Розыск метафоры

Письмо появляется именно в тот момент, когда прекращается речь, то есть в ту секунду, начиная с которой мы уже не можем определить, кто говорит, а можем лишь констатировать: тут нечто говорится.
Рене Барт.


1

Оттого, что для тоги печаль коротка,
Я пишу тебе это письмо
Может быть, ты не вспомнишь – такая тоска,
Перед смертью сильней, чем любовь.

Я в ладони, на донышке, ныне храню
Для Харона фальшивый обол,
Может быть, он заметив подмену мою
Запретит теневой перевоз.

Только жить на окраине – недолог срок,
Ядом летняя лень на окне,
Перед смертью узнаешь – добро или зло,
Равнозначно ненужная вещь.

Чем сильнее тоска, тем беспечней покой
Словно душу водил на весы,
Я теперь, как кочевник люблю молоко,
Безразличных всему кобылиц

И не выкроить мне из терпенья плаща,
Хоть веревкой у горла легло –
Оттого, что для тоги печаль коротка,
Я пишу тебе это письмо.

2

В. Кулишу

На мраморе морей, моей печаль галеры
Морщины амфор, римские камены;
Меняю золото лидийских кладовых
На ладан слез, на лотареву соль –
Галерный парус бестий продувных
На памяти морей, раскинул пояс свой.
Ракушки, как оракулы молчат
И, в кулаке, трещат неторопливо
Акулий клык, на берегу залива
Со сфинксом уравнял себя лениво
В подвалах Аристотеля хранят –
На выселках, где шагом терпеливым
Прошла племен арийских череда,
И крысы расправляются с бумагой
Средь камышовых сетей для вина
Трактат о крысах ссыльным не написан –
На влаге расплываются слова,
На странности морей мерещится измена…
Здесь странник год прожил,
Увидел снег на крыше,
На седину осели холода
И изморозь белеет ленью жилок,
И умерщвляет синеву виска…
Спущусь в подвал, найду себе вина,
Но выпить не смогу –
Вино в веках застыло,
И амфору разбив, слежу за темной гривой,
От древности времен, замерзшего вина.
Холодные года. Морозные руины.

3

Т. Зульфикарову
AUT CAESARE, AUT NUHIL

Слова удаленности от страны –
Понимаешь по чужому календарю
Весь народ в округе,
Абсолютно данайских кровей,
Значит, дочиста кровь твою пьют.
Теперь в судьбе,
Ты не видишь рифму к звезде
И чем дальше, тем чаще смотришь в часы,
А когда зима –
Пишешь записки о галльской войне,
Ощутив себя Цезарем на отшибе.

Ты ловчий Брутов во ржи,
Теперь, как волчица, устал.
Ты ловок рукою во лжи,
А ложь легка на кинжал.
Ты – Цезарь, ты цепок к зверью,
Но зверь – зерно на песок,
Пожнешь лишь камень к венцу,
Чем дальше, тем прячь висок –
Да и все остальное в тебе теперь,
Метить хотят острей –
Память не выдержит перехода,
Через записки к законам,
Как форму смертности у царей.


Так Цезаря слово «либо» превращает в ничто
И тень его, в виде «Ц» от Цербера,
Ложится горизонтально, сливаясь с владельцем того,
Что когда-то отзывалось Империей.

4

Грустно, конечно, но в жизни Гомера нет.
Есть арлекины и прочее средневековье –
Все надеешься, что тьма тебе выдаст свет?
Так это на сдачу. Количество благородства,
Обратно количеству времени и желаний,
Правитель, в коллекции недовольства
Врачом и судьбой, помечает узнать свой возраст;
Непрочен на яд, как на форму ангины с детства,
Везде ищет смысл своей власти и цель,
Нахождения в данном месте.
Отчего он жесток? Оттого, что задумчив не в меру,
Что страна, как болезнь разлеглась у него по груди?
Для чего ему трон и, в придачу, Елена,
Если он это бремя не в силах нести?
Все, конец! Это ясно, что жизнь Илиаде не в кровь –
Слишком ровно. Елена пропала из поля
Обозрения глаз. И Правителя бровь
Поднимается выше, как перед падением Трои.

5

В. Гусеву

В разрушенной империи своей,
Читая Ариосто в жаркий полдень,
Ты смотришь на подвластный солнцу остров,
Вдруг ощущая сходство в нем с монетой,
Лежащей на окраине стола –
О медь ее ты гасишь сигарету,
Стремясь попасть не в решку, но в орла.
Империя разрушилась со зла,
Хотя была готова пасть от смеха,
Как одинока на исходе века,
Гадательная практика твоя!
Подкинь медяшку траченную пеплом,
Триграмму процарапай на песке –
Рассматривая траур чернослива
Тебе и без Страбона очевидно,
Что варвары в колонии – глупы,
Что чернослив в горсти, как позвонки –
На черепе паяца есть следы
Предсмертной шутки в виде сети трещин,
В пустых глазницах суицидом блещет
Узор гюрзы. Александрийской смерти
Желает тот, кто видит календарь
В любом предмете. Власть в любом пространстве.
Тот, кто желает царствовать над миром,
Пусть селится на острове, вдали.
Эффект тоски от власти одинаков,
Что в целом свете, что в дыре с песком –
Империя разрушена давно.
Вокруг вода. Весь берег обойден.
То место, где скончаешься известно
И оттого – так мерзостно оно.

6

На ахейской ладье, мы по воле своей поплывем
Посейдон не успеет прихлопнуть, на рыбе попутав
Два соленых бельма на дебелом, рассевшемся брюхе
Будут сохнуть на суше, и прятать от солнца росу.

Лишь язык наша память, когда не припомнить лица,
Лишь египетский зрак слепоты на ахейской ладье
Слышит круг за собой плавниковая лопасть весла
И по времени морю Харон не отыщет уже.