По ту сторону жизни

Глава 1.

Бывает, что неопределенная грусть и тоска гложет тебя изнутри. Что поделать? Тут надо только ждать, что все пройдет. Что все пройдет, и не останется и следа тех переживаний. Но не понятная мысль, которую так и не можешь сформулировать, не дает покоя, усиливается. Ты хочешь от нее сбежать, но не можешь. Ты хочешь улететь, но нет крыльев. Ты хочешь прогнать, но немеют губы. Ты хочешь совладать с собой, но битва продолжается не в твою пользу. А потом ты слышишь телефонный звонок. Всего лишь звонок, но он пробивается через твою схватку, пронзает мозг. Ты делаешь шаг, берешь трубку. У тебя белеют губы, ты молчишь и не можешь ничего сказать. Ты не знаешь что делать. Но делать уже нечего. Ты сделал все, и больше ничего не вернуть и не повторить. И этот звонок перечеркивает жизнь. Ты хватаешь ключи от машины, бежишь со всех ног до гаража. Понимаешь, что спешить уже некуда. Что спешить не стоит. Но уже не важно все, ты мчишь на всех скоростях, игнорируя дорожные знаки. Чтобы удостовериться, чтобы проверить. Ты не веришь тому, что тебе сказали. Ты не хочешь в это верить. Но ты уже на месте. Видишь слезы, слышишь плач, узнаешь знакомые лица. Это не сон. Ее больше нет. Сейчас она в лучшем месте, наверняка видит свет в конце тоннеля…
***

Иногда приходится верить в Судьбу. Не хочется, а именно приходится. Твоя жизнь – это сплошное стечение обстоятельств, которое никак не хочет поддаваться даже простой логике. Если бы я не включила однажды аську, меня бы не нашел Он. Не нашел бы – не было бы недоразумений, заминок, бессмысленных ожиданий, боли и грусти. Но и не было бы тех чудесных моментов. Я – в прямом смысле – житель Сети. Интернет – мой единственный дом, где я была именно такой, какой хотела быть. Не так уж и важно, кем я была в реальности, в Сети можно все. В Сети ты можешь стать красивой, ты можешь зачаровать тайной, можешь общаться, флиртовать, любить и заводить детей. Сеть – это неожиданно прекрасный мир, где ты можешь быть серебряным ангелом или демоном Ночи, маленьким котенком или жестокой львицей. Увы, ты не можешь уже жить без Сети, тебя гложет твоя беспомощность. Смотришь в зеркало и понимаешь – в этом мире ты не так красива, как хотела бы быть. У тебя не хватает характера, чтобы стать такой же хладнокровной и жесткой. И что в итоге? В итоге одно разочарование. Но только до того момента, пока не встречаешь человека, который для тебя становится идеалом. Нет, не говорите, что идеалы не достижимы. Они есть. Просто надо четко знать, что идеал – это собрание свойств человека, которые тебе нравятся, и в которых ты нуждаешься. Отдельные недостатки, не относящиеся к ним – ими можно пренебречь. Какая тебе до них разница?
 И вот, я встретила свой идеал, который принял меня такой, какая я есть и в Сети, и в реальности. И много было за тот промежуток времени, многое пережито, но многого еще не было. Да и могут ли быть интересными отношения, печальный исход которых был уже заведомо предрешен? Я не знаю. Поэтому, наверное, иду и думаю…

***
Последнее время Надежда Владимировна была крайне раздражительна: передряги на работе, ссоры в семье, мелкие проблемы – все играло свою роль. Больше всего напрягали отношения с дочерью – ее «переходный период» выводил из себя. Дочь все больше не слушалась, уходила из дома, повышала голос. Проще говоря, все больше уходила из-под контроля родителей. Вот и сейчас она уже сильно задерживалась с прогулки: уже как два часа должна быть дома. Опять не отвечает мобильный, опять не звонит. Ну что же делать с таким «подарочком»? Неконтролируемая злость переполняла Надежду Владимировну, разрасталась буря в ее сердце. На пол летело все, что попадало ей под руку: книги, тетради, техника, рисунки… Из стопки учебников выпали фотографии ее дочери с чудовищным «мейкапом», разодетая в стиле готики. Белое лицо, черная подводка, мрачные одежды. Не задумываясь, мать разорвала фотографии и кинула их на пол. Но последнее фото – портрет – она положила на стол, вытащила ножницы и проткнула на ней глаза дочери. Лукавый и заигрывающий взгляд превратился в пустой и злой. С криком Надежда Владимировна кинула фотографию на шкаф и продолжила дальше «наводить порядок» в комнате дочери. Как неожиданно раздался звонок. Она подлетела к телефону и схватила трубку, приготовившись накричать на дочь. Но вместо этого, ее лицо побледнело, задрожали губы; она бессильно опустилась на пол, не в силах вымолвить ни слова. И напрасно в трубке раздавалось бессмысленное «алло!»…

***
Все, что случилось видел Брат. Вообще, наверное, Брат был для нее самым близким человеком. Даже не подозревал он, насколько близким… Сегодня она задержалась у него допоздна. Это смотрелось довольно странно со стороны, когда она кинулась ему на прощание на шею с криком «до завтра, братишка!»… Но спустя совсем короткий промежуток времени, был слышен визг тормозов, плач и стон… Брат подлетел к окну, чувствуя неладное, и увидел свою Сестренку уже лежащую на дороге. По словам водителя, как позднее он произносил, едва шевеля губами, он не успел затормозить, она вывернула из-за угла с мечтательным взглядом, погруженным в себя, и опомнилась практически уже в полете через машину. Приземлилась она крайне неудачно, если можно так выразится. Брат вызвал по мобиле Скорую, но Сестра так и не открывала глаз, хотя и с трудом, но дышала. На глазах Брата выступили слезы, и, хотя Скорая примчалась очень быстро, он не успокаивался, почему-то чувствуя вину. Он так и не отдал ее врачам, лично занеся в машину, чтобы в больнице быть вместе с ней… Она умерла в реанимации… глупой смертью, которой не заслуживала. «Если ты не хочешь жить, найти то, за что можно умереть». Вот только жить она хотела.. В свои-то года.. В отличие от многих знакомых, она вносила в компанию некоторое оживление. Была светлой и веселой, как маленький ангел. Ангел с обломанными крыльями, которого не хотели пустить на небо..

***
Бессмысленно смотря куда-то вдаль, Он стоял возле ее палаты. Не было больше той маленькой веселой девочки, которая как верная собачка преследовала его по пятам. Любишь? Люби, но не мешайся под ногами. Зря он так в свое время сказал. Зря… Но какая теперь, в принципе, разница? Ее нет, и больше не будет. Она была разве нужна? Глупо. Ему никто не нужен. Даже он сам. Вот только он бы хотел сейчас поменяться с ней местами, не дать ей погибнуть даже ценой своей жизни. Хм. Даже? Ему давно было плевать на себя, на свою жизнь. Даже на других. Смешно было вспоминать, как он познакомился с этой девочкой. Милая и интересная, она жила в Сети и была по праву ее Королевой. Хотя, скорее принцессой. Маленькой такой. Смешной. Общаться с ней было приятно, легко, не напрягаясь. Интересная собеседница. Собеседница? И все? Ну нравилась она ему, нравилась. Странно, конечно, чуждым чувством. Это была не любовь, не симпатия. Наверное, сильная привязанность. А вот теперь, когда ее не стало, теперь пусто и грустно. Он посмотрел на небо, где летали птицы и ярко светило солнце. Кучевые облака казались воздушными замками, гордыми драконами, белоснежными пегасами. Весь мир был залит светом, теплом и лаской. Вспоминались ее слова: «Страшно умирать весной – все вокруг оживает, цветет, а тебя уже нет…»

 ***
Машина вылетела внезапно, из-за угла, пока я была погружена в собственные мысли. О чем я думала? О том, что надо жить дальше, что хватит ныть, в конце концов! Ну будет же другой человек, которого я полюблю! Ну не дура же я, не страшилище… Но мои размышления прервал визг тормозов и крик водителя. Уже «в полете» до меня дошло, что же на самом деле случилось. Вот тебе и новая жизнь, вот тебе и новая любовь. Обидно почему-то стало. Боль была настолько сильной и неожиданной, что я не находила в себе сил, чтобы даже открыть глаза и увидеть плачущего надо мной Брата. Мой Братишка, моя радость. Я знаю, что умираю, но мне почему-то не страшно. Я не верю в Бога, я не верю в загробную жизнь, я не верю ни во что. Но хочется надеяться, что у тебя будет все хорошо. Люби, будь любимым, верь, живи, надейся! Последнее, что я помню – Его голос, Его шаги. Он ворвался ко мне в реанимацию, но было уже поздно. Я помню свой последний вздох…
 А вот потом и начались эти 40 дней. Эти 40 дней. Как быстро они пронеслись. Вот сейчас лежу и вспоминаю, как ушла боль, как проснулась и открыла глаза. Я попыталась встать, и у меня получилось. Странно было все это, сначала я обрадовалась. А вот потом стало страшно… Встав, я с ужасом уставилась на собственное мертвое тело, бледное, спокойное и какое-то ужасно родное… страшно… наверное, если бы мне могло стать плохо, мне стало бы… я бы потеряла сознание, меня бы вырвало. Но этого не происходило, и я молча смотрела на себя.

***
2 глава Смерть есть уже искупление множества грехов.

Надежда Владимировна так и не смогла застать последний вздох дочери. Она попала в пробку – дорогу перекрыли для проезда властей – и она не успела. Прорвавшись через отговаривавших ее врачей, она влетела в реанимацию, где кроме врача и незнакомого молодого человека было только тело дочери, которое уже отключали от аппаратуры. Подбежав к столу, она схватила ее руку и, опустившись на пол, беззвучно заплакала. Ее глупая дочь, доводившая мать своими бесчисленными выходками, принесла ей последнее несчастье. Вот только сейчас Надежде Владимировне так хотелось, чтобы дочь встала и начала опять доказывать, какая она взрослая и самостоятельная. Как ей хотелось услышать звук ее шагов, звук хлопнувшей двери. Рядом с ней беспомощно сел и незнакомец. На его лице не было видно слез. Но и лицом это нельзя было назвать – бледный, худой, пронзительно голубые глаза в свете лампы смотрелись ярко-синими, тонкая рука с длинными изящными, но одновременно по-мужски грубыми пальцами гладила ее дочь по голове. На лице его не было отражено ни одной эмоции, пустой взгляд бессмысленно уставился куда-то вдаль. Наверное, также смотрелась и Надежда Владимировна со стороны. Но это ей уже было все-равно. Абсолютно все-равно. На автомате она вышла из реанимации и отправилась домой.
 Как назло ее дом находился часах в полторах езды от больницы: автобус, метро, автобус. На улице было тепло и солнечно, цвела сирень, в лужах купались голуби. Все это светлое великолепие конца весны, начала лета слепило глаза, и даже у самых больных бесконечной депрессией людей на душе становилось легче. Вот только мать это все раздражало, хотелось отвернуться, не видеть этого всего. Жестокое время, жестокий случай, жестокая Судьба. Приехав домой, Надежда Владимировна первым делом задернула шторы, через которые все-равно, как бы она ни старалась, пробивал радостный солнечный свет. В комнате дочери было тяжело и пусто. Мать бросила взгляд на разломанные вещи, разбитую технику, мельком прошлась по сорванным плакатам и остановила свое внимание на стопке разорванных фотографий. Достав портрет с выколотыми глазами, она сжала его в руках, упала на диван и плакала, плакала, плакала. У нее не было сил, чтобы сообщить новость мужу. Он пришел уже заполночь, открыв ключами дверь, и увидел свою жену на диване дочери, спавшую в странно изогнутой позе, обнимая портрет без глаз. Вокруг в комнате было чисто и опрятно, но пусто. Большая полная луна бросала на пол свет из-за задернутых штор. На письменном столе валялась стопка склеенных фотографий дочери, стоявшей на концерте. Отец перебирал их одну за одной под тусклым светом лампы, не решаясь разбудить жену. Его внимание привлекла одна-единственная фотография, где дочь была не одна. Она обнимала на ней худощавого, но очень красивого молодого человека с пронзительно голубыми глазами. Она улыбалась, как маленький ребенок, а он смотрел на нее, как на неразумное дитя.

***
Сначала мне казалось, что это все сон. Что я сплю, просто не могу проснуться. Но, увидев, как рядом руку, которая некогда была моей, обнимала мама, а Он гладил мне по волосам, я присела рядом с ними, за их спинами, и беззвучно заплакала. Как получилось, ведь слез не было видно. Мне хотелось обнять маму, но руки прошли сквозь нее, а она только поморщилась как от неожиданного сквозняка. Мне хотелось припасть к губам любимого, но я поняла, что больше не смогу этого сделать. Когда я сейчас лежу и вспоминаю это, мне не так страшно. Я успела привыкнуть. Потом научилась и управлять собственными прикосновениями. Но тогда я этого не могла. Мне было плохо и страшно, но я не знала, что мне делать и как мне быть.
 Мама начала собираться домой, а Он так и оставался возле моего трупа. Даже сейчас мне трудно произносить это безжалостное слово – «труп» - но что поделать? Я с ужасом смотрела на собственное бледное лицо. Я была не в лучшем виде, но могло быть и хуже – слишком все-таки удачно – если так можно выразиться – перелетела я через машину. Я просто свернула шею и перебила позвоночник. Поломанную руку я даже считать не хочу, ее все-равно было не видно. Оглядев свое новое тело я с удивлением поняла, что та оболочка, которую я вижу, абсолютная копия моего тела, но совершенно обнажена. Надо было, наверное, покраснеть, но кто меня тут видел? Все смотрели на мое израненное тело, плакали… Выйдя вместе с мамой за дверь, я увидела Братишку и его любимую девушку – она оставалась с ним, когда я собиралась уйти домой. На их лицах еще не высохли слезы; увидев мою маму, заплакали опять. Было их настолько жаль, хотелось как-нибудь их утешить, но что я могла сделать? Мой Братишка, прости меня, неразумную дурочку. Прости за все. Хотя, я вижу, ты успел меня простить. Спасибо, спасибо за все.
 В автобусе и метро я ехала вместе с мамой – домой. Вокруг было тесно, но люди, видимо как-то ощущая мое присутствие, отодвинулись от того места, где стояла я. Мама смотрела в окно с ненавистью, злобой на светлый окружающий мир. А ведь действительно, знаете ли вы, каково умирать весной? Конечно, откуда вам знать. Зато я испытала на себе это чувство, и, поверьте, я никому такого не пожелаю. Для меня весна вообще самое любимое время года, когда я просыпалась от зимней депрессии и начинала жить заново. Заново любила, заново боролась, заново страдала, но хоть что-то, но я делала. Жизнь кипела весной, для меня она была дополнительным стимулом, верой в лучшее. Была. Все-равно я люблю весну, даже теперь. Даже когда меня уже не стало. Странно, но, понимая разумом, что жизнь кончена, я не могла в это поверить. Я же передвигаюсь, я все вижу и слышу. Кажется, я даже дышу! Но как же тогда я могу быть мертва? Эти мысли не укладывались в моей голове. А тем временем мы приехали домой.
 Дома я увидела свою комнату. Зрелище меня поразило. Вокруг поломанные и порванные вещи, словно после урагана. Стопка моих любимых фотографий порвана на мелкие части. Увидев же собственный портрет, мне стало не по себе. Жуткое зрелище. На столе валялись обрывки фото, где мы с Ним стоим в обнимку. Красивый Он, сволочь. Зачем только такие рождаются на свет? Наверное, чтобы такие как я мучались.
 Мама плакала. Плакала долго. А потом стала убирать в комнате, склеивала фото, чинила вещи. Мама, мамочка, родная. Прости меня, свою дочку, за такое отвратное поведение. Была дурой, признаюсь. Просто рядом с Ним не хотелось думать, хотелось побыть с Ним подольше. Но ты не разрешала. Наверное, стоило тебя послушать, тогда бы всего этого не случилось. Но ты не слышишь меня, мама, не слышишь. И не знаешь, насколько я тебя люблю. Винишь себя в моей смерти. Не стоит, я виновата, только я. Не надо делать поспешных выводов, ты слишком плохо знаешь… знала… собственную дочь. Я не такая, я совершенно не такая, какой ты меня считаешь. Извини, мама, прости. Какой я была глупой… Вот ты лежишь на диване, обнимаешь мою фотографию, и не знаешь, что я рядом. Я всегда буду с тобой, мама. Я тебя не брошу. Знай это! И спи… спи, мама… завтра станет легче, я обещаю. А я посижу рядом, вот в этом кресле, моем некогда самом любимом. Я посторожу твой сон, мама. Спи…

***
На следующий день началась учебная неделя. Я не могла спать, просто не знала в этом надобности, но ночь прошла абсолютно безо всяких размышлений. Мне было жаль всех, но поделать ничего я не могла. Утром решила отправиться в школу. Сегодня им возвестят о моей гибели. Мне было интересно посмотреть на это зрелище. Ведь все-таки никогда не говорят о человеке столько хорошего, как на его похоронах. Наверное, все-таки стоило присутствовать.
 День опять был на редкость теплым и солнечным. Веяли запахи сирени, возле дома у меня раньше времени зацвел жасмин. Красивый кустарник, божественно красивый. В палисадниках цвели одуванчики. Знаете, это мои самые любимые цветы. Даже говорят, что я на них чем-то похожа – такая же светлая и милая. Они попадались то и дело по пути в школу, радуя глаз, что я даже практически забыла о том, что меня уже нет в этом мире. Но, придя в заведение, в котором я провела большую часть собственной жизни, я вспомнила о своей трагической участи. Звонок еще не прозвенел, но я уже сидела за своей партой в классе. Учительница сидела мрачная, было видно что она безумно сильно расстроена. Кажется, даже знаю, чем. Украдкой, она иногда доставала бумажный платок из сумочки и промокала влажные глаза. В класс стали подтягиваться дети. Дети? Одиннадцатый класс… да, все-таки дети. Я смотрела на них как-то по-другому, не так как раньше. Дети… Кто-то как всегда опоздал, кому-то было лень идти в школу. Только Учительница сидела за столом и уже не хотела делать замечаний.
 Знаете, я всегда поражалась Учителям. Именно Учителям, с большой буквы. Они становятся нам как родителями, может даже ближе. Во всяком случае я могла поговорить с Учителем о том, о чем не решусь поговорить с мамой или папой. Увы, больше такого шанса нет. Учительница… и ты грустишь, и ты плачешь. Вижу я все, что ты думаешь. Нет, поверь, не из-за двойки в пятницу все это случилось. Да, больше я ее не исправлю, но мне не нужен больше аттестат. Знаю, ты тоже с теплом ко мне относилась. Но прошу тебя, не вини себя. Ты тоже плохо меня знала. Извини только за фамильярное обращение – перед ликом смерти все равны, и ты когда-нибудь будешь на моем месте. Но пусть это будет не скоро – ты нужна детям! Ты нужна им, слышишь? Ты еще вырастишь не одно поколение людей, воспитанных тобой на доброте и чести! Это будут НАСТОЯЩИЕ Люди! Слышишь? НАСТОЯЩИЕ! Рыцари своего мира! И их вырастишь ТЫ! Слышишь? Нет, не слышишь… Но, надеюсь, поймешь.
 Раздался звук звонка. Учительница встала, с болью осмотрела класс. Дети, даже не понимая почему, замолчали. Может чувствовали ее настроение… И тогда пошла речь. Учительница возвестила о горестном событии – моей смерти. Теперь даже у самых развеселых личностей погрустнели лица. Хотя меня вроде особо-то и не любили, но относились ко мне с уважением. Один, самый бесшабашный, которому я в свое время потрепала нервы, выкрикнул, радуясь чему-то своему: «А у кого мы теперь будем списывать?!» Но получил неожиданный подзатыльник. Странно, не думала, что на этого ребенка поднимут руку. Да, сморозил глупость. Но с нашими парнями я никогда особо не общалась, хотя, сдается мне, они меня тоже уважали. Дети…
 Из класса они выходили с понурыми лицами. На перемене собрались уже в другом классе, и сидели тихо-тихо, думая, каждый о своем. Случайно была в раздумьях кинута фраза «а жаль ее!». Нет, не меня жалеть надо. Вы пожалейте Учительницу, пожалейте мою мать, пожалейте себя. Как вы теперь без меня все будете? Не знаю… Привыкнут и забудут. Но сейчас они весь день ходят по школе. Девочки достали бумажные платки, и тихонько плакали, когда очередной учитель спрашивал, почему меня сегодня нет в школе. А потом и он молчал. Уроки больше не были такими веселыми и задорными. Смерть. Траур.

***
 Он сидел на подоконнике, закурив сигарету. Он уже бросал курить, но потом срывался снова. И вот теперь, казалось бы, после полугода выдержки, Он снова курил. Курил и думал, думал и курил. Мысли, разные, хаотичные, мешали сосредоточиться. Он уже не мог дописать программу, знаки и символы никак не укладывались в систему. В комнате играла музыка. Что-то тяжелое: готика, металл, паган, пауэр... Чаще всего именно готика. К вечеру пошел дождь, на улице стало пасмурно, небо затянула одна большая туча. Гремела гроза, бушевал ветер. Но окно Он так и не закрыл. «Простужусь, заболею, умру, а ты будешь носить мне цветочки на могилку», - вспоминал он Ее любимое выражение. Похороны завтра. И Он обязательно на них придет. Иначе просто замучает совесть. Да и нужно проститься с Ней. Нужно… Да ни черта не нужно! Он скучает по Ней! Без Нее стало так пусто! Как без света, как без солнца, цветов, зелени. Как без Воздуха! Он не может дышать, Он задыхается! Она нужна ему… Затяжка, еще затяжка…

***
Этим вечером шла подготовка к похоронам. Надежда Владимировна не могла даже встать с дивана, пролежав весь день. Приехали родственники, они убирали квартиру, готовили еду на завтра. Отец, как бы ни хотел, не мог в этом поучаствовать. У него сегодня с утра был билет на самолет в командировку в какой-то отдаленный уголок России. Его не коснулась эта кутерьма, но ему тоже было нелегко. Но о его чувствах история умалчивает – он был далеко и никому ничего так и не рассказал. А мать только раз встала с дивана, подошла к окну, чтобы закрыть его во время дождя. Этой ночью ей приснилась дочь, сидевшая в своем любимом кресле и смотревшая на нее. Дочь что-то хотела сказать, но не успела. Сновидение развеялось, и снова вспомнились последние события.
 Надежда Владимировна взяла в руки фотографию дочери с молодым человеком. Она не знала его, но думала, что обязательно его разыщет. Почему-то ей казалось, что судьба дочери напрямую зависела от этого человека. Но осуждать было уже некого, и хотелось просто поговорить. Поговорить о том, чего она не знала, о том, какая ее дочь была во внешнем мире, за дверьми квартиры.
 Дождь барабанил по стеклу, и в выключенном свете, при мерцании грозы, иногда виделась бледная Тень, сидевшая в кресле напротив…

***
3 глава Похороны

На похоронах собралось множество людей: друзья, родственники, одноклассницы. Была даже Учительница, которая взяла выходной за свой счет, чтобы придти проститься со своей ученицей. Был Брат, который не пошел на работу. Была его девушка, которая не пошла в институт. Был Он, стоял в стороне ото всех, и в его голубых глазах отражалась свежевырытая могила. Были одноклассники, пришедшие больше, наверное, из-за прогула уроков. Был солнце, и были птицы. Были одуванчики и незабудки. Был белый заборчик, была могила. Очень не вязалась с погодой эта смерть. Сейчас бы только побегать по улице, подышать воздухом, съездить на речку. А они все стоят в черных одеждах и молчат. Священник читает свою речь, но все знают, что несмотря на свое крещение в детстве, она не верила ни во что. Хотя… иногда в сочинениях писала, что есть Судьба, которая не распоряжается жизнью человека, но дает ему выбор.
 Гроб несли шесть человек. Красивый был гроб, темно-бордового цвета, дубовый, дорогой. Мать не жалела на него денег, не жалела она и на помин. По дороге, когда ей встречались прохожие ребятишки, она давала им по конфете, а то, бывало, и по две, с просьбой скушать их для помина. А сейчас горб был украшен цветами – лилии, розы, хризантемы – все утопало в них. Но кто-то, хорошо знавший погибшую девочку, пристроил к ним букетик из одуванчиков и незабудок, сорванных тут же. Конечно, они совершенно не вязались с тем великолепием покупных цветов, но были гордым напоминанием: «Мы не забудем тебя, наше Солнышко!»
 Рядом с могилой рос куст сирени. Он был большим и раскидистым, мешал как следует опустить гроб в яму, но вырубить его никто не посмел. Слишком уж он был красив и мил одновременно. Его листья слегка шевелились под тихим дуновением ветерка, они пели реквием по маленькой девочке, реквием по ее мечте.

***
Я стояла возле самой ямы, слушая, как говорят обо мне те, кто собрался на похоронах. Да, не знала я даже, что все обо мне такого хорошего мнения. Хотя, чушь все это на самом деле. Как я прекрасно видела, что они хотят сделать свою речь более напыщенной, чтобы выделиться среди остальных. Как глупо. Вы врете не мне, вы врете самим себе. Глупцы. Глупцы… Только мама, которая не проронила ни слова, а просто тихо плакала, только Брат со своей девушкой, которые стояли рядом, не находя слов, только Он – вот кто был искренен в своем молчании. Поймите же, люди, что слова – это заведомая фальшь, даже невысказанные. Только звуки дыхания, только ритм сердца, только песня слез – вот то, что называется Искренностью. А вы глупцы. Но я вас прощаю, потому что больше не могу и не хочу злиться. Это не нужно. Я уже за порогом, а вы еще, грешные, живете. А вы еще ненавидите, а вы добиваетесь, убиваете, губите. Зачем? Но вы стоите и говорите мне комплименты, которые не сказали бы никогда. Спасибо, конечно, но вы же так не думаете. Смотрите на Учительницу – она молчит. Хотя… кажется, она хочет что-то сказать. Но только срывается с ее губ «пусть земля тебе будет пухом!», и она молчит дальше. Берите пример с Нее! Глупцы…
 Все собираются к нам домой, чтобы помянуть мою грешную душу. Вот только придя на место, вы уже не помните, зачем собрались тут. Мамы уже с вами нет, она закрылась в комнате и никого туда не пускает. Брат сидит на кухне со своей девушкой – оба молчат, Он курит на балконе. А основная масса собралась в зале, где уже разливали водку, где разносили закуску. Смешно смотреть, как кто-то уже спит лицом в салате, кто-то ползает под столом, кто-то затевает драку. Тут включили мой магнитофон, но услышав грустные ритмы Лакримозы, достают кассету Верки Сердючки. Вот как вы ко мне относились, если даже пляшете на моих похоронах. Довольные и грязные, как свиньи, вы уже не помните, зачем вы тут. Толи у кого-то свадьба, толи день рождения. Вы уже пьете за День Парижской Коммуны и юбилей Чебурашки. Смешно… и грустно одновременно. Зачем вы сюда пришли? Зачем вы так себя ведете? Но кто-то уже лезет кому-то под юбку, кто-то разбил чашку, кто-то сломал табуретку. А потом они все-таки вспомнили, что сегодня похороны и решили пойти в комнату усопшей. Они долго скреблись в дверь, но мама их не пускала. Правильно, нечего им там делать. Потом их вышиб Брат из кухни, поставив самым настойчивым по фингалу, даже не разбираясь, стоит перед ним мужик или женщина. Все они сейчас были свиньями.
 
***
Он ушел раньше всех и уже сидел у себя на подоконнике. Там Он не мог позволить себе выпить, но здесь он держал в руках бутылку дешевого портвейна, рядом стояла еще непочатая бутылка водки. Сегодня ему не нужно было многого, чтобы напиться. Но боль заглушить надо было. Он видел Ее лицо перед похоронами, бледное, но улыбающееся. Казалось, что Она просто спит и вот-вот проснется. Он едва сдерживал себя, чтобы не кинуться к могиле, не выхватить ее из ямы, не потрясти, не разбудить. Она не проснется. Эта маленькая девочка… Он был виноват. Виноват. Во всяком случае свою вину он чувствовал как никогда. Но поделать уже ничего не мог. Он не мог без нее больше. Но что это изменит? Он вылез в Сеть, включил аську и с тоской и болью смотрел на ее оффлайновский номер. Она больше не напишет «Всем мое привестсвенное Мяу!», она не кинет ему «Аве!», она здесь больше не появится. Но возле ее номера светилось уведомление о непрочитанном сообщении. Он открыл его и увидел всего одну фразу: «А я тебя все еще люблю!». Это было написано утром того рокового дня, а накануне вечером, они поругались. Он открыл диалоговое окно и кинул ей плачущий смайлик, который ей никогда не дойдет.

***
Учительница ушла самой последней, даже позже Брата. Она оставалась до последнего, с отвращением смотря на окружающих. Ей было безумно стыдно за их поступки, за их поведение. Но поделать уже ничего не могла. Учительница пришла домой уже поздно, на улице было темно, тусклые фонари едва освещали дорогу. Предметы, освещенные необычайно красивой луной, приобретали зловещие формы. Мрачное небо, практически без звезд, смотрелось пустым и однообразным. Земля под ногами еще не высохла после дождя, была влажной и проседала под ногами. И только видневшийся через парк дом, светился добротой и уютом.
 Зайдя в свою небольшую квартирку, Учительница, не раздеваясь, села на диван и смотрела в противоположную стену. Ощущение пустоты и одиночества мучало ее бедное Сердце которое было полностью отдано работе. Бедная, бедная Учительница…
 Когда-то, давно, у нее была семья, муж, они помышляли о детях. Но она была женой военного, ждала, что он скоро, еще молодой, выйдет на пенсию и больше не придется мотаться по разным местам. Потом они надолго поселились в Москве и, казалось бы, все уже кончено, но Судьба распорядилась иначе. Ее муж был отправлен командиром в горячую точку. Оттуда его привезли уже в цинковом гробу… Больше у молодой тогда Учительницы не было ни сил, ни желания выходить еще раз замуж. В углу комнаты до сих пор стоит его фотография, перевязанная черной лентой. Но любовь жгла сердце женщины, и она отдала ее детям. Всю без остатка. Даже не оставила ничего себе – работала за мизерную зарплату, не соглашаясь идти в платную школу. Ей не нравилось там – напыщенные дети, низкое положение Учителя – не стоили тех денег. Не то что, ее дети, которых она брала и выпускала каждый год. И каждый год на ее День Рождения собирались те, кого она учила доброте, чести, справедливости. Даже самые отъявленные хулиганы, повзрослев, шли к ней. Некоторые уже вели своих неугомонных детей, но для Учительницы это было только отрадой. Она не видела смысла в жизни без этих детей. Таких чужих и таких родных одновременно…
 Эта маленькая девочка заметно выделялась среди одноклассников. Этакий маленький ангел, молчаливый и серьезный. Никогда она не пыталась выделиться, никогда не спорила или повышала голоса. Но было в ней что-то такое неуловимо величественное, что так любили взрослые и ненавидели дети. Среди одноклассников она не заводила серьезной дружбы. Ее не любили, но уважали. И этим странным уважением прониклась и Учительница. Когда-то она спросила ее: «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?». И она ответила: «Учителем!». А потом молча развернулась и ушла. Девочка, ты не станешь больше учителем. Ты больше никем не станешь, только воспоминанием. НО Учительница будет помнить твое горячее сердце и добрую душу. Ангел.. Маленький Ангел с обломанными крыльями.
***

 4 глава

Ему приснился до боли знакомый сон. Скорее не сон, просто Он видел небольшой отрывок из собственной жизни. В нем Он гулял с той девчонкой по парку, говорили о музыке и неземных истинах. С Ней было приятно общаться, Она с удовольствием слушала его рассказы, его мысли, его теории и гипотезы. И при этом удачно лавировала в материале, сама делала новые выводы, могла и поспорить и признать собственную правоту. Даже Он не мог ТАК общаться. У него не было столько терпения, чтобы выслушать собеседника до конца, его нельзя было переспорить. Но Она была практически идеальной собеседницей, единственное, что отталкивало – ее возраст, а точнее разница в их возрасте, да и духовном развитии. Ее душа была молода, а Он был непомерно стар, по сравнению с ней… И вот Он ведет Ее во сне к ее дому. Да, это не сон. Это воспоминание. Смешное такое. Тогда, в тот вечер, он решил ее поцеловать на прощание. Но этим только напугал Ее, Она отскочила метра на два от неожиданности, как-то нервно помахала ему ручкой и скрылась в подъезде. Он был в шоке, а потом волне смеха накатила на Него. Испугал… нашел чем испугать… Он был страшным человеком, человеком, пережившим многое. И если бы Она знала о Нем чуть больше, чем Он рассказал, то Его бы уже здесь не было бы. Странная девочка. Глупая девочка. Милая, правда, но глупая. Добрая, ласковая, заботливая, но глупая. Его нельзя было полюбить, по определению, потому что это не возможно. Он холодный, мрачный, жестокий. Она светлая, мягкая и пушистая. Не надо только говорить про единство противоположностей – это бред! Не могут два разных человека ужиться друг с другом. Не могут! Или… могут?
 Он проснулся в холодном поту в собственной постели. Все тело сводило в судороге. Бешено билось сердце. А руки еще помнили прикосновения, губы помнили ее тепло…
***

Я шла по тому заветному парку. Приятно все-таки иногда освежить такие воспоминания. Боже, я ходила за Ним следом, я верила каждому Его слову, я любила Его… И сейчас люблю, как ни странно. Я надеялась, что хотя бы после смерти это ужасное чувство пройдет, что я перестану тянуться к Нему. И нет, мне вечно суждено страдать. Я ведь вижу Его живым, вижу как Он мучается. Да… а когда-то Он так победно выглядел, когда наклонился ко мне в тот день. Когда хотел поцеловать. А я, дурочка, убежала, испугалась. Потом, конечно, корила себя за это, даже поплакала немного в подушку. Дурочка. А вот губя у него приятные. Мягкие такие, нежные. Целуешь Его, а кажется, как будто ты сливаешься с ним в единое целое. А ведь это был просто поцелуй… и как много для меня значил. Как бы я хотела сейчас повторить этот момент. А жаль, время упущено. Обидно, однако.
 Сейчас бы отдала все на свете, только бы почувствовать, как Он меня обнимает. С Ним было так тепло и уютно. С Ним было необыкновенно хорошо…

 Я повернула направо по парку, по направлению к метро. Как ни странно, хотя я и могла проходить сквозь стены и проникать через предметы, но сила притяжения на меня все еще действовала. У меня стало складывать ощущение, что мое сознание является определенного вида материей разреженного типа – молекулы тела способны к быстрой, но направленной диффузии. Кажется, один из ученых, создавал теорию о ноосфере, но ее последнее время не обсуждают. Хотя, это были только мои суждения на тот момент. Но несмотря на все, люди вокруг меня невольно расступались, что было довольно большим плюсом – потому что не самое приятное ощущение возникает, когда кто-то норовит пройти сквозь тебя.

 В метро было как всегда тепло, красиво и как-то уютно. Не знаю как вы, а я метро обожаю. Несмотря на все эти толкучки, на злость людей, пытающихся пробиться к выходу, на душный воздух.. Все это мелочи по сравнению с тем удовольствием лицезреть красоту архитектуры, чувствовать, как тебя прижимает к симпатичному парню, пару раз меня прижало к Нему.. Эх.. а такого уже не будет.. Обидно.. Но плакать я больше не умею.. да и не нужно это все.
 

 Я доехала до Его станции.. Выйдя на улицу я вновь ощутила знакомый запах сирени. Такая же растет возле моего дома. Помню, как увидела впервые этот куст…
 Мы гуляли целый день: по Арбату, возле Кремля, по паркам.. Черт меня дернул обуть лучшие туфли на высоком каблучке – по возвращению я все же умудрилась упасть со ступеньки на лестнице, проехав на пятой точке ступеней шесть и остановится без возможности передвигаться дальше. Он сначала думал вызвать скорую, но осмотрев ногу, понял, что это было простейшее растяжение. И вот тогда ему в голову пришла шальная мысль – Он поднял меня на руки и отвез в ближайшее тихое и спокойное место – к себе домой. Не так далеко от его дома находился травмпункт, куда я была незамедлительно доставлена. И уже через час сидения в очереди, я выползла оттуда, опираясь на Него. Ехать домой было абсолютно бредовой идеей, слишком поздно было, часов десять вечера. Так что мы двинулись к Нему. И как раз рос возле Его подъезда это куст – куст сирени. Я запомнила его надолго – большой, раскидистый, пахнущий каким-то необыкновенным ароматом – он манил к себе. Мне хотели обломать одну веточку, обильно усыпанную цветами, но я не разрешила – слишком грубо было бы испортить такую красоту.
 Как ни странно, не смотря на зверские предположения моей мамы, между нами в тот вечер ничего не было. Наоборот, он положил меня у себя в комнате, а сам спал в гостиной. Лишь только поцеловал в щечку и пожелал спокойной ночи, закрыв за собой дверь, чтобы ничто не мешало моему чуткому сну…

***
Он сидел и курил. Это стало уже обыкновенным явлением, которое Его уже не удивляло. За окном был очередной солнечный день, похожий на остальные. Казалось, что вроде бы все наладилось, но чувство пустоты его не покидало. Перед глазами вставали все новые и новые картины из прошлой жизни: как ходил с Ней в кино, как подарил Ей первый букет роз, как они до посинения спорили о музыке. А теперь все как-то отчуждены друг от друга. Ее Брат целыми вечерами сидит на диване в своей запертой ото всех комнате, держа в руке бокал вина. Раньше было хуже. Раньше был жестокий запой… Его девушка, кажется, ее зовут Светлана, пыталась утешить его, но пока это не сильно получается.
 Конечно, если рассуждать нормально, то этот внезапно долгий траур, грозящий перерасти в затяжную депрессию, имеет под собой довольно хлипкую основу. Ее нет. Но жизнь продолжается. Жить стоит. Ради чего? Вполне можно найти смысл… «если тебе не хочется жить, найди за что умереть». А за что умерла Она? Глупая смерть. Ненужная смерть. Но многому научила каждого… Кроме Него.
 Размышляя, он чертил ножом на подоконнике пентаграммы, как бы внутренне желая, чтобы хотя бы Ее дух был рядом с ним. В какое-то мгновение Ему в голову пришла шальная мысль. Он обвел глазами помещение, остановил взгляд на ноже, поднес его к руке. Как бы примериваясь, он пару раз провел им по коже руки прямо по венам, оставляя неглубокие царапины. Три царапины – три дня будет с момента ее смерти. Четвертый раз он уже собирался провести нож сильнее, чтобы порезать вены, но… нож неожиданно выскользнул из Его руки и воткнулся лезвием в пол.
 Он было потянулся за ним, но неожиданно включился музыкальный центр и тихо-тихо начались раздаваться в комнате аккорды «Alien Zu Zweit». Где-то совсем близко пахнуло холодом, Он поежился, и услышал, как кто-то шепчет ему на ухо:
 … Не вздумай думать о печали,
Не вздумай мыслить о Судьбе.
Где я лечу под Смерти шалью,
Тут нету места и тебе.

Живи на ныне бренной свалке,
Спеши работать и любить.
Идя над пропастью по балке,
Рискуешь жизнь свою спалить...

***

…Я буду рядом до исхода,
Но видеть Вас здесь не хочу.
Какая нынче тут погода...
Но я вернуться не смогу.

Не вздумай помнить об уходе,
И ножик острый отложи.
Будь самым яростным в породе:
Живи, беги, кричи, души!

Я кричала Ему эти строки в надежде, что буду услышана. Я надрывалась, срываясь то на крик, то на отчаянный вопль. Я металась по комнате, с каждым кругом зачем-то срывая календарные листки. Я, управляемая одними только эмоциями, несколько раз пыталась схватить нож, но так и не получилось. А потом… потом я вспомнила, что я мертва.
 Я опустилась на пол, тяжело дыша, и молчала. И услышала, как Он тихо-тихо повторяет: «…Живи, беги, кричи, души…»

***
5 глава

Я закрыла глаза руками, не в силах поверить, что все-таки до него докричалась. Мне хотелось встать и попробовать еще раз, но неожиданно пол подо мной провалился, голова закружилась и я полетела… Только слышала отдаленные голоса. Только помню голос подруги…
 
***
 Подруга стояла с Ее одноклассницами, обсуждая недавнюю усопшую.
- Она была какая-то всегда не такая, как все. Тихая, скромная, незаметная. Как тень. Не находишь? – спросила одна из девчат у подруги.
- Да, странноватая была. Но о покойниках плохо нельзя говорить. Хотя… сказать по правде, она меня слегка бесила: эта ее отрешенность «от мира сего», ее манера одеваться, говорить. А музыка? Эта музыка никак не подходила к ее характеру…
- А что она слушала-то?
- Да хрень всякую… готика, металл, паган какой-то… хотя когда ее называли неформалкой, она отрицала это!
- Почему? Разве это не лестно таким, как она, когда их называют неформалами?
- Ей было не лестно. Она долго и нудно читала мне в свое время лекцию, но я уже не помню смысла.
- А вроде неплохая девчонка была… Жаль все-таки…
- Нормальная. Иначе бы я с ней не общалась! Была бы она полным говном, я бы с ней не общалась!
- Да хорошая она была! И все тут! А ну расступитесь! Заканчивайте о покойниках языки чесать!

 Подруга с надутым лицом отвернулась и пошла своей дорогой. За ней последовали парочки «лизоблюдок», которые, в принципе прижились в этом классе, что в дружных коллективах получается с громадным трудом.
 Скажем так, отношения Подруги и Ее держались в основном на взаимовыгоде: что-то нужно было им обеим в друг друге, вот и общались. Поэтому и Подругой-то ее назвать нельзя было настоящей. Но история не сохранила ее имени, поэтому звать ее будем именно так. Для простоты и удобства. Но не более чем.
 Не за долгое время до смерти, Она поссорилась с Подругой. Причина не стоит даже того, чтобы ее называть. Глупая была причина, не стоит даже обсуждения. Да и кто с кем поссорился, тоже неинтересно было. Вообщем, до сих пор Подруга не может Ее простить, даже после смерти. Глупо? Может быть. Люди – они всего лишь люди…


Я стояла и слушала все то, что про меня думают мои же одноклассники во главе с Подругой. Считаете, что мне было больно? Нет, я знала обо всем этом, но как-то не хотелось верить во все это… Черт побери, да что они могут обо мне знать?! Ничего… поэтому и не могут ничего вразумительно сказать. Обвинения. Странная. Да, я странная. Но разве это плохо? Неформалка? Дуры… я не неформалка. Просто по определению: неформалы это не приверженцы музыки и стиля одежды. Это даже не стиль жизни – это зов сердца, это чувства, это разум. Ты должен быть неформалом до кончиков волос или быть никем. Вот я именно это «никто». Я – Тень! Была ею, ею и осталась. Просто стала Тенью в ее физическом воплощении, но душа моя такая же. Я не могу быть неформалкой – я слишком люблю жизнь для готки, я слишком люблю красоту для панка, я слишком тихая для металлиста. Я живу отдельно – и я со всеми, кто мне дорог. Я… да что Я? Меня уже больше нет. Только жива в воспоминаниях, хотя и не всегда положительных. Мне не нужны эти «друзья», которые, отворачиваясь, показывают на меня пальцем, возмущаясь по пустякам. Мне не нужны их подачки. Мне не нужна их помощь. Вы грубые, скользкие, никчемные твари. Не все, конечно, далеко не все. Есть здесь и очаровательные люди! И сейчас они стоят подальше и не говорят про меня гадости. Даже если в самом деле мной были недовольны. Совесть у них есть… вот перед ними я преклоняюсь! Слышите? Я преклоняюсь перед вами! Знайте это! Знайте…
 Я прошлась между одноклассниками. Близко, близко от них. Они почувствовали мое присутствие и отступили на шаг. Потом еще на один. И еще. Образовался круг диаметром метром пять, насколько позволяли школьные коридоры.
 И я начала танцевать. Непонятный, невыдуманный еще танец овладел мною. Я двигалась в бешенном темпе под музыку, которая лилась из моей души. Я начала кричать, изгибаясь в танце, кричать своей Подруге. Это были стихи. Это была песнь моей души. Слушай, слушай, Подруга! Слушай! Тебе предстоит то же самое, что сейчас вижу и слышу я.
 Мой крик, кажется, перешел все пределы, выстраиваясь в мелодию с жестоким ритмом.
 
Смеешься ты, моя подруга,
Но прикуси свой язычок:
Ведь ты не вырвана из круга,
Не нужен ныне здесь пророк.

Мы все умрем. Ты, знаешь, тоже.
И на твоих похоронах
Вскричит наглеющая рожа
И всем расскажет впопыхах

Какой была ты стервой в жизни,
Какою ведьмой ты слыла.
И, расточая слюней брызги,
Сожжет тебя почти дотла!

Как ты сейчас, шепча во мраке,
Считаешь все мои грешки,
Так будет он в разбойной драке
Ошибки раскрывать твои...

Как я стоять ты будешь тоже.
Не возразишь, где молвит враг!
Не плюнешь вслед ты этой роже...
Да будет так! и только так!


Крик. Боль. Только стояли рядом одноклассники, с огнем в глазах, с мукою на лицах. Стояла бледная подруга. И вторили слаженным хором моим словам. Моей песне. Песне больной души.
***

6 глава


 Это произошло зимой. Это была одна из самых холодных зим, которые я могла вспомнить. Замерзали руки, замерзали ноги, тело практически не могло пошевелиться. Был темный вечер. Темный и неудержимо одинокий вечер, который заставлял плакать только от ощущения собственного присутствия. Пронизывающий ветер не знал преград, злобно резвясь в облаках снегопада. Тусклые звезды – то тут, то там показывались из-за туч и исчезали опять. Кристальный морозный воздух не таил в себе запахов: не чувствовалось выхлопов машин, не чувствовалось смога, не чувствовалось жизни. Люди, испуганные вечером, попрятались по домам, не желая вылезать из собственных коморок. Обогреватели работали на полном режиме, на всех не хватало электроэнергии и отдельные районы, особенно районы пригорода, сидели и вовсе без света. Это люди переживали еще сильнее. Они бежали в магазины и покупали свечи, зажигая их по всем комнатам квартир или частных домов. В мрачном свете свечей окружающие предметы приобретали пугающие очертания, сводя людей с ума. То и дело из подъезда выбегал человек с пустым взглядом, растеряно смотрел по сторонам и видел: мерцающие в свете свечей окна, неработающие фонари, зловещую пустоту, в которой танцевала свой вальс Ее Величество Метель. Человек забегал обратно домой, садился у окна и был счастлив, что в этот вечер ему не надо быть там – за окном, где нет привычной жизни, где нет места ни ему, ни кому-либо другому.
 В этот вечер я шла по улицам города, замерзая больше от собственных мыслей, чем от ветра и мороза. Сквозь хлопья снега было сложно ориентироваться на местности, и то и дело я сворачивала в ненужный мне переулок. Но в такие дни преступность резко снижается: у кого сможет появиться жестокая мысль в такой холод? Обычно на противозаконные поступки нас тянет летом – обжигающий воздух, кажется, весь пропитан агрессией. Желто-красные лучи солнца делают отблески металла родным и близким. Вот тогда и хочется выплеснуть на людей все, что ты думаешь. Отомстить им за то, что они есть. Отомстить за то, что ты есть в этом жестоком мире…
 Но в этой белоснежной пустыне города, когда прикосновение к металлу обжигает холодом, ты мечтаешь спрятаться, убежать туда, где тепло и солнечно. И с необъяснимой тоской смотришь на проглядывающие звезды.
 Вот тогда, в тот вечер, я узнала ощущение, когда собственные слезы замерзают на щеках и царапают лицо. Когда замерзают руки так, что ты не можешь ими пошевелить. Ты гибнешь…
 В тот вечер Он решил мне сказать, что отпускает меня. На самом деле Он никогда меня и не держал. Это я бегала за Ним, как верная собачка, по пятам. Это я переживала, это я страдала, это я жестоко отказывала всякому, кто предлагал мне встречаться, независимо от того, как я отношусь к этому человеку. Это я ждала, что когда-нибудь Он снизойдет до того, чтобы предложить мне хоть что-то большее, чем дружба. Да даже дружбы как таковой между нами не наблюдалось. Это я рассказывала каждый раз как прошел у меня день, это я каждый раз советовалась, я… а Он никогда не говорил мне о себе, но каждый раз помогал мне, выслушивал, советовал, иногда ругал, но всегда прощал. Что между нами было? Я любила Его за мысли, за душу, за отношение ко мне. Ему нравилась моя детская душа, легкая и беззаботная.
 Он был страшный человек. Иногда мне кажется, что не раз чужая кровь пачкала Ему руки. Не раз Он приносил смерть, не раз калечил. Мне Он покалечил душу именно тем вечером. Он отпустил меня, хотя я так не хотела уходить. Он отпустил… Зачем? Потому что я была ему не нужна. Не нужна по одной простой причине – Он был одиноким, одиноким волком, живущим в такой же белой пустыне собственной души, выжженной другими дотла.
 Вся встреча заняла не больше десяти минут – он никогда не медлил в собственных действиях, хоть и успевал их обдумать. Боже мой, десять минут. Ради десяти минут я шла через этот собачий холод, ради этой боли я спешила к Нему, падая на поворотах на скользком льду…
 Домой я в тот день так и не добралась. Я поскользнулась где-то на середине пути и сломала ногу. На дороге как назло не было ни одной машины. Пусто и ужасно холодно было в тот вечер. Я попыталась достать трясущимися руками мобильный, но он, замерзший, выскользнул из рук и разился об бордюр. Последняя надежда улетела, когда я начала терять сознание от холода и боли. Меня нашли спустя несколько часов, после того, как я отключилась. Сильнейшее обморожение рук и ног, сломанная нога и отказ отвечать на вопросы докторов и родителей. Кто поймет, почему я постоянно плачу и не могу, не хочу разомкнуть уст? Позвонил Брат. Спустя полчаса Братишка был уже в больнице. Вместе с Ним.
 После этого случая, когда я три долбанных месяца провалялась, обездвиженная, в палате, Он ко мне вернулся. Точнее Он просто приходил два раза в неделю, чувствуя собственную вину. Он опускался рядом на стул и смотрел в мои пустые глаза, где не отражалось ничего. После этого Он больше не рискнул мне говорить, что я Ему уже не нужна. Хотя я и понимала, что Он не мой и никогда таковым не был и не будет.

***
Он спал впервые за это время тихо и безмятежно. Ему снились горы. Точнее поле, с которого горы были так хорошо видны, были так близки, но в то же время путь до них был часа два на машине. Все поле было залито солнечным светом, к которому тянулись самые разнообразные цветы. Это место было похоже на сказку, хотя на самом деле и существовало. Кавказ, Кавказские горы. Знаете ли вы, что если срывать на таких полях по одному цветку из вида, что в конце прогулки вам не хватит рук, чтобы объять букет? Не знаете? Приезжайте… Вот только люди испортили это божественное место из-за собственных принципов. Религия, мечты, жизни – разве стоят они этой красоты. Но люди глупы, что с них взять? И Ему было стыдно за это. За то, что Он тоже человек.
 Но ласковое солнце примет любого под свои лучи – оно всемогуще и величественно. И Он стоял в собственном сне, внимая этой мудрости Богов. Мудрости Солнца.
 И тут показалась Она. Как всегда, в легком сарафанчике, с растрепанными волосами и вечной улыбкой. Но приближаясь, Она становилась все серьезнее, и, летя над землей, не перебирая ногами, протягивала к Нему руки. Приблизившись как можно ближе, Она обняла Его. И, странное дело, это прикосновение было настоящим! Он чувствовал это объятие, он чувствовал собственные слезы, которые смешивались с Ее слезами и капали Ему на грудь. Он почувствовал и Ее поцелуй, теплый и долгий, как солнечный свет. А потом… потом Он услышал единственную фразу, последнюю фразу: «Я отпускаю тебя!». Она отпустила… Она не хочет его муки, Она не ждет Его там, на том свете. Она желает Ему счастья. Она желает продолжения Его жизни.
 
 Он проснулся в холодном поту, чувствуя на губах знакомый поцелуй. И если бы Он присмотрелся, то наверняка бы увидел Тень, стоящую у окна на фоне полной луны.

***
7 глава


 Утром я вернулась домой. Мама была все еще очень плоха и с трудом передвигалась, но ее глаза становились более живыми. Ей помогал Отец, помогали родственники. Когда случается такое горе, важнее всего – поддержка окружающих. Жаль, безумно жаль, что я не могу тебя утешить, мама. А еще хуже, я не могу сделать так, чтобы ты жила вечно. Все-таки больно проходить через то, что происходит сейчас со мной. Я вижу ненависть одних и любовь других, я вижу слабости и силу, я вижу многое, но не могу поделиться с вами. Мои дорогие люди, мои родные и близкие, вы нужны мне. Но лучше бы нам с вами не встречаться. Никогда.
 Дома мне было абсолютно нечего делать, и я отправилась к Брату. Все-таки я его безумно люблю, даже больше, чем Его. Хотя… наверное просто по-другому. Все-таки любить можно по-разному: я люблю Его, но тем не менее также, а то и сильнее люблю Брата и его девушку Свету. Не подумайте ничего такого – просто они замечательные люди. Милые, добрые, честные – у каждого свои пороки, но их слабости я могу простить, преклоняясь их силе. Силе Духа, Силе Разума.
 
 Брат жил на другом конце Москвы, диаметрально противоположном тому месту, где я раньше существовала. Но тем не менее это не мешало мне приезжать к нему как можно чаще, оставаясь у него до позднего вечера. Настолько, чтобы можно еще было нормально добраться домой, не опасаясь за собственную девичью честь, на которую очень любят претендовать подвыпившие лица нерусской национальности.
 Пройдя в квартиру к Брату, я поняла, что нахожусь в ней одна – больше, там никого не было. Видимо Брат все-таки выбрался отсюда. Это хорошо, хотя и жаль, что я не застала его вовремя. Но так как спешить мне было уже некуда, я решила остаться и подождать его там.
 Пришел Брат уже позже, ближе к вечеру, причем не один. Рядом с ним была Света, тихая и милая девушка, которую он очень любил. На самом деле, стоит уделить ей особое внимание. Дело в том, что эта девушка была просто необыкновенной: тихая, милая, грустная немного… Конечно, как и любая из нас, иногда она была подвержена перепадам настроения, но это вполне можно было простить, просто на нее посмотрев – увидев ее всегда печальные глаза, в которых можно было утонуть – как можно было на нее злиться? Я не помню ни одного случая, чтобы она сделала кому-то плохо или больно – во всяком случае я такого не видела. На самом деле Света была просто золотой девушкой, которую любили и берегли все, кто ее знал. Честно говоря, познакомившись с ней, я поняла собственную неидеальность и пыталась все время за ней тянуться и стремиться быть похожей на нее. Проблема была только в одном - эта девушка неповторима.
 Ну тем временем, пока я сидела в кресле и размышляла, мой Брат и Света сидели в обнимку на диване. В глазах Брата снова горел огонек, у него снова было к чему стремиться. Жаль, конечно, не дожила я до их свадьбы, но, думаю, что еще поприсутствую. А пока было заметно, что в данный момент я была лишней. Да и как-то понятно всем, что в этот вечер им лучше было бы не мешать…


 Все-таки люблю я Москву. Большой, безумно красивый город, подавляющий сознание собственной величественностью. Люблю его тяжелый запах, люблю его темный переулки, люблю его грациозные мостовые и стройные улицы. Как можно не любить Москву? Как можно не любить Арбат с его вечным духом неформальной молодежи? Как можно не любить Кремль? Как можно не любить Парк Победы? Я этого не понимаю… Возможно, у меня просто слишком много воспоминаний об этих местах: возможно, слишком многое связано со всем этим. Но все-равно, думаю, я в любом случае любила бы свой город – такой родной мне и близкий.
 Самая любимая моя улица – это Арбат. Конечно, опять скажете вы, улица, где собираются все неформалы, где есть незыблемая стена Цоя, где есть куча ларьков с шикарным подбором клепаных поясов, металлических кулонов и шипастых браслетов. Нет, ребята, это все для других, не для меня. Люблю, конечно, когда есть деньги, побродить и купить себе парочку безделушек, но на самом деле важна сама улица. То настроение, в которое она повергает. Родной мой Арбат, сколько было пережито вместе с тобой, сколько могло быть еще пережито. Вот в этом закутке в свое время была назначена встреча, очень важная для меня. Вот в этом клубе мы сидели с Братом. Вот в этом заведении, мы побывали с Ним. А вот здесь, возле вот этого самого ларька, Он впервые меня обнял. А вот здесь обнял в последний раз… Арбат, ты хранишь в себе столько воспоминаний, столько судеб…
 Вот представьте, сколько людей связывают свои воспоминания с Арбатом. Ведь по нему каждый день проходят тысячи, у каждого в этот момент свои мысли, свои чувства, своя история. Город, дома в нем, улицы и переулки – они помнят наши истории, но просто не смогут никому рассказать. Что обидно, очень обидно. Иногда интересно было бы узнать, что же помнит Арбат, сколько судеб было поломано, сколько жизней продолжилось, сколько было встреч и расставаний. Он дышит этими воспоминаниями, он знает, что мы из себя представляем. Он помнит, но никто и никогда не услышит от него, то, что он так хочет нам рассказать.
 Я шла и думала о Нем. Человек, которому ничего не нужно было от жизни, а жизни ничего не было нужно от него. Странный, сложный человек, который постоянно меня удивлял. Я отпустила Его. Да, я Его держала, я Его любила, я страдала. Это была настоящая любовь, хотя и по-детски наивная. Я надеялась, что когда-нибудь стану Ему нужна. Но стала таковой только после смерти. И то, только из-за того, что Он чувствовал вину, не более того. А что теперь? Теперь я Тень, которая бродит по городу, проходя через толпу людей, слоняющихся по Арбату. Проникая через каждого из них, я отдаю ему часть своей бесконечной грусти, а он делится тем, что его сейчас тревожит. Однажды, я прошла через Него. Мне стало страшно, потому что я не почувствовала ничего, абсолютно НИЧЕГО.
 Знаете, люди похожи на книги: кто-то прост как бульварное чтиво, кто-то заставляет задуматься, кого-то надо читать между строк, кто-то несет свет, а кто-то - тьму. А кто-то является последним отпрыском обезумевшего автора... Вот он был похож на книгу-отписку, которая завершает серию других книг: в ней есть только финал, натянутый за уши. У автора больше нет сил писать больше о этом мире, об этих героях. Он «выплевывает» эту книгу, чтобы начать писать уже о другом… Вот Он был такой книгой. Книгой, которую считают бездарностью. Книгой, в которую так и не смогли вложить душу. Я не знаю, какой книгой являюсь я. У меня нет еще финала, хотя жизнь моя и кончена. Но существует пока мой разум, я склонна к анализу, я вижу, слышу, познаю…

 Эти мысли, выстроившись в логический ряд, заняли все мое сознание. И только после того, как я очнулась уже на асфальте, я поняла, что блуждая среди вездесущей толпы Арбата, столкнулась с человеком. А вернее всего, с Тенью. Такой же, как и я…



 Что было дальше, рассказывать грустно, потому что мне сообщили, что вечером за мной придут, чтобы забрать отсюда. Куда забрать, было неизвестно, но понятно, что сюда я больше не вернусь. Я прогуляла весь день по родному городу, проходя вновь по памятным местам. Боже, сколько воспоминаний, сколько мыслей.. Все это было в прошлом, и там же остались и чувства. Я умерла. Меня больше нет. И никогда не будет. Мне от этого плохо? Мне грустно? Я не знаю… Слишком много я претерпела, слишком многого мне не стоило знать в свои безумные 16 лет… Но что тут поделать? Есть люди, которым приходилось хуже, есть люди, которым лучше… Но тараканы в голове у каждого свои и без них никак не обойтись. Единственное, о чем я прошу тех, кто читает этот рассказ и кто смог его осилить до конца – живите. Живите вопреки всем, потому что, увы, ничего хорошего после смерти вас не ждет… Может, где-то есть Бог, может, меня заберут к нему, но пока я видела только боль и страдания близких мне людей. Поверьте, ради них жить стоит! Как и стоит жить, чтобы наступать остальным на пятки… «Спасибо друзьям, за то, что есть ДЛЯ КОГО жить. Спасибо врагам за то, что есть ВОПРЕКИ КОМУ бороться. Спасибо тем, кто ко мне равнодушен – вы нужны для массовки».


 И вот теперь я лежу на диване в не большой, но уютной комнате, уткнувшись носом в Его спину. Конечно, Он только слегка мог заметить мое присутствие, если бы не спал, но какая сейчас разница? На столе лежит тетрадка, в которой я записала все, что происходило за мной за эти дни. Может, кто-то это и прочтет. Может, это сведет Его с ума. Я не знаю, дойдет ли этот рассказ до Вас, поймете ли вы его правильно, оцените ли мою историю. Мне остается только надеяться, хотя… Кто знает, что ждет меня после? Грустно…


***

Поздно вечером за ней пришла Тень, лица которой было не видно. Она взяла Ее за руку и повела в распахнутое окно, вверх, к полной луне. Что с ней было после, никто не знает… Осталась только небольшая книжка, написанная рукою призрака и свидетельства многих людей, которые чудом вернувшись к жизни на операционных столах, о том, что маленькая девочка, лет шестнадцати, приходила к ним во сне со словами: «Живи! Тебе здесь пока нет места!».