Дачная история

Ничего нет в мире прекраснее и гармоничнее природы. Испокон веков люди интересовались её богатством и разнообразием, берегли окружающий зелёный мир, который питал и исцелял их недуги. Вот и теперь, чуть сошёл снег, весело замелькали первые цветы. Весна, открывая свои подземные кладовые, выгоняет на свет первые нежные стебельки, а вместе с ними первопроходцев - дачников. С рассвета и до заката они, словно пчёлы, жужжат косилками, звенят косами, спешат скосить молодую траву, подготовить землю. Перекликаются беспокойные дачники, истосковавшиеся по общению, как казалось им, за долгую зиму.
– Ах, Петровна, какая у тебя дивная рассада, просто загляденье, а у меня плохо взошёл перец, да и помидоры не удались.
– Не горюй, Егоровна, могу поделиться. Мне рассады хватит, ещё прошлогодних семян полно, – весело отозвалась соседка, согнувшись в три погибели над образцово вскопанной грядкой.
– А что не откажусь, – оживилась соседка. В долгу не останусь. Вот крыжовник, если Бог даст, уродится – угощайся, пионы, коль надо – бери. Картошка тоже есть, жуки колорадские всю зиму в погребе ею питались. Мой Пал Палыч не скупится – полдачи ею засаживает, говорит и нам что-нибудь останется... Под вечер, после праведных трудов, соседушки жадно обсуждали дачные и семейные новости. В поселке ничего не исчезало из их поля зрения: кто сошёлся, кто развёлся и кто прибыл, и кто убыл, и кто вовсе помер. Когда же не хватало дачного времени, проблемы решались по телефону. Обе они сходились в том, что им крупно повезло – поселиться рядом и крепко подружиться.
Летние заботы незаметно сменялись осенними, когда постепенно замирала жизнь зеленого мира, и все готовились к сбору долгожданного урожая. В эту пору невозможно было представить садовые участки без осенних пёстрых цветов. С букетами махровых астр, пышных хризантем возвращались работяги дачники, унося с собой очарование тёплого бабьего лета. Как всегда, увлечённо беседуя, торопились на автобус и Петровна с Егоровной. С каждым часом крепла их нерушимая дружба. Разлучались они лишь до следующего дня.
– У нас на даче не житьё, а масленица, – шутила Егоровна.
– Погоди, будет и великий пост, – весело вторила Петровна.
Обилие рябины и большие муравьиные кучи предвещали суровую морозную зиму. И, впрямь, северный ветер нагонял такой холод, что хоть волков морозь, а собаки свёртывались калачиком. Однако зима длится не так уж долго. К оттепели дружно расчирикались воробьи, а галки стаями садились на землю. Прилетели изголодавшие грачи – вестники скорого таяния снега. Падающие длинные сосульки предвещали затяжную весну. Тем не менее лёд тронулся – дружно побежали ручьи. Ранний прилёт жаворонков оповестил наступление весеннего тепла. Вскоре зацвела черемуха. И садоводы - огородники дружной гурьбой двинулись на пашню, поскольку каждое семечко знает своё времечко.
Отправилась на дачу и Егоровна со своим мужичком, одним из тех, о которых говорят, хоть и ростом не велик, зато дороден и основателен.
– Знаешь, Павлик, – лепетала женушка, – думается, наша соседушка Петровна опять опередила нас, небось, рассада уже готова, за ней не угонишься...
Если супруга, не умолкая, болтала, предвкушая встречу с приятельницей, супруг, как обычно, молча, созерцал вокруг зрелые сорняки, справедливо окрестив их нахлебниками урожая, и мысленно представлял, как будет выдёргивать с корнем всё подряд: и осот, и пырей, и крапиву, из которой женщины уже не первый год грозятся угощать его изысканными и целебными блюдами. Минуя собственную дачу, Егоровна поспешила к любимой соседке.
– Пет-ров-на, – лукаво пропела она, приоткрывая калитку, – ты где там прячешься, давай облобызаемся...
В ту же минуту на пороге появилась тучная пожилая бабёнка в пиджаке с чужого плеча, подвязанном бельевым шнуром, в дырявых резиновых сапогах. Пристально вглядываясь в незваную гостю, спортивного покроя, она затараторила пулеметной очередью:
– Да неужто соседка?! А я всё думаю, кто тут со мной рядом поселился и глаз не кажет. А сорняки - то уж с локоть выбухали. Меня можешь звать Семёновной, а тебя - то, как величать?
– Анна Егоровна, – едва выдавила ошалевшая соседка.
– А мужик - то твой, гляди, с виду хилый, а корень - то какой клыкастый вытащил. Это хорошо, что мужичок появился – будет на кого опереться. А кличут-то его как?
 – Павел Павлович, – словно под гипнозом произнесла Егоровна и попятилась к выходу.
А новая соседушка уже окликала её супруга:
– Ну, что, Палыч, воюешь с вражьим отродьем. Небось от сорняков ладони горят и портки трещат... Ой-ой! Так и согрешишь с тобой...
Пока Егоровна неторопливо подходила к своей калитке, соседка уже переправилась через проволочное ограждение и лоб в лоб допрашивала её муженька, а тот с присущей ему деликатностью, похоже, исправно отвечал на все вопросы. Они не заметили, как Егоровна беспомощно приземлилась на грядке – ломило поясницу, проявилась старая мигрень.
Домой супруги возвращались засветло, работа не спорилась, да и супруга жаловалась на плохое самочувствие. По дороге она отчитала мужа так, что мало не показалось.
– С какой стати стал на вытяжку перед этой кикиморой в сером зипуне?! Квакает, как лягушка, а ты и уши распустил...
– Это ты о ком, дорогуша? Уж не соседку ли новую разделываешь под орех... Как же я мог оставить ее без внимания – не по-соседски это. Она опытный и наблюдательный садовод.
 – Ещё чего, – возмутилась супруга, – она же, как медведка, везде лезет... К счастью, подошёл автобус, и они, утомлённые физически и морально, поспешили занять свободные места.
Быстротечная весна не только успевает разбудить и отогреть землю, но и позволяет растениям укореняться и набирать силу. И, если благоприятствует погода, то будущий урожай считается обеспеченным. Каждую неделю, а то и изо дня в день все – и старички с солидным пенсионным стажем, и служилое сословие устремляются на природу трудиться или просто отдыхать. Пал Палыч с Егоровной уже с раннего утра боролись с сорняками, выдирали осот, тянули его, как репку, не доставало лишь Жучки. Зато не замедлила явиться соседка и, как из рога изобилия, посыпались пословицы и советы.
– Пора бы сеять злаки, а косим осот да маки. И всходы будут у вас по посадке, а весенний день-то год кормит...
– Придёт время – прорастет семя, – скупо отпарировала Егоровна.
– А вот чертополох да осот от соседа к соседу через тын перебираются и всякую зелень перерастают. Картошку-то тоже садить надобно, пока черёмуха цветёт, – не унималась Семёновна, поедая глазами соседку, которая, напротив, как бы не замечала её.
Палыч тем временем учтиво улыбался, хотя и ощущал искрометные взгляды супружницы сильнее, чем боль мозолистых ладоней от вызревших сорняков, которые казались ему чуть ли не во сто крат тяжелее извести.
А соседка, подбоченясь, не дожидаясь ответа, продолжала свой монолог:
– Интересно, кто же у вас верховодит. Ты, Палыч, или жёнка твоя? Видать-то, ласковый ты мужик, а она, привередница, всё молчит, будто горло пересохло.
Кажется это было последней каплей терпения – Егоровна встала во весь свой недюжинный рост, глотнула воздух и... разразилась:
– Да что же ты, сорока белохвостая, как репейник колючий прицепилась. Погляди на себя – бодяк ты клыкастый.
Такой прыти от супруги Пал Палыч никак не ожидал. Его словно посадили на острие. Он вскочил, весь съёжился и как-то виновато забормотал:
– Тише. Успокойтесь – мы соседи. Зачем же так...
Соседка, не испытывая ни малейшей неловкости, сочувственно обращалась к Палычу:
– Сколько же зловредности в твоей с виду культурной женушке. Ой, не позавидуешь, видать, маешься с ней... Сокрушённо охая, она с чувством исполненного долга отправилась восвояси.
С того дня у Егоровны обострился радикулит и поднялось давление. Она прочно обосновалась дома. Мужа отпускала на дачный участок с условием полного игнорирования стервятницы соседки. Вечером, уставший, с огрубевшими руками, он возвращался домой, докладывал супруге, как на духу, что соседка о ней даже не вспоминала, а напротив была очень обходительна, угощала чаем с пирогами.
 – И ты ел её пироги ?– гневно вспыхнула жёнушка.
– Не смел отказаться, – уж так просила. Да не волнуйся, милая, ей Богу, не стану больше есть пироги. Надо же было предупредить – не догадался от неё спрятаться...
– Что ещё мне выложишь, старый мерин, чем тебя потчевала, кроме пирогов?! Завтра останешься дома, а твой сад - огород пусть горит зелёным пламенем... Утро вечера мудренее – и на следующий день супруг был отпущен посадить картошку.
В июне, когда солнце светит с утра до позднего вечера, цветут душистые травы и поют птицы, когда первую ягоду можно положить в рот, а потом собрать и лукошко клубники – трудно усидеть дома. Оправившись от хворей, Егоровна приняла решение поехать на дачу. Тем более, что супруг больше ничего не рассказывал о происках соседки, будто она и вовсе не существовала. Отодвинутая временем неприглядная история с нравственно и физически уродливой, как ей казалось, соседкой теперь представлялась ей дурным сном.
– Павлуша, я хочу отдохнуть на даче и завтра поеду вместе с тобой.
– Конечно, дорогая, погреешься на солнышке, да и свою зелёную аптечку пополнишь.
И вот уже на даче оба они делились впечатлениями, восхищаясь дивными красками лета. Егоровна привычно широко распахнула калитку и сразу же оказалась в окружении яркой настурции, душистой гвоздики, вьющихся алых роз. В полдень солнце воистину царствовало на небе, да так пекло, что, гляди, ослепнешь. Она укрылась в винограднике, наслаждаясь прохладой и рассматривая журналы мод. Знакомый зычный голос соседки невольно насторожил ее. Совсем близко она беседовала с её мужем.
– Слышь, Палыч, клубнику-то надобно взрыхлить.
– Знаю, Семёновна, руки пока не доходят.
– Гляди -ка, колорадский опять вылез – придётся собирать.
– Боже мой, да она распоряжается на моей даче, как хозяйка. Откуда же такое наваждение – с ужасом прошептала Егоровна и больше не могла проронить ни слова. Беседка казалась ей надёжным укрытием. Она даже закрыла глаза и в ту же минуту услышала панибратское приветствие. Соседка бесцеремонно отодвинула виноградную лозу:
– Здравствуй, Егоровна, вон ты где схоронилась, видать, солнца не выносишь... Ну посиди, посиди в тенёчку, а мы с Палычем, привыкшие – не расплавимся. Сложа руки-то, снопа не обмолотишь.
Егоровна почти механически кивнула головой. В ней кричали гордость и ненависть к этой самоуверенной наглой дурнушке. А ненависть подобна войне – она вспыхивает, и её нелегко остановить. Муж для неё казался чужой, а не её собственностью, их любовь как будто осталась в прошлом. Работая, не покладая рук.
 Палыч успевал заглядывать к жёнушке, зная, что её обида имеет над нею больше власти, чем его любовь. Он применял весь свой арсенал уловок, чтобы заставить её заговорить. Всё было напрасно... Она не смотрела и не дышала в его сторону, но не сомневалась в том, что супруг любит её и верен ей. Он же думал, что ещё должен совершить, чтобы подтвердить свою преданность.
Дома супругу охватывали беспричинные приступы отчаяния. Она бранилась, сколь могла и плакала, когда хотела. О черствости и возможной измене мужа супруга написала дочери с зятем, требуя вразумить папашу, но те как-то не поняли сути. Тщетно жаловалась золовке, которая встала на защиту брата, так как не видела у него повадок бабника. Егоровна постоянно звонила подруге, и та советовала немедленно отплатить ему той же монетой, однако с опытом стареющей львицы замечала, что на кой... нужен мужик, который не нравится бабам. Замечания старой греховодницы постепенно выводили её из состояния бешенного животного, теряющего свою добычу. Она готова была обвинить самою себя за то, что не умеет ценить достоинства мужа, насколько он велик, когда им руководят страсти; искала свои ошибки, сознавая при этом, что в ошибке каждой женщины есть и вина мужчины. А действия соседки по даче, сравнивала со скачкой блохи, налетающей на её мужа и кусающей его жену. Умиротворённая Егоровна больше не отказывала себе в удовольствии общаться с природой, дышать ароматом трав. Она перестала остерегаться навязчивой Семёновны, пренебрегая её бесцеремонным вторжением в их жизнь. Случалось, они втроём спорили, потешались над нерадивыми огородниками; принимались и нелепые шутки соседки. Егоровна заставляла себя смеяться, когда не было смешно, более терпимо выражала свою неприязнь, но по-прежнему оставалась немногословной.
Между тем наступивший июль оповещал середину лета. Садоводы и огородники наблюдали, как играет солнышко, а оно то покажется, то спрячется, то взойдёт вверх и заблещет разными цветами. Недаром пословица гласит: в июне жарко, а расставаться с ним жалко.
Егоровна отводила душу, занимаясь сборами трав. Она верила, что заготовленное сырьё богато целебными веществами и использовала, как признанное лекарство от всех недугов. Её взор ласкали белые заросли ромашек, а голубоглазые васильки в смеси с луговым красным маком привлекали своей яркостью.
Кому, как не садоводам, известно, что август подводит итоги лету, приносит овощи и плоды, и лес спешит выложить щедрые дары. Вот и Егоровна с Палычем, накрывая свой дачный стол, радовались, что всего у них вдоволь – и яблок, и ягод, и грибов.
– Что -то соседушки не видать... Уж не первый день не является, не захворала ли? – облегчённо вздохнула Егоровна, испытующе поглядывая на мужа, и продолжала не без иронии:
– Может разобиделась – не угодил чем, а? И чего ещё ждать от неё...
– Нечего больше ждать, – произнёс Палыч, – просто она вышла замуж, рассказала, что нашла достойного человека.
– Как это вышла... А как же мы... Как же ты?... Она так и сказала, что нашла достойного человека? – допытывалась возбужденная супруга.
Он кивнул головой. Егоровна остолбенела. Она продолжала стоять в позе человека, застигнутого врасплох. Выступившие слёзы были тяжким обвинением супругу. Как же она, Анна Егоровна, может быть счастлива с мужчиной, которому предпочли более достойного. Ей хотелось тут же расстаться с ним, унизить его. Значит это были иллюзии..., на самом деле он не такой привлекательный, каким нарисовала его подружка. Она испытывала отвращение к соседке, по её мнению, невежественной бабёнке, унизившей и растоптавшей её самою, не говоря уже о супруге, в котором не смогла разглядеть достоинств, скрытых в глубине души.
Мрачный, подавленный Пал Палыч прекрасно знал, что его благоверная была бунтарём по натуре и чаще всего против себя самой. Но сейчас ей изменило женское красноречие, ибо легче было удержать на языке горящий уголь, нежели проронить слово. Он же давно и твёрдо усвоил, что в любом случае – и когда она не права, первым делом надо попросить у неё прощения...