берись за самострел.

Чтоб своим не быть обузой,
Чтоб не быть им лишним пузом,
Лишь одна дорога – к речке, и ко дну с тяжелым грузом.

Никому ты не нужон
И царю кругом должон.
А коль хочешь жив остаться, то не лезь ты на рожон.

У царя ж балы, балы,
Крепостей растут валы,
А вдоль теремов то царских ждут ослушников колы.


Ковыряет царь в носу,
Ест копчену колбасу,
Ну, а что не доедает, то под стол бросает псу.

Но настал однажды год:
Озверел царь – живоглот,
Да и хочет он заставить за жилье платить народ.

Хоть конечно енто блажь,
Восударь, вошедши в раж,
Даж не видел святотатства, что в затылке чешет страж.

- Ишь ведь пользует землю,
Что принадлежит царю!
Кто за землю не заплатит, всех в капусту порублю!

Ну а кто совсем недужит,
Пусть субсидию заслужит,
Ну а тот, кто не заслужит, с чертом в пекле пущай дружит.

Во всех бедах обвинен,
Будет тотчас он казнен,
Ну а род его пусть будет весь железою клеймен.

И строчит писец закон,
Царь удобней сел на трон
И перстнем с печаткой царской свиток запечатал он.


И про ентот вот приказ,
Про царевый про указ
После присказки, не сказки поведем мы свой рассказ.

Вот идет за годом год,
Загрустил совсем народ.
Платят деньгами, работой; светел, темен ль небосвод.

Быль конечно смельчаки,
За субсидьей ходоки,
Кто живой из них остался без ноги аль без руки.

Проще затянуть ремень,
Русский человек – кремень,
А идти против царь - бати – спаси Бог мы ж не Чечень!

Лучше мы все добровольно
Все заплатим – все довольны.
С голоду помрешь и что же ведь с него же мрут не больно.

А Чечень така страна,
Дажеть вроде не видна,
Так пятнишечко на карте, той, висящей у окна.

Кто – то там решил когда – то,
Что свободы маловато,
Кто–то «за» здесь был, кто-то «против» и пошли тут брат на брата.


Ну и резались бы тихо,
Нет же, поднялась шумиха.
Царь на трон, и закричал, власть де наша не трусиха.

И теперь по всей Руси
Столько мертвяков висит,
Что губили местны души восударя не спросив.

Хоть от русских не отличны
(Ведь они ж не заграничны).
Малочисленны к тому ж, злобны, и к резне привычны.

В маленьком краю их тьма,
Поднялась тут кутерьма
И пошли слушки по царству: мать их – саранча сама.

Про Чечень забыть бы рад
Царь выходит из палат,
И за ним писец спросонья побежал, забыв халат.

Царь прыщ чешет на носу,
Держит зад свой на весу,
Ведь на царской попе чирей показал свою красу.

Как забыть бы про Чечень,
Выкорчевать ентот пень.
Самому не в мочь уж думать, подскажи – кому не лень.


И решил наш дуся – царь
Самодержец – восударь
Развлечси другим указом и забыть про енту тварь.

- Будут выборы царя,
Если проще говоря,
Те короче, кто с деньгами, все участвуйте (хоть зря).

Всем известно кто кого,
Дурень толь не знат того.
Все от страху сголосуют за царя лишь одного.

На Руси уж так всегда:
Деньги вбухать в никуда.
Будем дурью заниматься даж коль кончится еда.

Ведь царь – батюшка велел…
Коль совсем он озверел –
К выборам все приготовить, чтоб на время подобрел.

Не жалеют люди трат,
Кажный выслужиться рад,
Кажный хочет показаться, что он лучше во сто крат.

Царь про чирей аж забыл,
Охватил его тут пыл.
Хоть и так он победит всех, ведь чиновник держит тыл.


Нужно голос свой отдать,
Да еще и денег дать,
Кандидаты тоже ж люди, им ведь тоже нужно жрать.

Вот народ не ест, не пьет,
Толь на выборы идет.
Ну, а если денег нету, их солдат нагайкой бьет.

И вот эта моде дань
Забрела в Тьмутаракань:
Царска власть от гор до моря простирает свою длань.

И вот где – то, где не знаем,
Потому не уточняем,
В деревеньке весь народ был на площади сгоняем.

Ну и что же коль страда.
Зерно сгинет. Ерунда!
Вот коль выборов не будет, вот тогда придет беда.

Не пойдешь, так умертвят,
Семью в карцере сгноят,
Ведь специально с этой целью по стране войска стоят.

Вот на площади народ,
 Весь стоит, разинув рот,
И конечно кандидаты все столпились у ворот.


- Посмотри вот ентот дрын
Говорит, что царский сын:
«Буду я царем, поправлю всем вам дом, сарай и тын».

Кандидат с разбойной рожей
Татуированной кожей,
Сам недавно из застенок, а глядит то прям вельможей.

Говорит, что много жен
Каждый муж иметь должон.
Пяткой в грудь себя бивая, доказует: он - нужон.

Вот и попик рвется в власть
И расходует всю страсть,
Всех пугает ада бездной и про рая брешет сласть.

Говорит, что божий храм
Позабыли. Стыд и срам!
- Дайте лучше нам вы голос, чем пронырам и ворам.

Ну а кандидат четвертый
Староста крестьян упертый
Про общину все вещает, да, калач он в ентом тертый.

Хоть при ентом его дом
Выше всех домов кругом,
Здесь деревня вся батрачит, он же бьет их сапогом.


Хоть пытался кто роптать,
Так пришлось и денег дать.
Ведь не может свои деньги на себя же тратить знать.

Чтоб патрет нарисовать,
Чтобы речь там заказать,
Кандидаты расстарались, каждый кажет свою стать.

В то же время, в том селенье
Жил старик на подселенье,
У родни на побегушках незавидно положенье.

Он успел детей нажить
(Эт пока не начал пить),
А добро все нажитое он успел на спирт спустить.

Дети были сыновья,
Все друг дружке братовья.
Парни были хоть не плохи, но не брали их в зятья.

Петр старшим братом был,
Трезвенник (хоть пиво пил),
Умный, да и обращеньем местным девкам был он мил.

Ну а Сидор – средний брат,
Хоть работать и не рад,
Хоть и ленится бывало, но не тать, не конокрад.


А вот младший брат – Иван,
Как какой – то басурман,
Опосля обеда сунет, книгу, а не хлеб в карман.

Он себе в работе враг,
Все кричат ему: «Дурак!».
Вот от ентих вот писаний из – под рук выходит брак.

А Ивану хоть бы хны,
Он не чувствует вины,
Ему вслед попы крестятся: «Сын не батьки – сатаны».

Отец ставит на нем крест,
И над ним все ржут окрест,
А Иван артель сбивает, называет ее трест.

В общем странным был Иван,
Хоть и тихий, не буян.
Но хотел все в дальни страны, да за Море – Окиян.

Дома он сажал цветы,
И с котами был на ты.
В глубине души лелея лишь заветные мечты.

Вот на выборы пора,
Дома черная дыра,
Чтобы денежки отдати все продали со двора.


Старши в поле не хотят,
Топят в подполе кутят,
А Иван наш смотрит в небо: птички там куда т летят.

Долго ль коротко ль сидели,
Дни как птицы пролетели,
И осталось до проплаты за домишко две недели.

Что же делать, как нам быть?
Проявляют братья прыть,
А Иванушка тут молвит: «За субсидией сходить».

- Сколько было удальцов.
И крестьян, да и стрельцов,
Все позгинули куда - то, дажеть не нашли концов.

- Ты решил туда ж, болван,
Петр сказал, беря стакан, -
Ну, тебе виднее будет, ты же мысли великан.

И идет к царю Иван,
Сам не свой, не сыт, не пьян.
Сам же напросился, дурень, лучше б сразу в окиян.

Вот подходит он к дворцу
Позолочену крыльцу,
И как всем в то дико время от охраны – по лицу.


Пыль он выплюнул, и вот
Караул куда т ведет.
Толи перед царски очи, толь в свинарники, в помет.

Но Ивану повезло,
Всем наверное на зло,
Царь видать его желает, никому так не везло.

Хоть и беден наш Иван,
Не лезет за словом в карман
И лестью пред особой царской он претворяет в жизнь свой план.

- Царь, великий и всеславный,
И отец ты наш державный,
Только ты и мог придумать про субсидью указ главный.

Я хотел бы послужить,
А то не на что мне жить.
За тебя же, восударь наш, готов голову сложить.

Царь от лести разомлел,
Поудобней на трон сел
Указав на табуретку, он Ивану сесть велел.

- Смел холоп, хоть псом глядит.
Нужен нам тут всем кредит.
За границей нам достань ты, а не то глава слетит.


А теперь пошел ты вон…
Отбил наш герой поклон,
И пошел он собираться, не идти ж к царю в полон.

Он ни с кем не совещался,
Поскорее попрощался,
 Вслед ему слова летели: «Чтоб скорее возвращался».

Вдруг он деньги принесет,
Да и всю семью спасет,
При петли упоминанье братцев только так трясет.

И ведет вперед дорожка,
От родного от окошка,
И Ивану на дорожку даж взгруснулося немножко.

Долго ль коротко идет,
Из ручья водицу пьет,
А покушать зверя – птицу он из лука метко бьет.

К ночи видит чей – то дом,
Тишина стоит кругом
И на месяц наплывает туча черная горбом.

Вокруг дома ветки – трости
На них черепа и кости.
Видно здесь приют находят все непрошеные гости.


Домик по оси кружится,
Лишь оконцами светится,
Что же в нем за батарейка, что все не остановится.

Где – то нужно ночевать,
Не на ветке ж куковать,
Не нашедши домофона стал Ванюша наш орать.

- Стой, избушка, стой же, стой.
Пусти гостя на постой,
А то страшно, неуютно, все объято темнотой.

Открывай же твою мать,
Здесь не зги уж не видать,
А не то возьму я палку и начну-ка дверь ломать.

Как Ванюша дверь сломал,
Так бабусю увидал:
С костяной ногой Ягуся, каких знает стар и мал.

- Чую русским духом пахнет,
От него и леший ахнет.
Лишь от тех, кто пьет не в меру, перегаром в нос шарахнет.

Жрать тебя я щас не буду,
Только вымыла посуду,
Но о том, что дверь сломал ты, я конечно не забуду.


Из Ивана прет культура –
Молодецкая натура.
Видит – для жратвы у бабки справна есть аппаратура.

Тут тебе микроволновка
И «Тефальная» духовка.
Современной «хаус фрау», тут короче обстановка.

- Ну, давай-ка, бабка, жрать,
Поспеши на стол собрать.
Мяса, пирогов поболе, ведь не кашей ж рот марать.

- На домашних то харчах
Ты совсем милок зачах,
И живот тебе раздует на обнакновенных щах.

Раскраснелся наш Иван,
Расстегнул штаны, кафтан,
После водки смотрит грозно, как разбойный атаман.

А ягусе интересно,
К молодцу садится тесно
И спросить не забывает: « Солоно тебе иль пресно?».

Скучно ей ведь жить одной,
Что хоть волком злобным вой.
И перед рассказом Вани наливает по одной.


- Ты бабуся хоть куда,
Очень вкусная еда.
Только в нашем грешном царстве со субсидией беда.

В государстве все сдурели,
Хоть и раньше руки грели,
Деньги тратят на какие т политические трели.

- Коль была б с второй ногой,
То снимал б меня «Плэйбой»,
Ну а ты мне мозги пудришь политической борьбой.

- Ну ж, ягуся, помоги,
Ведь сносил я сапоги.
Кредит нужен до зарезу, а не то убьют враги.

Ладно, сердцем я добра,
Укуси-ка хвост бобра,
Ну а шерстку я евойну раскидаю у костра.

Ходит бабка посолонь,
В воздухе повисла вонь.
Тишина вокруг густая, зазвенит, ты только тронь.

Вечер вот уж на исходе
И Иванушка на взводе,
Интересно знать, что бабка увидала в углероде.


- Ждет тебя далекий путь.
Не присесть, не отдохнуть.
Не успеешь ты в дороге дажеть под кустом соснуть.

Да, придется те помочь,
Чтоб ты смог все превозмочь.
Ты ложись-ка спать скорее, утро мудреней, чем ночь.

Ночь проходит словно вздох,
А Иван все «Ах » и «Ох »,
- Что за жуткое похмелье, лучше б в детстве я подох.

- Вот и в путь тебе пора.
Пусть в кармане лишь дыра,
Но не бойся, без подарка не уйдешь ты со двора.

Будет спутник у тебя,
Им я одарю любя.
Не смотри, что рост не вышел, не жалеет он себя.

Хоть имеет малый рост,
Но какой же он прохвост!
Заболтает он любого, он не так Ванюша прост.

- Больно желтый узкоглазый,
Что же это за зараза.
Разве будет мне он в пользу, коли ловко нижет фразы.


- Он умелец на все руки
Вечно мастерит со скуки.
Все, что для него легко для другого ада муки.

Помогет тебе потом,
Как покинешь ентот дом.
На любом судьбы обрыве, даж на самом на крутом.

Сей заморский элемент
Крепок, словно клей «Момент».
Уж ты в том не сумлевайся – проведен был экскремент.

Что китаец не смотри…
А зовется он Хун Ли,
И теперь давай миленок ты меня благодари.

- Ну спасибо те, бабуся.
Как – нибудь в путь соберуся.
Хоть и что за фрукт «китаец» до сих пор не разберуся.

- Ну, Ванюша, здравым будь,
Пусть скатеркой ляжет путь,
Жив ты будь, неизувечен и субсидию добудь.

- Ну, ягуся, прощевайте.
Про меня не забывайте.
Свечку ставьте иногда и лихим не поминайте.


И бежит вперед дорожка,
Машет бабка из окошка,
И Иванушке вдруг дажеть загрустилося немножко.

Тут Яга протез одела,
Неотличимый от тела,
И взобравшись в стару ступу к Китай – граду полетела.

Переправить нать китайцев,
Гримированных под зайцев,
Сколько их хотят в Россею – на руках не хватит пальцев.

Наш Иванушка не знал,
Что китаец нелегал,
Что за ихнюю поставку получают черный нал.

Бабка не была б Ягой,
Коли не вела б разбой.
Не ввозила б коль мигрантов… но про это сказ другой.

Вот идет Иван грустит,
Хоть вокруг прекрасный вид.
Да, прошли они не мало, тут китаец говорит:

- Я Иванушка не фрукт,
Мамы с папою продукт
И по поводу вояжа получил такой инструкт:


Помогу кредит достать,
Женихом царевны стать,
Но один со всем не справлюсь, тут и ты покажешь стать.

Тут Иван повеселел,
Шапку набекрень надел,
По дороге в пляс пустился, да и песенку запел.

Перешли они границу,
Чтоб найти там чудо птицу,
Если б не была китайца, то б нашел как в стоге спицу.

Граница с русской стороны –
Только помеха для страны,
Там стражи через километр и то воры или пьяны.

Вот другой страны граница,
Здесь сверяют граждан лица,
И в разбойничьих то рожах на стене висит страница.

Где - то взяткой, где ползком,
Где - то с горки кувырком,
Только где взялися деньги то Иван забыл потом.

Прячет тут Хун Ли станок…
А Иван плетет венок,
И от спутника он тут же получил под зад пинок.


- К королю сейчас придем,
В сад прекрасный попадем,
Там кругом от птичек разных даж во тьме светло как днем.

- Ты откуда это знаешь?
Что – то больно красно баешь.
Коли обмануть хотел ты – здесь же зубы обломаешь.

- Где мы только не бывали,
(Хоть нас и туда не звали)
Коли хочешь, чтоб помог я, приготовься слушать дале.

Нужный нам с тобой кредит
В клетке золотой сидит.
Постоянно стражник лысый за кредитом зорко бдит.

Пройти тихонько надо тут,
А то злодеи засекут,
Здесь волшебство у них известно, сингализацией зовут.

Не задень дорогой ветки,
И не трогай златой клетки.
Ты за мною иди следом, я оставлю те приметки.

Вот Иванушка идет,
Словно песенку поет,
По китайским – то приметкам даж траву не задиет.


Месяц в море уж снырял,
Наш Иван не вечерял,
И завидовал, что стражник сыто в зубе ковырял.

Тихо он не усидел,
С голодухи обалдел
И запнувшись об корягу, прям о клетку загремел.

Кредит вопль такой подал,
Словно смерть он увидал
И Ивану толстой лапой, куда надо наподдал.

Мысль, что не был он отцом,
Проплыла пред молодцом.
К королю он был ведомый с перекошенным лицом.

А король сидит на троне.
Кормит мышек он вороне.
Ну а жирная ворона примостилась на короне.

Мыши деются куда?
Дажеть будто в никуда.
Только хвостики да лапки мелькнут в клюве иногда.

Больно Ване нету мочи,
Пред глазами темень ночи,
Битый, грязный, без китайца он предстал пред светлы очи.


Вниз король через лорнет,
Так глядит, что спасу нет.
Так, что даж от страху скажешь государственный секрет.

- И пошто ты супостат,
Мерзкий пес и сукин брат,
На кредит наш покушался диверсант и казнокрад.

Будем мы тебя пытать,
А то вишь завелся тать.
Даж нельзя злату кредиту и по саду полетать.

- Хочу восударь служить,
Просто не на что мне жить,
А отправил меня царь наш видно голову сложить.

Попросил кредит достать,
Показать здесь русску стать.
И у вас не разобрались, а уже вскричали: «Тать!».

Почесал король в затылке,
Посчитал зубцы на вилке,
И прогнав с плеча ворону, отхлебнул ром из бутылки.

- Хорошо, кредит твой будет,
И тебе деньжат прибудет.
Коль конечно все исполнишь, то народ не позабудет.


У царя в одном Заморье,
Есть конек у Лукоморье.
Он меж звездочек летает. Вот в разведке б мне подспорье.

Коль достанешь мне его,
Можешь ты просить всего,
Дажеть я не пожалею те кредита моего.

Ваня только из ворот –
На него китаец прет,
И опять идет с деньгами, знать, хорош здесь оборот.

И когда он успевает,
Любой город одевает,
Из гнилых лоскутьев, ниток, блеск – одежды он сшивает.

Подойти он всех зовет,
Знать их друг у друга рвет,
Да, от моды сей китаец никогда не отстает.

Полететь аеропланом,
Порешили, сверив с планом,
Но, пошедши на посадку, увидали лиц с Кораном.

Паника тут поднялась,
Пыль так до небес взвилась,
Стража тут же появилась, к ероплану понеслась.


Тут народ, кому не лень,
Хоть лететь всем в ентот день
Стали строить всяк догадки, вдруг де то была чечень.

Тут всего возможно ждать,
Света бела не видать,
Вдруг в ковер в аероплане запустили моль пожрать.

Ну и будет от ковра,
Только лишь одна дыра,
Ероплан же без ковра металлическа мура.

Только коврик – самолет
Отправляет их в полет…
А пока все проверяют, публика другого ждет.

- Отменяем ероплан,
Говорит тут наш Иван.
Сядем лучше на корабль и за Море – Окиян.

День они плывут иль два,
Но кружится голова,
И Иван о своей службе думает едва – едва.

Так обрадовался суше
Как черт адов чистой душе,
А китаец о красотах прожужжал дорогой уши.


Вот спустились на землю,
Прямиком идут к царю
Ваня громко причитает ой – ей душу загублю.

Но идут они все дале,
Гонят прочь свои печали,
Коль еды он не находит, тырит в чьем- нибудь подвале.

А китайцу объясняет
(Коль тот на него пеняет),
Что попорчены продукты, сгнили, вон вишь как воняют.

Вовсе и не воровство то,
Милость это для кого – то
Даж благодарить нас будут от ворот до поворота.

Сделал радость я тем людям,
Потому я не осудим,
А китаец в нос бормочет: «Все равно побиты будем».

В этот раз все обошлось,
Солнце в небо поднялось,
Но к полудню то светило в тучи все оболоклось.

Так идут который день…
Уж идти Ивану лень.
Позабыв свою работу, ищет он то пень, то тень.


- Ох, идти мне не охота,
И замучила зевота,
Лучше б сгнил в темнице царской, чем совался за ворота.

Вот они к царю приходят,
В златы ворота заходят.
Бьют челом об пол дубовый, речи льстивые заводят.

А заморский ентот царь
Басурманский восударь
Курит толстую сигару – пеленой повисла хмарь.

Дым глаза гостям всем съел,
Но Иван перетерпел,
Хоть в душе рассвирепел он, лишь тихонько засопел.

Вань глядит окрест, палата
Для царя-то бедновата,
А у нашего царя–то даж ночной горшок из злата.

Да и что там у царя,
У любого батыря
Блещет серебро и злато отобранное зазря.

Просто так оно пылится
И ему не пригодится,
Но зато по тем брульянтам всем видать, что важна птица.


Но заморский восударь
Прогрессивный был он царь
Все злато в оборот пускал, а не в сундук ложил как встарь.

Тут Иван подходит к трону,
Царь поправил чуть корону,
Отложил Шекспира томик, где сказуют про Верону.

Шут сидит меж сапогами,
Что ж что книжка вверх ногами,
Все согласны – царь начитан, даж козел качнет рогами.

Ваня заробел немножко,
А китаец у окошка
Смотрит, как по стенке вьется плеть душистого горошка.

А Иван к царю бочком,
Чуть прикинувшись сучком,
А Хун Ли меж тем скучает, но стоит себе молчком.

Тут Ванюша говорит,
Хоть и голос чуть хрипит,
Царь что очень де великий, что на нем весь свет стоит.

Что народ у него вольный,
Щедрый, добрый, хлебосольный,
Ваня этому свидетель – ходит всем вокруг довольный.


Видит, лесть попала в точку,
Царь серьгу вставлявши в мочку
Даж забыл про это дело и про боль сковавшу почку.

- Хочу восударь служить,
Просто не на что мне жить,
А отправил меня царь наш видно голову сложить.

Нужен очень мне твой конь
Говорят он конь – огонь
Ночью Землю облетает против али посолонь.

И за этого коня
(В том свидетель вся родня),
Требуй что тебе угодно дажеть душу у меня.

 - На фиг мне душа твоя
Ближе как – то уж своя.
Выполнишь мне порученье как осыпется хвоя.

Порученье будет сложным,
Дажеть вроде невозможным,
В кабинет теперь пройдем мы не отвлечься шумом ложным.

Вот заходят в кабинет,
На столе лежит кларнет,
Из – под кресла просит каши старый стоптанный штиблет.


И присевши на диван,
Лезет царь к себе в карман
Достает патрет оттуда и целует лик маман.

- Конь сей от отца остался,
Я к нему попривязался.
(То, что конь сведен с Россеи, он на это не сослался)

Разговор наш актуален,
Строго конфиденциален,
Коль сболтнешь – отдам под пытки, в этом я прынципиален.

 Мне наследник очень нужен,
Но я с бабами не дружен.
С мужиками мне попроще, так что нужен путь окружен.

Предсказал мне звездочет
Деньги, славу и почет.
Женщина одна есть в мире, к ней одной лишь повлечет.

С ней забуду мужиков,
Народим мы с ней сынков,
Но живет она далеко, искать нету дураков.

Коли мне ее достанешь,
Обладать конем ты станешь,
Ну а коли не достанешь, как цветок в тюрьме завянешь.


Наш печалится Иван
Хоть с дворца и сыт, и пьян.
Ноша грудь ему сдавила, надломила стройный стан.

То идут они лесами,
По реке под парусами.
Сколько позади осталось даж теперь не знают сами.

Тут Иван и говорит:
- У меня уж все болит,
Если что еще заставят – пропадет аж аппетит.

А Хун Ли ему вещает:
- Утро мудрость предвещает,
То почти конец несчастьям… - Вот «почти» и огорчает.

Испытаньям где ж конец,
Путешествию венец
И совсем себя расстроив посмурнел наш молодец.

Все вперед они идут,
Птицы на ветвях поют,
Их тропинки и дорожки глубже, дальше в лес ведут.

Вот выходят на развилку,
Смотрят на Луну – коптилку,
И Ивану приблазнилось, что увидел нож и вилку.


На тропинке стоит знак,
Обойти нельзя никак,
Он вещает, что живет здесь только тень и жуткий мрак.

То владения Кощея,
Душегуба и злодея,
Олигарха – чудодея, что живет себя лелея.

У Кощея – супостата,
Что палата, то из злата.
Даж у всех прислуг евойных сундук золота на брата.

Собирает он налоги:
Грабит на большой дороге.
Кто не платит их ему, тот протягивает ноги.

У Кощея – самодура
Не житье, а синекура.
Что с того, что люд ограблен, ходит грустно и понуро.

Без советников один
Полноправный властелин,
Помогает звездочет лишь старый сморщенный кретин.

Он сидит поджавши губы
Из брульянтов дажеть зубы,
О послах, царях заморских возвещают златы трубы.


Вот Кощей деньгу считает,
Звездочет ему кивает,
Хоть то и ежу понятно, еще денег предвещает.

Тут Иван с китайцем входят,
 С трона глаз они не сводят,
Бьют челом перед Кощеем и такую речь заводят.

Вот Ванюша говорит,
Хоть и голос чуть хрипит,
Царь что очень де великий, что на нем весь свет стоит.

Что народ у него вольный,
Щедрый, добрый, хлебосольный,
Ваня этому свидетель – ходит всем вокруг довольный.

- Хочу те Кощей служить,
Просто не на что мне жить,
А отправил меня царь наш видно голову сложить.

А нужна мне Царь – девица,
Что царю за морем сниться,
Чтоб ее достать готов я даж в лепешку расшибиться.

Тут Кощей захохотал,
С трона чуть ли не упал,
Дажеть бросил он на время пересчитывать свой нал.


- Ты мне хочешь послужить?
Дажеть голову сложить?
Знай же, если захочу я, то прям щас тебе не жить.

Стал Иван белее стенки
И дрожат его коленки,
А Кощейка, усмехаясь, с кофея сдувает пенки.

Тут Хун Ли вперед идет
И такую речь ведет,
Как стежки по ткани ровной друг за дружкою кладет.

- Сразу взялся нас пугать,
Попытайся испытать.
Дай нам то, в чем все другие не показывали стать.

- Ишь ты смелый узкоглаз,
Расшумелси вот те раз,
Ну, посмотрим, что ты сможешь окромя цветистых фраз.

Мне тут надо дуб срубить,
А то начал свет губить,
Не поймешь когда светает и когда мне слуг будить.

Все окно листвой завесил…
Что – то ты, браток, невесел?
Ты кусток лишь только срубишь, а ты голову повесил.


Тут Иван и прямь воспрял,
Нос аж к небесам поднял.
(Только если б не китаец на себя б потом пенял).

- Но тут оговорка есть,
Нужно птицу мне принесть,
 Что живет на ентом дубе, как поймаешь, дай мне весть.

Наш Ванюша согласился,
Только в баню упросился,
Да и новую одежу, а то весь пообносился.

А Кощейка мыслит зло,
Морщит желтое чело
И от мыслей злобных этих брови черные свело.

Хочет Ваню погубить,
И Хун Ли со свету сжить,
А пока дубок он хочет чужим топором срубить.

На том дубе смерть его…
Но Иван не знат того
И от предвкушенья славы охватила дрожь всего.

Вот в лесу они идут,
Тропки к дубу их ведут,
А Иван все громче ноет: комары де в гроб сведут.


- И в ноге сидит колючка,
И осища жалит злючка,
И для счастья не хватает чтоб кусила яд – змеючка.

Дуб в середке на полянке,
Где зима живет в землянке.
Королева, ну и что же, жить ей как простой селянке.

Что приносят ей метели,
Весь доход налоги съели,
Ведь в стране вот ентой дикой даж улитки озверели.

А ведь раньше цветов дети
Мирно жили на планете,
Была свободною любовь…за все Кощейка – гад в ответе.

Ну ладно, здесь мы отвлеклись,
Совсем немножко увлеклись.
Теперь убыстрим темп рассказа. Но! Кони–мысли, понеслись!

К дубу Ваня наш подходит,
По коре рукой проводит,
И с ветвей, что солнцу машут, восхищенных глаз не сводит.

Тут Хун Ли ему вещает
- Нас Кощей убить желает,
Но мы будем похитрее, ведь судьба нам помогает.


Если этот дуб он срубит,
То весь лес потом погубит,
Вывезет весь за границу, а сам мусор копить будет.

И клещи тогда пойдут,
И в лесу приют найдут,
А потом пойдут болезни, от которых вымрет люд.

Дуб конечно не спасти,
Смерть Кощейки б обрести…
Пока так они общались, паук сеть успел сплести.

А у дуба был секрет.
Наложен на него завет,
Срубить его могет лишь тот, у кого ни гроша нет.

Иван на руки поплевал,
Покрепче рукоятку взял,
Так размахался топором он, что и вокруг все поронял.

Могучий дуб тут накренился,
На сыру землю повалился,
И чуть не задавил китайца, который со светом простился.

Хун Ли с Иваном отряхнулись,
Довольно так переглянулись,
Увидев в ветках дохлу утку они друг другу улыбнулись.


Дело тут они решают,
Кощея накормить желают,
Отчего т ведь утка сдохла, пусть Кощей себе пеняет.

Говорят здесь грипп был птичий,
Глухариный аль синичий,
С человечим гриппом много у него примет – отличий.

Мрут с него кому не лень,
На дворе хоть ночь, хоть день.
И взявшись готовить утку Хун Ли колет в щепки пень.

Сделал утку по-пекински,
Запивая пивом Клинским.
(Хоть Кощейка был злодеем поступили с ним по-свински).

И Кощейка птичку скушал,
Отдает он Богу душу,
Не спросил происхожденье съетой утки, мать не слушал.

Вань предсмертный слышит хрип:
- Это был не птичий грипп.
Во внутре у ентой утки моей смерти микрочип.

Как свеча теперь сгораю.
Сиротинкой умираю.
И Кощей всплакнув немножко подкатился к жизни краю.


Наш Иван повеселел,
Как на крыльях полетел:
- Вот проводим в гроб Кощея, а потом уж в свой удел.

На славу удались поминки,
На блюдах куры, гуси, свинки.
Икра заморска баклажанна и квас из запотевшей кринки.

Протрезвев через неделю
В угоду праздному безделью
Душа утоплена в спиртном, склонилась к жуткому похмелью.

С похмелья жизнь – бела страница,
По мозгу долбит дятел – птица,
А меж извилин мысль бродит: - А где же все же Царь – девица.

Тут словно черт из табакерки,
Словно на утренней поверке,
Откуда не возьмись Хун Ли уж открывает ставни – дверки.

Сбираются искать девицу,
Чтоб позже обменять на птицу,
А перед этим - на коня…Ну а пока идут в темницу.

Идут на север иль на юг,
(Владенья велики, мой друг)
Статуи, люстры, шифоньеры – сплошной евроремонт вокруг.


Пред ними предстает темница:
Там красота, там Царь – девица,
Да у царя губа не дура, тут дажеть камень возбудиться.

Здесь перси рвут ткань сарафана,
В ней нет малейшего изъяна
И глядя на нее, не скажешь, что предок наш с ней обезьяна.

Волос – шелкова волна,
Шею сломит Сатана.
Глазами море наслаждений вошедшим сулит, хоть юна.

А перед нею на стене,
Как в заколдованном окне,
Мелькают звери, люди, птицы без звука, просто так одне.

Девица же кричит: - Кощей,
Совсем замурдовал, злодей.
Когда же звук ты мне подключишь, а то мне вешаться милей.

И у окна забита рама,
Да и идет одна реклама,
Про чудодейственны таблетки, что похудят гиппопотама.

- А ты что выпучил глаза,
Как блудливая коза.
Гляди, ведь кровушкой умою, кою смоет лишь слеза.


Ваня слюни подобрал,
Вожделенье с черт убрал,
А Хун Ли глядит в пространство аки камень – минерал.

Словно перед ним не лада,
Что любому мужу надо,
Что в хозяйстве пригодится и для дома и для сада.

Тут надулась Царь – девица,
Ведь она же ж важна птица,
Ведь на ней цари и прынцы все хотели ожаниться.

Из ушей аж дым идет…
Хун Ли ухом не ведет.
Перебесится царевна, спустит пар, к норме придет.

Через час кричать устала,
Чуток голос потеряла,
А на темном небосклоне звезда ярко воссияла.

Как успокоилась она,
Луна на небе уж видна.
Собрались они в путь – дорожку от закодована окна.

Через парочку деньков,
(Честно все, без дураков),
Так устали, что брели уж даж не замечав пеньков.


Синяки устав чесать,
Ведь пора уже честь знать,
Стали тут Иван с девицей друг на дружку взгляд кидать.

Любовь у них тут с перва взгляда
Даж не видят страшна гада,
Что Хун Ли на них тут плюнул: с ними я какого ляда.

Тут не свет ни заря
Доходят до царя.
Но не хочет наш Ванюша девку отдавать зазря.

У Хун Ли он помощь просит,
Что любов де ввысь уносит,
Что за енту свою кралю даж на Марсе траву скосит.

За нее он дажеть в ад,
Сатане служить бы рад,
Помоги последний разик и на свадьбе будешь сват.

Хун Ли плюнул да и сдался,
(Душевный парень оказался),
И из кустов тут красна девка (в нее Хун Ли передевался).

Красивше дажеть Царь – девицы.
Заткнулись дажеть райски птицы.
Перед такою ясной кралей открыты будут все границы.


На прием идут к царю,
Батюшке – восударю,
И ведет с собой Ванюша Китай – девицу Зарю.

Тут Ванюша говорит,
Хоть и голос чуть хрипит,
Царь что очень де великий, что на нем весь свет стоит.

Что народ у него вольный,
Щедрый, добрый, хлебосольный,
Ваня этому свидетель – ходит всем вокруг довольный.

- Вот привел тебе девицу,
Чтоб украсила светлицу.
Увидав красу такую, вставил царь цветок в петлицу.

Впал царь в прострацию,
Восхвалив китайскую нацию,
Дажеть сменив на нормальную свою ориентацию.

Ванюше руки жмет,
Царский слуга уж коня ведет,
А царь предвкушает экзотику и тайский массаж ждет.

Иван за порог,
На коня прыг – скок.
Царевну в седло, до другого царя путь долог.


Хун Ли через день сознался,
Что мужчина-перед царем попенялся.
Царь вспомнил ориентацию и в любви вечной клялся.

Отпустил он китайца с дарами,
Слезы утирая руками,
И побежал на грустную жизнь жаловаться маме.

Хун Ли Ивана догнал,
Тот недалеко ускакал,
Все как было, и как уехал с подарками ему рассказал.

Доезжают до царя другого,
Хозяина кредита золотого.
Иван коня отдавать не хочет, хочет отдать чего иного.

Хун Ли тут вздыхает,
С коня чудного слезает,
Копается на ближайшей свалке и сумку с плеча сымает.

Смастерил тут он коня,
Да всего лишь за пол дня,
С ним в сравненье конь чудесный просто – напросто фигня.

Ванюша то наш рад,
Китаец ему прям как брат,
И идут они к царь – бате мимо золоченых врат.


Тут Ванюша говорит,
Хоть и голос чуть хрипит,
Царь что очень де великий, что на нем весь свет стоит.

Что народ у него вольный,
Щедрый, добрый, хлебосольный,
Ваня этому свидетель – ходит всем вокруг довольный.

- Твою службу я исполнил,
Все детали я запомнил…
 Пока царь конягу гладил, про кредит ему напомнил.

Хоть конек не долго был,
Царь тамбовским волком выл,
Мусором весь рассыпался, а Ивана след простыл.

Иван с кредитом вместо клади,
Царевна на коне примостилась сзади.
А Хун Ли пешком да бегом через овраги, горы и пади.

Китаец в итоге отстал,
(Сделал вид, что коня не догнал).
И пошел он своей дорогой и с тех пор только себе помогал…

В итоге приехал Иван к царю,
Нашему милостивому восударю.
Тот увидавши, что Ваня привез, вскричал: «Субсидьей одарю!»


Иван еще слова вымолвить не успел,
Как царь уже к коню подлетел.
Забрал и девицу, и коня и птицу, а наш Иван - снова не у дел.

Несолоно хлебавши, домой пошел,
Хвалясь хоть тем, что субсидью нашел,
Но из – за утраты любимой крали чуть мимо дому не прошел.

Царь же в то время по палатам похаживает,
Да красу – девицу наш царь обхаживает.
Заходит к ней в горницу без стука, да седу бороду оглаживает.

Влюбилси на старости лет,
Ну и что, что стар да и сед,
Коль любов в ворота стучится от нее убегать не след.

Вот он к девице входит,
Сладкие речи заводит.
Украдкой слюну утирает, и глаз вожделенных не сводит.

- Я к тебе со всей душой
И сундук несут большой
Там доллары и блоха там, что подкована левшой.

- Посмотри на рожу, ох.
Старый, сморщенный, усох.
На твоей бесстыжей морде черт всю ночь молол горох.


- Ах ты, девица – краса,
Золотые волоса.
Ты чегой со мной не мила, словом жалишь как оса.

Ну и что, что я рябой.
Все равно хорош собой.
Родинка не бородавка даж над верхнею губой.

- Да имей же ты культуру,
Ты похож на дохлу куру.
Для Кощеева портрета представляешь ты натуру.

А румянец на лице –
Пятна как на мертвеце,
Да твоей синюшной кожи испугаюсь при светце.

- Как сказал какой – то бей
(Не какой – нибудь плебей),
Что на всей Земле – планете нету крови голубей.

И ничуть не синекож,
Чуток бледен ну и что ж,
Но зато на римский профиль профиль нашенский похож.

- Плешь как плесень на башке,
Сам же, как скелет в мешке,
Жуй беззубыми деснами корку хлеба на горшке.


- Лыс, зато глаза горят,
Весь в брульянтах мой наряд.
Худоват ристократично, да и зубы не болят.

- Хоть, что лысый ты признал,
Да и череп царский мал,
Что вещает: не мозгами и делами трон ты брал.

- Я б на это не пенял,
Волоса итак бы снял.
Только тряпочкой почистил – словно солнце воссиял.

Так что, девка, не ломайся,
Под венец ты собирайся,
А коль думала дурное, то сходи к попу покайся.

- Ты не тронь мне сердца раны,
Не полезу в мрамор ванны,
А попы – то сыты, пьяны крестят с водкою стаканы.

Грозна девка просто жуть,
Но увидит мою суть.
Что внутри я полон силы и со мной продолжит путь.

- Мне мужчина нужен видный,
А не этот хрыч обидный.
Месть песок за стариком, ох мой жребий незавидный.


Так что дела у царевны все дрянней,
Но как говорят: утро вечера мудреней.
Она - опочивать на изукрашенную кровать и сны приходят к ней.

 Утром царь только глазки продравши,
Не евши, не пивши, плохо спавши.
К царевне бежит, аж земля дрожит, полы халата подобравши.

А царевна с порога ему:
- Достанусь я только тому,
Кто за меня в кипятке свариться, вот только ему одному.

А Иван грустит без царевны, нет мочи,
Мимо бегут дни и скачут ночи.
Не могет без нее жить, лучше голову сложить (сдохнуть короче).

Царь от любви голову потерял,
Бороду повыдергал, да на нитки спрял.
В зеркало глядится, молодится, даж приказов еще не заверял.

Царь задумался над идеей кипятка,
Даж палец в рот засунул як дитятка.
Мысль меж извилин блуждает и достигает очередного витка.

У царя внутре аж все запело,
Закалка – эт великое дело,
А какая разница в холод или кипяток пихать тело.


Идеей царь заразился,
На крыльях мысли великой взвился.
В мечтах царевну обнимает, забыв, что неделю не мылся.

И вот русский народ
Весь на площадь идет,
А Ивана в прострации брат под руку ведет.

Подходят. Посреди площади – бочка
Полным – полнешенька кипяточка,
Жаром в стороны пышет, но царь будет купаться и точка.

А Ивана грусть – тоска гложет,
На царевну он глаз поднять не может,
Молиться богам басурманским, может кто ему вспоможет.

Тут царевна дает отмашку,
Царь тащит с тела царского рубашку.
В голове извилины скрипят: вдруг где допустил промашку.

Но на него смотрит народ,
И царь наш к краю идет,
Паром обжегшись на землю спрыгнул, да как заорет.

И тут он Ванюшу нашего увидал:
- Пусть первым искупается ентот нахал.
Стража - Ивана к бочке, да еще и царь ногой наподдал.


Молодец смотрит, как пар вверх бежит.
Сам как осиновый лист дрожит.
Мыслей в голове нет, видно жизненный путь прожит.

Тут мысль – без царевны жизни нет.
Для меня она – солнечный свет.
Лучше уж в котле свариться и это единственно верный ответ.

Больше Ванюша не колебался,
Когда большими прыжками разбегался.
И перед погруженьем в кипяток красиво сгруппировался.

Народ ахнул и перекрестился,
Когда Иван в воду свалился.
Слух о том по толпе пролетел, и мир весь с Иваном простился.

Тут вдруг пар до небес взметнулся,
Бог на небе в последний момент увернулся.
И от похорошевшего Ивана, народ в начале отшатнулся.

Тут «ура» все кричат,
Шапки в воздух летят,
И Ивана как заморское чудо – юдо все потрогать хотят.

Увидел царь дело такое,
Тело прекрасное молодое.
Камнем в бочку – нырк и был кипятком упокоен.


Царь, конечно же, насмерть сварился.
И народ быстро с его кончиной смирился,
А на его богатых поминках Иван на царевне женился.

Вместо монархии стала республика,
Но и в республике нет лишнего рублика.
Благие начинания поумерли, ведь у власти прежняя публика.

От перемены названия жизнь не меняется.
Пусть то автору строк в вину не вменяется.
Историй таких много происходит и эта среди них затеряется.

А кто ждет продолжения,
Тот пусть высказывает свои предположения,
Хотя сказка после свадьбы останавливает свое движение.

А соль этой сказки такова,
Что любовь даже в нашей стране жива.
В том – что взаимопомощь и доброта
Востребованы, как никогда.
И в том, что для человеческого естества
Необходима чуточка волшебства,
А если вы думаете, что соль не в том…
Ну так и суп бывает с котом.

Тут истории конец,
Кто дослушал – молодец,
А я пойду за моря, да горы
Оттирать с лица гнилые помидоры.
А ототру, пойду в Китай – град,
Веселить тамошних ребят.
Историй разных понаберусь
И возможно обратно вернусь.