Уолт Уитмен. Бруклинский паром

1.
Вода, бегущая вдоль борта!
Мы смотрим в лицо друг другу.
Облака на западе – через пол часа солнце закатится –
мы с вами тоже смотрим в лицо друг другу

Сгрудившиеся мужчины и женщины в потертой одежде,
какое сильное любопытство будите вы во мне.
Сотни и сотни людей, едущие домой на пароме,
вы даже не представляете, как вы мне интересны.
Все вы, из года в год пересекающие эту воду,
вы значите для меня гораздо больше,
я думаю о вас гораздо чаще, чем вам может
показаться.

2.
Незримая поддержка, приходящая в любое время суток
от тех, кто вокруг,
простая слаженная сплоченная структура –
я сливаюсь с другими, каждый сливается с другими,
образовав целое – такое же, что и прежде,
такое же, что возникнет снова и снова.
Золотые ореолы, как бусины, нанизаны на мои беглые взгляды,
обрывки разговоров, мою дорогу вдоль улиц, переправу через протоку,
на стремительный, уносящий меня поток,
на всех, с кем мне по пути, на то, что нас связывает,
на их выдержку, их жизнь, их любовь,
на то, что они видят,
на то, что они слышат.
Люди поднимутся на паром, чтоб перебраться на другой берег,
будут смотреть на бегущую воду.
На севере и западе они увидят, как у Манхеттена грузятся суда,
на востоке и юге они увидят холмы Бруклина,
они увидят большие и малые острова.
Спустя пятьдесят лет люди увидят с парома солнце,
которое через пол часа закатится.
Спустя сто лет или спустя много сотен лет люди увидят все это,
будут любоваться закатом,
смотреть, как вода набегает в прилив
и как уходит в отлив обратно к морю.

3.
Время и место не имеют значения,
расстояние не имеет значения,
люди моего поколения – мужчины и женщины –
я с вами, люди всех будущих поколений – я с вами,
то же, что чувствуете вы, глядя на воду и небо,
чувствовал я,
так же, как любой из вас – кто-то из этой подвижной толпы,
и я – один из толпы,
так же, как бодрят вас радостная вода и ясное небо,
бодрили они и меня,
так же, как неподвижно стоите вы, опираясь на поручни,
а вас уносит поток, стоял и я, уносясь прочь,
так же, как смотрите вы на этот лес мачт и широкие стволы
пароходных труб, смотрел на них и я.

Сколько раз пересекал я эту воду,
глядел на чаек - тех же, что год назад,
тех же, что будут через год -
что,слегка подрагивая,
парят высоко в небе,
видел, как яркой желтизной вспыхивает конец крыла,
а сами птицы остаются в глубокой тени,
как они медленно описывают круги, сдвигаясь к югу,
как отражается в воде летнее небо,
и, хоть солнечные искры слепили глаза,
замечал, как тонкие спицы света расходятся от контура
моей головы, скользящего по озаренной воде,
смотрел на дымку над холмами на юге и на юго-западе,
видел, как, словно завитки овечьей шерсти,
наползает на них чуть лиловый туман,
смотрел на нижнюю гавань,
чтоб разглядеть входящие корабли,
видел, как они приближаются, а на борту их люди,
такие же, что и вокруг меня,
видел круглые мачты и белые паруса шхун и военных судов,
корабли на якоре,
видел, как моряки тянут канаты или сидят верхом на реях,
как раскачиваются борта, извиваются узкие флажки,
как идут мимо пароходы, большие и малые,
как мелькают лопасти колес,
видел лоцманов в рулевых рубках и белые следы за кормой,
видел флаги всех государств, как спускают их на закате,
видел в сумерках гребешки волн, их пенистые чаши,
игривые вспышки,
видел, как вокруг меня тускнеет простор,
видел серые гранитные стены портовых складов
и темную вереницу – большой паровой буксир
с двумя баржами по бокам, барки, везущие сено,
припозднившиеся лихтеры,
а высоко в ночи на приближающемся берегу -
ослепительное пламя над трубами литейных печей,
что бросает глубокие от яростных красных и желтых отблесков
черные дрожащие тени на верхушки домов и в расселины улиц.

4.
Все это и все остальное
значит для вас то же самое, что значило и для меня.
Я так любил этот город,
я так любил эту быструю гордую воду.
Мужчины и женщины, которых я встретил –
вы были мне дороги,
так же, как те, другие, что оглянутся на меня,
потому что я смотрел вперед в их сторону.
(Это время наступит, хоть я и останусь здесь –
в наших днях и ночах).

5.
Что же стоит между нами?
Сколько поколений или столетий?
Неважно, ведь время и место не имеют значения.
Я тоже тут жил, широкие холмы Бруклина были моими.
Я тоже гулял по улицам Манхеттена, купался у его берегов.
Я тоже вдруг слышал, как сомнения настойчиво шевелятся во мне.
Они будоражили меня днем среди толпы народа,
или ночью, когда я пешком возвращался домой,
или когда я лежал в постели.
Я тоже вздрагивал, когда решение дергало поплавок.
Я тоже почувствовал, что я личность, благодаря моему телу.
Мое тело, знаю, делало меня тем, чем я был,
мое тело, знаю, сделает меня тем, чем я должен стать.

6.
Не вас одних запятнала тьма.
Она запятнала и меня.
Лучшее из того, что я сделал,
казалось мне пустым и подозрительным.
Мои возвышенные мысли, а, может,
вы были просто недалекими?
Не вы одни знаете, что такое быть злым,
я тоже знаю, что такое быть злым.
Я тоже все сильней затягивал
этот закостенелый узел противоречий.
Болтливый, боязливый, обидчивый, лживый, вороватый,
завистливый, вероломный, раздражительный, похотливый,
с желаниями, о которых не отважусь рассказать,
капризный, хвастливый, мелочный, жадный, хитрый,
коварный, малодушный,
волк, змея, свинья – все это у меня внутри,
соблазняющие взгляды, завлекающие слова,
безнравственные желания – всего хватало,
высокомерие, ненависть, нерешительность,
подлость, лень – все это у меня внутри.
Я был, как все, жил, как все,
слышал, как мое самое заветное имя
отчетливо произносили голоса юношей,
к которым я подходил или мимо которых я проходил,
чувствовал, как их руки обнимают за шею меня, стоящего,
или как они невзначай прижимаются ко мне, сидящему,
встречал тех, кто мне нравился, на улице, на пароме, на вечере,
но не сказал им ни слова, жил, как все, смеялся, маялся, спал,
играл роль, словно актер или актриса, эту старую роль,
что будет такой, какой ты ее сделаешь,
захочешь – великой, захочешь – незаметной,
а захочешь – великой и незаметной сразу.

7
Я подхожу к вам все ближе.
Думаете ли вы сейчас обо мне?
Я часто думаю о вас –
я загодя заготовил для вас свои истории,
я заранее предусмотрел ваше появление на свет.
Кто знает, чего мне еще ждать,
но мысль о вас радует меня.
Кто знает, но сквозь все расстоянья
я и вправду вижу вас,
хоть вам меня и не разглядеть.

8
Что еще в силах восхитить меня так,
как огражденный мачтами гордый Манхеттен,
бегущая вода, закат, гребешки на волнах прилива?
Чайки, что покачиваются в небе, в сумерках –
барки с сеном и припозднившийся лихтер?
Разве в силах боги дать мне что-то большее,
чем все это, что пожимает мне руку и, как только я приближаюсь,
голосами, что нравятся мне, звучно и живо
окликает меня по моему самому заветному имени?
Есть ли что-то более неуловимое, чем то, что
связывает меня с женщиной или мужчиной, глядящими мне в лицо?
Чем то, что, как сплав, соединяет нас, переливая
в вас мои мысли?
Но ведь мы знаем, что это, да?
Ведь вы же принимаете то, что без слов предлагаю вам я?
И то, чему не научат ни в школе, ни в церкви –
вот же оно!

9
Беги, вода! Набегай в прилив и уходи в отлив!
Резвитесь, гребешки волн!
Озаренные закатом облака!
Напоите меня своим блеском
или их - мужчин и женщин, что будут жить после!
Плывите с берега на берег,
бесчисленные толпы пассажиров,
высоко подымайтесь, мачты Манхеттена
и прекрасные холмы Бруклина!
Пытливый, бьющийся в тисках мозг,
отшвырни прочь раздумья и решения!
Остановись, непрерывный поток сомнений!
Влюбленные, жаждущие глаза, вглядывайтесь в лица
на улицах, в театрах, на вечерах!
Раздавайтесь, юные голоса! Мелодично и звучно окликайте меня
по моему самому заветному имени!
Продолжись, старая жизнь! Играй, как актер или актриса,
старую роль - ту, что можно сделать или великой, или незаметной!
Все, кто вглядывается в меня,
а вдруг и я неведомым образом вижу вас?
Стойте прочно, поручни, чтоб на вас опирались, отдыхая,
те, что несутся над быстрой водой.
Чайки, летите над морем! Или парите в вышине,
описывая широкие круги.
А ты, вода, вбирай летнее небо и храни до тех пор,
пока не уловят его все уставившиеся на тебя глаза.
Тонкие спицы света, расходитесь от контура моей головы или
от контуров других голов, скользящих по озаренной воде!
Спускайтесь к нижней гавани или подымайтесь к Манхеттену,
белые паруса шхун, сторожевых кораблей и лихтеров!
Развевайтесь на ветру, флаги всех наций!
Сбегайте вниз с мачт в урочный час на закате!
Гори над высокими трубами, пламя литейных печей!
Рисуй в сумерках черные тени!
Отбрасывай красные и желтые отблески на верхушки домов!
Внешний облик, отныне и навсегда, указывай нам на суть!
Непременная оболочка, что окружает нашу душу,
что делает мое тело моим, а твое – твоим,
будь достойна божественного ее аромата.
Богатейте, города - принимайте грузы, принимайте нарядный вид
полноводные широкие реки -
разрастайтесь, чтоб не было ничего более духовного, чем вы,
а все, что я вижу, оставайся на своих местах,
чтоб не было ничего, что существует дольше!

Вы ждали, вы всегда ждете, молчаливые прекрасные посланники,
наконец-то освобожденные наши чувства принимают вас
и будут всегда теперь томиться этой жаждой,
а вы никогда уже не сможете скрыться от нас, а мы не прогоним вас,
вы будете врастать в нас, мы не хотим измерить вашу глубину,
мы просто любим вас, ведь вы тоже совершенны,
ведь вы добавляете свою долю в вечность
и становитесь, большой или малой, частью души.



Walt Whitman
 

Crossing Brooklyn Ferry
 1
Flood-tide below me! I see you face to face!
Clouds of the west - sun there half an hour high - I see you also face to face.

Crowds of men and women attired in the usual costumes, how curious you are to me!
On the ferry-boats the hundreds and hundreds that cross, returning home, are
 more curious to me than you suppose,
And you that shall cross from shore to shore years hence are more to me, and
 more in my meditations, than you might suppose.

 2
The impalpable sustenance of me from all things at all hours of the day,
The simple, compact, well-joined scheme, myself disintegrated, everyone
 disintegrated yet part of the scheme,
The similitudes of the past and those of the future,
The glories strung like beads on my smallest sights and hearings, on the walk in
 the street and the passage over the river,
The current rushing so swiftly and swimming with me far away,
The others that are to follow me, the ties between me and them,
The certainty of others, the life, love, sight, hearing of others.

Others will enter the gates of the ferry and cross from shore to shore,
Others will watch the run of the flood-tide,
Others will see the shipping of Manhattan north and west, and the heights of
 Brooklyn to the south and east,
Others will see the islands large and small;
Fifty years hence, others will see them as they cross, the sun half and hour high,
A hundred years hence, or ever so many hundred years hence, others will see them,
Will enjoy the sunset, the pouring-in of the flood-tide, the falling-back to the
 sea of the ebb-tide.

 3
It avails not, time nor place - distance avails not,
I am with you, you men and women of a generation, or ever so many generations
 hence,
Just as you feel when you look on the river and sky, so I felt,
Just as any of you is one of a living crowd, I was one of a crowd,
Just as you are refreshed by the gladness of the river and the bright flow,
 I was refreshed,
Just as you stand and lean on the rail, yet hurry with the swift current,
 I stood yet was hurried,
Just as you look on the numberless masts of ships and the thick-stemmed pipes
 of steamboats, I looked.

I too many and many a time crossed the river of old,
Watched the Twelfth-month seagulls, saw them high in the air floating with
 motionless wings, oscillating their bodies,
Saw how the glistening yellow lit up parts of their bodies and left the rest
 in strong shadow,
Saw the slow-wheeling circles and the gradual edging toward the south,
Saw the reflection of the summer sky in the water,
Had my eyes dazzled by the shimmering track of beams,
Looked at the fine centrifugal spokes of light round the the shape of my head
 in the sunlit water,
Looked on the haze on the hills southward and south-westward,
Looked on the vapour as it flew in fleeces tinged with violet,
Looked toward the lower bay to notice the vessels arriving,
Saw their approach, saw aboard those that were near me,
Saw the white sails of schooners and sloops, saw the ships at anchor,
The sailors at work in the rigging or out astride the spars,
The round masts, the swinging motion of the hulls, the slender serpentine pennants,
The large and small steamers in motion, the pilots in their pilot-houses,
The white wake left by the passage, the quick tremulous whirl of the wheels,
The flags of all nations, the falling of them at sunset,
The scallop-edged waves in the twilight, the ladled cups, the frolicsome crests
 and glistening,
The stretch afar growing dimmer and dimmer, the gray walls of the granite
 storehouses by the docks,
On the river the shadowy group, the big steam-tug closely flanked on each side
by the barges, the hay-boat, the belated lighter,
On the neighboring shore the fires from the foundry chimneys burning high and
 glaringly into the night,
Casting their flicker of black contrasted with wild red and yellow light over
 the tops of houses, and down into the clefts of streets.

 4
These and all else were to me the same as they are to you,
I loved well those cities, loved well the stately and rapid river,
The men and women I saw were all near to me,
Others the same - others who look back on me because I looked forward to them,
(The time will come, though I stop here today, and tonight.)

 5
What is it then between us?
What is the count of the scores or hundreds of years between us?

Whatever it is, it avails not - distance avails not, and place avails not,
I too lived, Brooklyn of ample hills was mine,
I too walked the streets of Manhattan island, and bathed in the waters around it,
I too felt the curious abrupt questionings stir within me,
In the day among crowds of people sometimes they came upon me,
In my walks home late at night or as I lay in my bed they came upon me,
I too had been struck from the float forever held in solution,
I too had received identity by my body,
That I was I knew was of my body, and what I should be I knew I should be of
 my body.

 6
It is not upon you alone the dark patches fall,
The dark threw its patches down upon me also,
The best I had done seemed to me blank and suspicious,
My great thoughts as I supposed them, were they not in reality meagre?
Nor is it you alone who know what it is to be evil,
I am he who knew what it was to be evil,
I too knitted the old knot of contrariety,
Blabbed, blushed, resented, lied, stole, grudged,
Had guile, anger, lust, hot wishes I dared not speak,
Was wayward, vain, greedy, shallow, sly, cowardly, malignant,
The wolf, the snake, the hog, not wanting in me,
The cheating look, the frivolous word, the adulterous wish, not wanting,
Refusals, hates, postponements, meanness, laziness, none of these wanting,
Was one with the rest, the days and haps of the rest,
Was called by my nighest name by clear loud voices of young men as they saw me
 approaching or passing,
Felt their arms on my neck as I stood, or the negligent leaning of their flesh
 against me as I sat,
Saw many I loved in the street or ferry-boat or public assembly, yet never
 told them a word,
Lived the same life with the rest, the same old laughing, gnawing, sleeping,
Played the part that still looks back on the actor or actress,
The same old role, the role that is what we make it, as great as we like,
Or as small as we like, or both great and small.

 7
Closer yet I approach you,
What thought you have of me now, I had as much of you - I laid in my stores
 in advance,
I considered long and seriously of you before you were born.

Who was to know what should come home to me?
Who knows but I am enjoying this?
Who knows, for all the distance, but I am as good as looking at you now, for
 all you cannot see me?

 8
Ah, what can ever be more stately and admirable to me than mast-hemmed
 Manhattan?
River and sunset and scallop-edged waves of flood-tide?
The seagulls oscillating their bodies, the hay-boat in the twilight, and the
 belated lighter?
What gods can exceed these that clasp me by the hand, and with voices I love
 call me promptly and loudly by my nighest name as I approach?
What is more subtle than this which ties me to the woman or man that looks in
 my face?
Which fuses me into you now, and pours my meaning into you?

We understand then do we not?
What I promised without mentioning it, have you not accepted?
What the study could not teach - what the preaching could not accomplish is
accomplished, is it not?

 9
Flow on, river! flow with the flood-tide, and ebb with the ebb-tide!
Frolic on, crested and scallop-edged waves!
Gorgeous clouds of the sunset! drench with your splendor me, or the men and
 women generations after me!
Cross from shore to shore, countless crowds of passengers!
Stand up, tall masts of Mannahatta! stand up, beautiful hills of Brooklyn!
Throb, baffled and curious brain! throw out questions and answers!
Suspend here and everywhere, eternal float of solution!
Gaze, loving and thirsting eyes, in the house or street or public assembly!
Sound out, voices of young men! loudly and musically call me by my nighest name!
Live, old life! play the part that looks back on the actor or actress!
Play the old role, the role that is great or small according as one makes it!
Consider, you who peruse me, whether I may not in unknown ways be looking
 upon you;
Be firm, rail over the river, to support those who lean idly, yet haste with the
 hasting current;
Fly on, sea-birds! fly sideways, or wheel in large circles high in the air;
Receive the summer sky, you water, and faithfully hold it till all downcast eyes
 have time to take it from you!
Diverge, fine spokes of light, from the shape of my head, or any one's head, in
 the sunlit water!
Come on, ships from the lower bay! pass up or down, white-sailed schooners,
 sloops, lighters!
Flaunt away, flags of all nations! be duly lowered at sunset!
Burn high your fires, foundry chimneys! cast black shadows at nightfall! cast
 red and yellow light over the tops of the houses!
Appearances, now or henceforth, indicate what you are,
You necessary film, continue to envelop the soul,
About my body for me, and your body for you, be hung our divinest aromas,
Thrive, cities - bring your freight, bring your shows, ample and sufficient rivers,
Expand, being than which none else is perhaps more spiritual,
Keep your places, objects than which none else is more lasting.

You have waited, you always wait, you dumb, beautiful ministers,
We receive you with free sense at last, and are insatiate henceforward,
Not you any more shall be able to foil us, or withhold yourselves from us,
We use you, and do not cast you aside -we plant you permanently within us,
We fathom you not - we love you - there is perfection in you also,
You furnish your parts toward eternity,
Great or small, you furnish your parts toward the soul.