Просто Иолий, гл. 1

ПРОСТО ИОЛИЙ

 ЛИРИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ - ПОЭМА

 

 Вдруг проснулась неверная память
И предметы качнулись, их тени
Тихо двинулись прочь от света
В доме сонном лишь гул за окошком
Это городу ночью не спится.
Мне припомнился ритм, похожий
На шаг мерный слонов семейства
Мирно шествуя, чуть качаясь
Продираясь сквозь джунглей дебри
Вместе с памятью кануло детство
И покинули добрые музы
 И фантазий причудливых стаи
Стало скучно,- страница закрыта,
А другую раскрыть не решаюсь.
Растерял всех друзей и плачу,
Нету друга и так одиноко
Тихо слушаю шорох ночи
И как филин сижу, и око
Не смыкается сном от скорби…
Нету друга, о нету друга.



 Это – некоторая тишина, необходимая моему сердцу.
 Совершить течение не так уж просто среди туманного дня, как, впрочем, и среди ясной ночи. Иолий сидел на стуле и ждал смерти. Он был истощен, бледен и худ, и когда понял, что умирает, совсем скис и ослаб.
 Как тихо идут часы… удивительно тихо. Не спеши, взгляни на них: две
черные туповатые стрелки и прыгающая изящная красная на квадратном белом циферблате. Есть нечто грубое в этом механизме. Иолий сидел посреди комнаты и слушал. Между одной и другой минутой он вспомнил свою жену, нагнувшуюся над плитой в ситцевом платьице. Она пекла плюшки. Жена была застенчивой артисткой, но кухня стала её сценой. Он, тогда ещё совсем юный, плыл на диване бабушкиной однокомнатной квартиры по дождливому Мокондо с книгой Маркеса в руках. И тогда-то по кухне поползли мокрицы. И был липкий и вязкий день. Жена сетовала и хлопала шлёпанцем, а Иолий продолжал странствие. Любил ли он жену? – Он без неё не мог. Она и сейчас есть, но уже не здесь.
Как бы там ни было, но наступил момент, когда Иолий устал ждать, встал и отправился прогуляться. Пусть смерть найдёт его там, где ей это удобно, и если даже он не пойдет навстречу, встреча всё равно неизбежна. Очень важно знать, что впереди тебя ожидает тихий прохладный свет и отдых. Иолий посмотрел на восток, точнее на восточную стену, а ещё точнее, он посмотрел на Его образ и тихо пропел в уме: « Яко у Тебе очищение есть».
Уже спускаясь по лестнице, он обратил внимание на мысль возникшую в голове( или рядом с нею): часы тоже некая икона, но иная… иная.
Была весна, погода стояла простая и ясная. Веселое тихое солнце, в воздухе запах распускающихся почек и свежих листьев, и птички-чирички. Ветер тихий и чудный, и лёгкое колыхание всего в прозрачности.
Иолий потянул на себя дверь и вышел из крайнего подъезда белого сахарного дома под оранжево- солнечной черепичной крышей, дома, плывущего вдоль Пограничной улицы на фоне глубокого голубого неба. Чудный ритм овладел его душой, слагались стихи, но он отсекал сочетающиеся слова. В природе было достаточно любви.

Смотрю на белые цветы абрикоса,
Раскачивающиеся на ветке,
И отсекаю слова, сочетающиеся в стихи.

Серое драповое пальто и шляпа – таким был наряд моего друга, именно другом я всегда называл его в себе. Конечно, он был другим, решительно другим, но в чем-то и мной. Я не знал его хорошенько, хотя не один год был знаком. О, но что это! Какая небрежность! Разве можно так ошибаться? Нелепо облачать Иолия в чужой наряд, ибо серый цвет приличен иному персонажу нашей истории, о котором мы узнаем позже, если доживём.
Так вот на Иолие был оранжевый фрак и тюрбан. Лицо было в усах и бороде, изо рта торчала курительная трубка, но дым не курился из неё. Иолий расстался с привычкой курить табак, но покусывать мундштук не бросил.
( Радость моя, радость, Ты всегда рядом, но я так нетерпелив). Я думал о Тебе, когда смотрел на бордовую стену дома из комнаты моего друга и тогда тихо начинал молиться об упокоении души Федора Михайловича, тут же вспоминался и Николай Васильевич, и Александр Сергеевич… толпились покойнички-беспокойнички и поглощали меня. Среди них было много таких, которые окончили свой путь весьма печально: Гаршин, Хемингуэй, Акутагава, - но скажи, скажи к чему нам такое общество? Оставь меня в покое престранный Ван-Гог! Иолий, подай мне руку, и отправимся в ясность. Если хочешь в Дивеево или в Оптину? Впрочем, Иолий, шёл уже вдоль дома, мимо равносторонних палисадников со свежевскопанной жирной землёй; и если бы присмотрелся, то увидел бы в ткани зернистого чернозёма блестящего сочного червя с тугим поясом посреди изгибающегося тела. Может быть, именно такого и созерцал Давид около трёх с половиной тысячелетий назад, осеняемый Духом и пел: « Аз есмь червь, а не человек».


Время приближалось к полудню, и к Иолию приближалась Иша (о смысле слова скажу позднее для незнакомых с древнееврейским, упоительным мёдом массоретов и книжников). Иша вышла из Пункта В, если учесть, что Иолий вышел из Пункта А. Они шли навстречу друг другу. Иолий пел в уме: « Суета сует, - сказал Екклесиаст,- всё суета».
На моих часах без двадцати шести двенадцать – время пить чай.