Миссионер

(Рассказ создан на основе авторского текста Евгения Лукина)


“Hell is paved with good intention.”
Samuel Johnson


В смятении начинаю я эту запись, ибо уже на сорок седьмой день плавания “Святой Девы” ниспослал Господь на нас испытание, дабы укрепили мы в сердцах веру во святое имя Его, и большим усердием несли её истинный свет миру.
Ужасный шторм охватил море вокруг нашей каравеллы, сбил с курса и, отнеся нас далеко к югу, стих.
Но милостив Господь к детям своим, уже на третий день открылся нам обширный архипелаг. А вскоре ангельски воссиял пред нами один из островов, безлюдный и с глубокой бухтой, дабы могли мы дать отдых усталым членам, а затем восстановить порченую бурей снасть…

Неделю спустя, молясь и предаваясь благочестивым размышлениям, прогуливался я в одиночестве по песчаному, усеянному невиданными раковинами берегу. Уже два больших и пять малых островов узрели благодать Божью, но ни на одном из них жители не ведали ни о золоте, ни о каком другом металле. Якоря их лодок были из камня, оружие – из твёрдого дерева, акульих зубов и резной кости, а вместо денег – презренные раковины.
И это тем более странно, ибо именно здесь, согласно древним картам, должны лежать Золотые острова, где люди, будучи искусны в обработке благородных металлов, не знают их подлинной ценности, и золото лежит брошенное за порогами хижин...

Столь тяжкими думами был я занят, когда зрение моё было смущено следующей картиной: два солдата заметили подкравшегося к лагерю любопытного туземца, и один из них со смехом выстрелил из мушкета. Туземец упал, и солдат с ножом в руке приблизился к нему, намереваясь зарезать несчастного, как бессмысленное животное.
Я поспешил к ним и подобающими случаю словами указал солдату, что он берёт на душу тяжкий грех, убивая человека ради забавы. На это солдат возразил мне, что поскольку туземец не приобщен к истинной вере и не знает Бога, то и не имеет души, а следовательно, в убийстве его не больше греха, чем в убийстве зверя.
“Домашний скот дьявола” – так выразился этот простолюдин, и я не смог не подивиться меткости его слов. Действительно, лицо несчастного было обезображено татуированными изображениями ската и акулы, которые, как известно, суть не что иное, как два воплощения Люцифера, врага рода человеческого.
Но мне ли, искушенному в риторике и богословии, было отступать в этом споре? Не лучше ли будет, вопросил я, дать Божьему созданию умереть не как зверю, но как человеку, узревшему свет истинной веры? И солдат, подумав, спрятал свой нож.
Сердце моё ликует при воспоминании о том, какая толпа солдат и матросов собралась на берегу, дабы присутствовать при совершении обряда, какой радостью и благочестием светились обветренные грубые лица этих людей, как ободряли они – низкими, непотребными словами, но искренне – туземца, готового воспринять свет Божий.
Капитан был недоволен, что отплытие откладывается, но даже ему пришлось уступить единому порыву осенённой благодатью толпы. Обряд был совершён, и туземца с торжеством возвели на костёр, ибо теперь, перестав быть бездушным животным, он подлежал церковному суду за явную связь с дьяволом.
Прими его душу, Господи! Он умер как человек, пламя костра очистило его, выжгло все вольные и невольные прегрешения.

А ночью мне явился некто в белых ризах и рёк: Иди на юг! Там живут, не зная веры, не ведая греха, и золото лежит брошенное за порогами хижин…