у Джека лицо мотылька

тёмный лес, голоса, тёмный лес. сквозь трамвайные сны прорастают кристаллы зимы. утро - греческий хор, угасают зрачки фонарей. в плотной ясности солнца - крылатый плакат. я скользящий в кольце ясноводных зеркал, превращаюсь в слюду на губах старика. он стоит молчаливо на улице павших столбов, в каменеющей клетке лица - кровь - разбиты о прутья глаза. засыпающий вестник устало крыла опускает на стул и всё шепчет алмазный догмат. с губ срываются тени, крадутся по узким рукам к двойнику тайника.

но вращаясь назад - в ледяной синеве родниковой воды я черпаю лицо наугад. столько лиц утекло по воде и толчёно стекло вместо пальцев и рук. но черпаю лицо и холодная мысль обжигает живот - выползающий змей смотрит в тёмную пасть приоткрытых дверей. выползающий змей, выгорающий след, замерзающий слух. кто по трещинам сможет сказать сколько умерло здесь палачей. я плачу по счетам, а счета выставляет мой друг, что живёт в подколодном раю. мою голову держит в мешке и лопочет на птичьих костях о других временах. открывает таинственный знак, а внутри - лабиринт, я стираю его лабиринт и рисую число. мой корабль - строка, затонувшая в сумерках дней, на воде лишь круги и весло.

среди серых дверей над обителью солнца склоняет свой лик ясноглазая смерть. и сестра её осень из ржавых гвоздей составляет узор. тёмных глаз коридоры пусты, только эхо далёких шагов достигает глазниц. моя нежность прозрачной свирелью ведёт свой рассказ. на запястьях ожили снега - талой кровью пульсирует речь. ведьмолицых старух пантеон изобилует иглами сна. будет тихо напевно журчать колыбельная мать, вертолёт пилотирует Джек а у Джека лицо мотылька. попытайся сказать ему где обрывается связь именованных трасс.

как осенний младенец поёт, жалит, словно пчела в сиротливый зазор между плитами льда безупречной когда-то брони. отгони тех коров, что жуют твою плоть на вольготных просторах земли упакованной в сон. междурёберных стансов особый резон настигает с ударом плетьми в унисон. настигает с давленьем на горло петли и беззвучностью крика внизу, где галдят муравьи. просыпаться всегда тяжело - въелась в кожу чердачная пыль. есть в крови кроме цвета - поющая взвесь нисходящих отцов. вот и вышла из глаза прощальной дугою моста семикрылая боль. форму каждый свою нарисует во тьме, есть о чём помечтать. открывайте духовку, там в тонкой фольге ещё теплится пьяная мать. это комната криво поставленный вверх головой октаэдр.