Исповедь

Исповедь.

 Любовь всегда останется загадкой, неразгаданной тайной, вечно скитающейся мыслью в далёких мирах нашей души. Не познать её нельзя, не увидеть невозможно, почувствовать её обязан каждый, каждый, кого коснулась глубокая печаль одиночества неразделимых слёз, и боли. Где-то в темноте, забившись в угол, разрывается душа, при свете лунных звёзд и холода немого.
 Я думал, она будет жить вечно, никогда не покинет меня, я знал, что она не должна умереть, говорил сам себе и ещё с большим упрямством сжимал холодный камень мрамора на могильной плите. Цветы, которые здесь никто не садил, безжалостно вырывались из холодной, промёрзшей почвы, сырой от дождя. Прорывались с таким рвением, словно пытались показать всем, что они живые, одиноко стоят среди иссохшей травы и обглоданных деревьев, сверкая пестротой дикого цвета, ярко-розового сияния.
 Я стоял перед ними на коленях, упиваясь их необычайной красотой, свежим ароматом, ушедшей радости. Среди осенних, выжженных деревьев едва проступал туман, липко цепляясь за опавшую листву, бесшумно окутывал меня. Могила была под большим, раскидистым деревом. Его ветви были подобны мелким капиллярам,
Пронзающих пространство вокруг себя. Чёрная кора, сморщенная под натиском стихии, плотно облегала упругие ветви, подобно доспехам древних воинов. Оно и в правду было похоже на одного из них, охранявший нездоровый покой скомканных чувств.
 На бледную руку упали холодные капли. Я, неожиданно вздрогнул от неприятного ощущения, по телу пошла мёртвая дрожь. Лёгкий ветер, едва пошевелил застывшие розы. Ветер усиливался. Тонкая, белая одежда теперь бесполезно колыхалась на моём теле, уныло выл лес, пугал своими коряжистыми, серыми ветками. Начинался дождь.
 Мне было всё равно, что происходит вокруг. Пускай дует ветер, пусть с небес летит злой, сметающий дождь, пускай я заболею, умру от холода, паду растерзанный волками. Пусть будет так, я кровью изойду, но достоять мне хватит сил, сказать последние слова, услышать тишину, увидеть роз осыпанных бутоны, прильнув к сырой земле, увидеть смерть, принять её и с ней смириться. Мне хватит сил, пускай всё потерял, развеял грустью на рассвете, проститься всё же должен я с тобой, любовь моя, во время бури, осенью холодной.
 Существует одна красивая легенда, в ней говорится о том, что с рождения, каждый человек наделяется божественным заступником, посланным Богом, чтобы тот защищал его от зла, следил за его поступками, учил мудрости жизни, открывающей истину. Таких заступников, называют ангелами-хранителями. Ангелы – это воины Творца, его верные помощники и созидатели. Слово «ангел» означает «новорождённый», поэтому, не случайно, так принято называть младенцев. То есть, новорождённый в светлом союзе, предшественник блага, образ продолжателя священного дела на земле. Когда самые светлые чувства объединяются вместе, чтобы создать свет, отражением которого являются наши души. Но не многие знают, что существуют ангелы леса-хранители тайн природы и вечной гармонии, их называют эльфами. И, пожалуй, никто не слышал об ангелах любви. О них никто не говорит, никто не знает. Сложно себе представить, что они есть. Люди так привыкли к этому чувству, оно стало настолько повседневным, обыденным, что необходимость в чуде постепенно отпала. Только они живут в наших душах. Как они появились? Создавая мир и людей, Господь должен был найти себе помощника в своих делах, верного и преданного высоким целям. Им стал обычный ангел, отличающийся от всех остальных умом и небывалой интуицией. Его звали Люцефиус-сын зари. Люцефиус появился на заре второго дня бытия. Ему было велено охранять землю и всё живое на ней, пока не появится человек-сын Творца Всемогущего. Он был пленён и искушён властью, данною человеку. Ему захотелось овладеть им, властвовать на земле. Но Бог не внял его мольбам, лишь сказал, что время, отведённое ему на земле, истекло, и велел возвращаться обратно. В этот момент Люцефиуса одолеволо чувство ревностной обиды и недоверия, не мог смириться со своей участью, и тогда, решил навсегда отречься от Бога, возненавидел род людской, внёс смуту и раздор в дела человеческие, сея чувство скорби и уныния. Навечно вселил в наши души страх и одиночество. Творец проклял его, лишив своего покровительства.
Теперь на земле суждено ему строить свой мир. Он изгнан из рая на закате дня, рождённый на рассвете был сыном Бога наречён, он первый был, взращённый в неге райской, он проклятый своим отцом. Творец на землю грех свой опустил, деторожденья грех, аборт ужасный произвёл, убил нетронутое семя, но он любил его, любит и сейчас. А мать его, заступница скорбящих, заплакала в тот миг, слеза летела вниз сквозь облака, стремясь к земле, ударилась о лист и разлетелась прочь на части две, неразделимой силы... Так рождена любовь была, две части целого женщин и мужчин, должны быть вместе, навсегда, навечно…
 Не помню, сколько времени я простоял под дождём, перебирая мрачные мысли. Одежда была вся мокрая, по телу скатывался холодный пот, меня знобило. Неожиданно, в шелесте дождя, раздался колокольный звон, монотонно отмеряя мгновения в звенящую пустоту. Он тот час вернул меня к жизни, и я не спеша, направился в его сторону. Церковь была неподалёку, я нашёл её без труда. Это было старое готическое здание, с длинными тёмными окнами и высокой башней, напоминавшей колокольню. Вокруг неё простирался безжизненный лес, пустой и одинокий.
 Я тихо подошёл к мощной деревянной двери и с силой толкнул её. Передо мной раскинулась тёмная зала, впереди священный алтарь. Свечи скудно освещали огромное, мрачное помещение. Перед алтарём я увидел стоящего на коленях священника. Опустив голову и сжав перед собой руки он шёпотом читал молитву. Я продолжал стоять у двери, наблюдая за происходящим, боялся помешать ему, но тут он встал, подошёл к распятию и, перекрестившись, поцеловал его. Некоторое время он стоял неподвижно, даже не шевелился. Наступила тишина, было слышно только лёгкое потрескивание свечей и отдалённый гул дождя, в надвигающемся сумраке.
- Ты, что-то ищешь?- неожиданно спросил священник. Его голос звучал звонко и величественно.
- Да,- тут же ответил я, испугавшись неожиданного звука, и плотно закрыл дверь.
- Если, ты ищешь ответ, я скажу тебе, но зачем обременять себя ненужными поисками правды, искать её в дали нашей жизни, для чего устремлять свой взор в загадочную пустоту, кроме пустоты, что ждёшь ты от неё? Нет, молчи, дай мне сказать.- Здесь он остановился, глубоко вздохнув, он повернулся ко мне лицом, мы встретились с ним взглядами. Его взор пронзал насквозь мой разум, давил, безжалостно губя, последнюю искру страданья. Глаза блестели чёрным блеском, широкий лоб и острый нос, бровей очерченная строгость, прямая шея, кость скулы, подчёркивает строгость, отсутствие волос, что лоб блестел начищенный как медь. Одетый в чёрное, в руках перебирал он чётки, своими тонкими руками, сжимал он крест, как ворон, цепкими когтями, но был в очках прямоугольных, нелепый элемент, без них, и ,впрямь, похож на дьявола он был.- Я знаю, кто ты и зачем пришёл, тебя мучает боль и непонимание, ты не можешь смириться, что её больше нет. Значит, так было нужно, так было угодно Богу. Теперь, твоя душа скитается по свету, она ищет утешение, понимания этой душевной драмы. Но никто не может понять её, никто, пока, не в силах это взять.- После этих слов он повернулся к распятию, и сел на колени, после, продолжил, тихо и спокойно. Я по-прежнему стоял у двери.- Знаешь, я всю жизнь посветил Богу, я видел многое, много перенёс, на твоём месте побывало немало людей, все что-то искали, хотели чего-то… Я, никак не мог понять, какое безумство гонит их сюда, для чего им нужен старый священник, знающий их боль. Неужели, се они были одинокими, такими ли уж разными после смерти. Жаль, что у меня нет зеркала, я бы показал им, на кого они похожи: при жизни имевшие всё, но потерявшие всё после неё.- Он повернулся ко мне и продолжил.- Я видел только безжалостных людей, глупых, лицемерных, ну е чем они кончили, служат архитектурным декором в этом храме?- Рельеф, действительно, напоминал причудливые сочетания человеческого тела, купольный потолок был выложен человеческими костями, нанесёнными па них росписью из священного писания. Внутреннее убранство даже не внушало ужаса, ничем не пугало, наоборот, лица этих мучеников, их тела, словно искупали свою вину перед Богом, охраняли это священное место.- Они все искали спасения и нашли его, не думаю, что тебя ждёт та же участь, ты другой, ты пришёл узнать о своей судьбе, что же делать дальше, а ничего, живи как жил и постарайся, поскорее, забыть своё прошлое.
- Я не могу забыть,- ответил я,- раны слишком глубоки, до сих пор кровоточат. Ты не знаешь, какого это, любить, просто сходить с ума, да, просто сходить с ума. Когда ты хочешь умереть, не видишь выхода иного, когда кричишь ты по ночам, закрыв глаза, из горла рвётся крик немой и бьётся судорожно тело, в глазах стоит она, а выход есть один: всё пережить, закрыть глаза на это и стиснув руки до крови, бороться с болью в сердце. Не видя света в темноте, упасть лицом на землю и корчиться от этой боли, стенах в мольбах, ну хоть немного света!!! А очнувшись утром, вспоминать это, как страшный сон. Это похоже на адскую лестницу, каждое новое переживание – это подъём вверх, на ступеньку выше, заново переживая боль. Но иногда, мне кажется, что она бесконечна. Хотя, если рассуждать логически, у каждой ступени, ведущей наверх, есть завершение, конец, вершина. У меня осталась только дикая надежда, как впрочем, и всегда.
Наступила пауза, он молча подошёл ко мне и тихо положил свою правую руку на моё плечо, после чего добавил.
- Тебе нужно отдохнуть, ты очень устал, новый день принесёт свежие мысли. Идем, я покажу твою комнату.
 Священник жил недалеко от церкви, у него был свой дом и небольшое хозяйство, главным образом огород, за которым он тщательно ухаживал. Дом был небольшим, одноэтажным, с тремя комнатами и обширной столовой, которая, ко всему прочему, служила приёмной для гостей. Я умылся, надел чистую одежду, и мы пошли ужинать. В столовой стоял длинный деревянный стол и всего несколько стульев, видно, хозяин не очень жаловал гостей. Из-за отсутствия лишней мебели и ненужных столовых приборов, помещение казалось пустым и открытым. Более остро это подчёркивали три огромных окна, от самого потолка до пола, без штор и каких-либо занавесок. Стоящие, по кругу, в середине стола, восемь свечей были единственным источником освещения. Мы расположились на концах стола, друг против друга. Я даже не помню, чем он меня кормил, знаю только, что это было очень вкусно, скорее всего, тушёные овощи.
 Мы долго молчали, я, как завороженный, поставив локти на стол и облокотив на руки голову, смотрел вглубь стола, на горящий огонь.
- Ты можешь и не молиться,- нарушил мои он мысли,- это твоё дело, нельзя идти против человеческой воли, если этого не хочет сам человек.
Я посмотрел в эти большие окна, и неожиданно спросил.
- Зачем это тебе?
- Чтобы лучше видеть мир.- ответил священник,- мир и всё, что в нём происходит. Сквозь большие широкие окна виден лес и неба лазурная даль. Наблюдать за качаньем ветвей, за бесшумным восходом в сумрачный час, видеть добрых животных и пение птиц, видеть всё, до мельчайшей пылинки, наблюдать за цветущей листвой и осенним багровым сияньем, ощущать белый холод зимы. Сквозь большие широкие окна, пусть заглянет ко мне человек и посмотрит в глаза мне открыто, он увидит всё то, что и я. Жизнь прекрасна, вольна и смешна. Посмотри на суровость ветвей, на застывшие вздохи природы, все невзгоды людские, печаль – это мусор ненужный, пустая игра, не сравниться им с нею, стоящей в окне под берёзой, опёршись рукою о ствол, в чёрной ветхой одежде, изодранной в кровь, тихо стонет она, свою боль доживая. Её время пришло, спать в холодной земле, под могильной плитой, где яркие розы цветут…
- Действительно, это была она,- произнёс я с глубокой грустью.
 Темнота всё глубже проникала в дом через большие окна, ночь сгущалась чёрным туманом в округе, настораживающая тишина пронзила воздух, притаившись в нём хищным зверем. Теперь, в окнах было не разглядеть ничего, только зияющие пустоты, словно, их нет вовсе. Мне стало не по себе, я вдруг скукожился от внезапного сквозняка.
- Почему так страшно?- спросил я.
- Неужели, простая темнота, пугает тебя больше чем твоё безумие? Хотя, всё может быть, если учесть, что она обнажает наши чувства, обгладывая наши эмоции. Темнота – это чистая правда, даже капля тщедушного света не исказит её, правды, наоборот, будет смотреться нелепой ложью, белой грязью, на лице истины.
Ну, довольно риторики, тебе пора отдыхать.
 Всю ночь я не смог уснуть, непонятная боль не давала покоя, она казалась настолько родной и знакомой, словно, это уже когда-то было, случалось со мною раньше, не хватит слов, чтобы объяснить её…
 Младенец плачет, засыпая, боится темноты, боится быть покинутым родными. Наплакавшись, усталый и больной, уснёт спокойно, забудет на мгновенье боль, а утром, снова плакать будет, поймёт, увидит, что один и боль проснётся в нём как прежде…
 Холодный рассвет бросал мутные тени сквозь узкие длинные окна храма, зло освещал выступающие кости на его стенах. Застывшие лица, в то утро, багровели как никогда. Перед распятием горела всего одна свеча, обдавая жёлтым светом надвигающийся день. Я стоял на коленях и судорожно сжимал руки, сжав плечи и опустив голову, то и дело вздрагивал, всё сильнее прижимал руки к груди.
- Отче наш, ежеси на небеси, да святится имя твоё, да прибудет воля твоя, как на земле, так и на небе, хлеб наш насущный даш нам днесь…
 Господи, не веди во искушение, избавь меня от этой боли, открой мне истину, омой мои тёмные раны своей слезой всемилостивого сострадания, не дай погибнуть от этой боли, огради мою душу от чёрной тоски, защити мой разум от порочных мыслей. Скажи мне слово, чтоб сумел идти я с ним бесстрашно, огради своим щитом от демонов, что следуют за мною по пятам. Ты знаешь, что всех жизней, мне была любовь дороже, всю жизнь скитаюсь в поисках её, её одну хочу я обрести. Себя на смерть я гнал, я в пасти монстра был, я выжил, я спасён. Готов отдать я всё, чтоб ты была со мной, но я всё потерял, друзей, мечту, желанье жить.… Как тяжек груз святого естества, я благодарен, Господи, за то, что ты со мной, за то, что дал любовь, во тьму унынья ты меня с ней бросил, одну её, но не найдя так утешения, сгорела, прочь ушла, покинув навсегда, её я боли не забуду.
Зачем ты делаешь со мной, ну для чего её ты губишь? Я превратился в зверя в темноте, что в глубине своей берлоги рычит строптиво, хочет крови. Мне чаще снится смерть, убитые мной люди, готов я за родных порвать им глотки, выдрать им глаза и ноги, себя я не жалею для неё.… Хочу лишь только, чтоб меня любили!
 И тут я упал без сознания, хорошо, что рядом оказался священник, он тот час поднял меня, и положил мою голову себе на плечо. Я по-прежнему что-то бормотал, как в бреду.
- Не сострадания ищу, хочу спасённым быть, тобой одной, тобой…
 Когда я очнулся, было совсем светло. Сквозь свинцовую муть неба пробивалось ноябрьское солнце. Я встал с кровати и подошёл ближе к окну, оно действительно было большим и широким, на нём не было занавесок, как и на всех окнах этого дома: «Наверное, он не привык прятаться от мира, видимо, ему нечего скрывать от него, а что мы пытаемся спрятать от его глаз, и что прячу я?» И впервые улыбнулся, когда солнечный лучик осветил моё усталое лицо. На мгновение, мне стало тепло и спокойно. Я вышел во двор. Там, уже во всю копошился священник. Он вместе со мной радовался редким мгновениям теплоты скудных, осенних дней.
- Как ты себя чувствуешь, уже лучше?- спросил он.
- Немного лучше, чем вчера, а вы, я смотрю, уже работаете?
- Земля - это святое, к ней нужно относиться очень бережно, как и к самому себе.- ответил священник.
- Если так, боюсь, что у меня ничего не выйдет.
- Это ещё почему, неужели, ты себя не бережёшь?
- Плохо получается.
 Тут, он бросил свою работу и подошёл ко мне.
- Расскажи мне о своей жизни, быть может, я смогу помочь тебе?
- Даже, если не сможете, мне уже будет легче.
 Мы отправились к реке. Река бесшумно несла свои холодные, тёмные воды в голую даль. Я сел на большой камень, около самой воды. Всё никак не мог собраться с мыслями, с чего же начать?
- О чём начать рассказ, начать его с рождения любви, когда мне было 8 лет, наивно верили мы в чудо, детьми мы были, что ещё сказать. Тогда, спустилась мне любовь, мне дар вручили быть больным, одержимым этим чувством. Прошло чуть более 11- и. лет, и до сих пор, того что было я не ощущал. Я научился видеть мир другой, существ… Я видел зло, уныние и скорбь, ужасных демонов, любовь увидеть смог, ангелов, которые спасали. Наверное, считаешь ты меня безумцем, что говорю тебе такое, но её действительно увидеть можно.- тут, я перевёл дыхание, оглянулся по сторонам, сердце стало бешено биться.- Первый разя увидел её год назад. Она была словно ангел, с белоснежно сияющими крыльями, отливающие голубым блеском, нежный бархатный свет, лился подобно Божественной неге с предрассветных небес. Не было видно лица, она не мужчина и не женщина, оно – просто чувство, ангел. Ещё тогда, ей было безумно тяжело, от того, что я натворил, но ничего не смог поделать с этим, не знал, что делать дальше. Она пала вместе со мной в пустоту, мы скитались с ней среди тоски… Я до сих пор, вижу её предсмертный образ. Она стояла ночью у окна, я был напуган, мне казалось, это демон был…

Я проснулся от страха,
С горьким вкусом слезы на губах,
С потаённым сомненьем о смерти,
С безупречной, отчётливой мыслью
На пределе порога
Развеянных чувств.
Словно хмарь на рассвете
Под тенью деревьев,
Прячет мысли свои,
Так и рыщет душа, всё боится рассвета…
При свете ночном
Колыхаются шторы,
Струится сквозь них
Таинственный свет.
Прозрачные тени
Ложатся на пол,
И кружат в лучах
Затаённого блеска.
А в них кто-то дышит,
В них кто-то рыдает,
И дёргает ткань
Неумелой рукой.
По мне вдруг забегали тени,
Быстрей и быстрей!
При свете ночном
Мои руки и ноги
Совсем почернели,
Прозрачными стали,
Холодного цвета,
Земельных оттенков
И грязи одной!
Я выбежал к свету,
Обуглились кожа,
И чёрной росой
Заиграла она
Брызгами крови моей молодой.


Я видел святого
В чёрных одеждах,
С крылами
Несчастного зверя,
Тоскою суровой
Окутал он их,
Накинув небрежно
Прозрачную шаль из тревог,
Надеясь укрыться от этих невзгод.

Стоял и молчал,
Боялся взглянуть,
От страха
Всё тело сквозило внутри.
Прильнул я к стене,
Дрожат мои руки
От мига,
Безумства судьбы…

 Я вернулся из пустоты, она пожертвовала собой, ради меня. Что, я без неё, зачем, я без неё, я не смогу жить, медленно сходя, сума. Мой ангел так решил уйти, сказав мне на прощанье: «Устал я от тревог, мне больно отдавать, всё это никому, отчаяние, ревность, и глупо тратить, рвать себя на части. В крови душа, вот-вот, последний стук пробьёт мгновенье, уйду я снова в мир мечты твоей…»
 На подоконнике остались только отпечатки рук, кроваво бледные, они медленно стекали каплями на пол, я прикоснулся к ним, так горяча, свежа, недавно пролитая кровь.
 Солнце, вдруг, неожиданно погасло, на лес упала хмарь, река бесшумной стала, как будто, гибели её все ждали.
- Не ходи этой ночью в лес.- предупредил меня священник.
 Эта ночь, была особенной. В доме висела мёртвая тишина, я чувствовал, как через тёмные окна за мной следят пытливые глаза. Их не было видно, стоило только приблизиться к окну, они тут же кидались на тебя. Я стоял напротив двери, нерешаясь открыть её. Что-то тянуло меня к ним, подобно незримой тоске, манило в тёмный лес. Я открыл дверь и вышел во двор. Больше, я ничего не видел. Вокруг темно и тихо, да шёпот чей-то за спиной, бросаются тебе они под ноги, когтями мелкими рвут руки, цепляются за грудь… Я отбиваюсь, что есть сил, меня, спасает свет души моей, он ярче, горячей, расходится теплом по телу. Они кричат от этой боли, уходят снова в тишину, к тоске своей, мучительно любовь мою им видеть. Иду вперёд я, к свету, ко мне навстречу человек, в накидке серой, без лица, протягивает руку… Не помню я, что было дальше, очнулся в камере квадратной, серой, без потолка, зияла пустота. В ней было одиноко, я думал о своём, со мной была моя любовь.
 На рассвете, всё исчезло. Очнулся я уже в жоме у священника. Нет, меня разбудил ни шум ветра, ни мерное потрескивание свечей, ни утренний свет из окна, я проснулся от одиночества… Пробудился с болью в сердце, словно, что-то с невероятной силой давило изнутри, рвало грудную клетку. Я сжался весь от боли, сильнее стиснул зубы, и нездоровая дрожь пробежала по всему телу. Ещё мгновение, и тело выгнулось упругой тетивой, раскрытый рот, ни звука даже, немые вопли из него, трясутся руки, и мозг вот-вот вскипит. Пытался встать, да ноги не идут, захлёбываюсь в собственном страданье. Но отчего же это всё, а от того, что рядом нет её. Шатаясь, я побрёл к могиле, еле передвигая ногами, упал перед ней на колени, опустил руки, и равнодушно смотрел, как осыпаются последние цветы, им было слишком холодно от этого ветра. Прильнул к последним лепесткам, и чуть дыша, промолвил: «Да, я влюблён, но так легко, наивно. Она мила, мне нравится её душа, мне хорошо с ней находиться рядом.
Запомнил чувство это, этот голос, души её мне не хватает рядом, игривой, властной, непокорной.
 Любовь родилась вновь, упал последний лепесток…»