Михайлов

       Михайлов лежал на песке у моря. Наверное, это был пляж: всюду понатыканы грибки от солнца, а солнца не было. Ветер поднимал песок и переносил к морю. Рядом с Михайловым кто-то стоял. Сначала он увидел добротные ботинки на толстой подошве, потом пальто, кожаное и черное.
- Что вы делаете? – спросил тот, кто стоял рядом.
- Разве вы не видите? Ей холодно.- Михайлов судорожно всхлипнул. Он пытался укрыть ее шарфом, широким и капроновым, но ветер вырвал шарф из рук и забросил далеко в дюны.
- Что вы делаете? – повторил тот.
- Разве вы не видите? Она умирает!!! – закричал Михайлов.
- Но ведь это рыба!
       Михайлову хотелось заглянуть в лицо того, кто стоял рядом, а того уже не было. И ничего и никого уже рядом не было. Осталось только море, и он услышал, как оно звенит - сначала тихо, потом громче и громче...
 
Звенел будильник. Михайлов проснулся. Лицо было мокрым от слез. За окном висела ночь, или было утро, но только темное и холодное. Он нажал на кнопку будильника, оставаясь лежать в постели. Вставать не хотелось, но надо было встать и сеть за комп. Михайлов работал над статьей о пропавшем безвести депутате и журналисте Гончарове. Судьба журналиста особо никого не интересовала. Не интересовался им и местный прокурор, готовый придушить каждого, кто совал нос не в свое дело. Местные власти тщательно скрывали, совершенное в городе преступление. Михайлов провел собственное расследование. Если факты подтвердятся,( а он уже тысячу раз все проверил и перепроверил, опросил свидетелей, осведомителей,родственников) - преступление будет раскрыто, хотя, вполне возможно, что и сам он однажды тоже исчезнет и уже никогда и никуда не вернется. Михайлов знал - оплакивать и разыскивать его никто и никогда не будет. Он встал с постели. Посмотрел в зеркало. Лицо обросло щетиной, взгляд злой и колючий.
« Надо бы побриться…» - бриться не хотелось, он подмигнул своему заросшему лицу и сел за комп.

 Михайлов жил в коммуналке. В десятиметровой комнате, заваленной книгами, журналами, газетами. В углу на столе стоял «комп» (так он любовно называл свой компьютер ) и рядом с «компом» был идеальный порядок.
«Везде пусть мусор и грязь, а там - святое место», - он любил работать ночью, но комп иногда "шумелъ», и этот "шумъ" раздражал соседей, - им казалось, что из комнаты «придурка-журналиста» периодически доносится скрежет жесткого металла.
- Может, ему подсыпать синильной кислоты в суп? – жаловалась кому-то соседка, прекрасно зная, что супа у Михайлова никогда не было. На кухне он почти не появлялся, а если и появлялся, то всегда чувствовал себя неловко.
Иногда ему приходилось пить чай в присутствии соседей, и те почему-то всегда заглядывали Михайлову в рот. Он пил чай наскоро, боясь подавиться и обжигая губы, а иногда выливал кипяток в раковину и выходил из провонявшей комбижиром кухни.
Домой он возвращался домой и всякий раз старался быстро пройти по коридору, рассыпать обязательные приветствия и закрыться у себя в комнате, уткнуться в интернет и забыть обо всем на свете.
 
В коммуналке проживали еще две семейные пары и одинокая женщина или девушка, говорили, что старая дева. Михайлов так и не разглядел ее. Это было что-то очень высокое и худое, с вечно испуганной бессмысленной физиономией.
Соседи перемывали журналисту и без того его худые косточки. Кем он только у них ни был: импотентом, придурком, педриллой, Дон Жуаном, Казановой... Им было лучше знать, чем Михайлову, кто он такой. А ему было наплевать. И только появившийся недавно в коммуналке грудной ребенок не давал ему покоя. Ребенок орал день и ночь, мешая работать, думать, жить. Михайлов зверел и готов был ворваться в комнату к счастливой семейной паре и придушить их любимое чадо подушкой. Но, при виде этого чада ,он испытывал неописуемый восторг и мог часами играть с малышом, заменяя ему маму, папу и няньку.

 Михайлов был разводной. Жена ушла от него к другому, забрав с собой сына - там, у другого, ей было спокойнее, денежнее и надежнее - а здесь, у Михайлова - десять метров в коммуналке и никакого просвета. Новый муж жены был мафиози. Сын Михайлова вырастет и тоже станет мафиози. А пока жена отказалась от алиментов – что с него возьмешь, кроме анализов?
Несмотря на это обстоятельство Михайлов постоянно высылал сыну алименты – больше выслать не мог – не хватало даже на карманные расходы.
Он грустил по сыну, очень уж хотелось увидеться, но находился в таком душевном раздрае, когда не хватает сил ни на что и ни на кого. А поехать к сыну он мог только здоровым.

       Михайлов с отвращением вспомнил о главном редакторе Баевой. Сегодня они должны идти на представление театра «Бурда-моден».
«В гробу я видел этот театр!» - но идти должен был и обязан. Субординация есть субординация. Послать Баеву к чертовой матери при всем своем желании он не мог. Баева считала своим долгом опекать Михайлова, а еще имела задание от компетентных органов – не допустить статью о Гончарове в республиканские газеты. Михайлов, понимая это, решил отдать статью российской газете "Московский вестник".
Баева и Михайлов знали тайные мысли друг друга. Однако она считала, что спасает жизнь Михайлову, а Михайлов считал, что ее пора лишить поста главного редактора газеты, как лишают врача, нарушившего клятву Гиппократа, диплома и врачебной практики.

Михайлов тайно презирал Баеву. Вежливо отвязаться он от нее не мог и потому копил в себе бешенство, которое когда-нибудь возьмет да и вырвется в оглушительный взрыв. Баева открыто обожала Михайлова - молодой талантливый журналист, любимец общества и женщин, любой мафиози позавидует. А что до коммуналки, то имеются перспективы! И не малые. Вот только бес попутал его объявить войну городским властям. Но ничего, она убережет сотрудника от безумного поступка. Да, и кому сейчас интересна судьба Гончарова? Поговорили и забыли! Вот и сам Михайлов на перепутье, вряд ли станет рисковать собственным благополучием ради бесполезного желания рассказать людям правду о каком-то депутате.
Тема не новая, неинтересная, от криминала устали, порнуха приелась, от политики дурно пахнет. Сейчас народу надо что? Что-нибудь легкое, мелодраматичное...

 Михайлову захотелось напиться. Водку продавали с восьми, а пить одеколон он не умел. Если пойти к Маринке? У той всегда компания и выпить есть что. Когда-то у Михайлова был роман с Маринкой, но роман у Маринки был не только с ним, а это Михайлова не устраивало. Маринку он бросил, а выпить у нее не отказывался. Обычно он приходил со своей выпивкой и закуской. Михайлов не был алкоголиком – пил редко, но если пил, то всегда напивался в прок. Снимал стресс необходимым количеством водки и «заземлялся»( он любил сидеть на полу), слушал пьяный бред про очередного главного режиссера, умилялся восторгами актеров по поводу собственных талантов, наблюдал за тем, как они ссорились, ползали по полу, кукарекали, пели хором и по одиночке и мечтал о том, чтобы у него на голове была кепка, которой можно прикрыть глаза и уснуть. Иногда он «плевал» на приличия и спал без кепки , и ему снились розовые слоны и джунгли.
- Ну что сделаешь, - говорила тогда Маринка, – если человек не хочет веселиться вместе со всеми и не умеет этого делать. Вот такой он, вечно печальный рыцарь пера. - Маринка накрывала Михайлова пледом и незаметно смахивала с длинных своих ресниц слезинки.

 Приятели-актеры не понимали Михайлова, а статью о прокуроре называли очередным "выпендрежем ".
- Довыпендриваешься!, - говорили они ему. - Или за Гончаровым вслед собрался?
- Собрался!!! - кричал он и смешно размахивал руками.
Сердился и сожалел о том, что пил водку не с теми людьми, а тех людей он в своей жизни еще не встретил.
- Чокнутый! - кричали ему. - Мог бы сдать прокурору компромат, и улучшить свой быт, а ты что-то там еще "выдрючиваешься"! Кому интересна твоя блажь?
Михайлов решил напиться. Он понял, если ему не удастся напиться, он сдохнет, как собака в своих десяти метрах от «синильной кислоты» , так и не написав статьи.

Он вышел в коридор коммуналки. Нацепил на себя куртку. Долго не мог попасть в рукав. Рукав почему-то оказался внутри куртки, споткнулся о чью-то обувь, разбросанную по коридору(опять соседи скандалили!), вытащил из кармана билет на «Бурду», скомкал и бросил в угол, потом поднял билет, разгладил , оставил на столе в кухне. Написал старой деве записку: «Дорогая, - он долго вспоминал, как зовут дорогую серую мышку, инфузорию-туфельку. Зачеркнул «дорогая», написал - Милая соседка, обязательно посетите театр мод «Бурда.ФРГ». - Подумал, - Тебе это полезно будет, детка, снимешь ,наконец, с себя грязный халат! - Дописал - Я знаю, какая вы у нас модница и потому весь день простоял в очереди за билетом. Искренне Ваш. Сосед-журналист,- он хотел приписать « педрилла», но не стал этого делать, написал - Михайлов».

 Вышел на улицу. Рабочий люд возвращался с ночной смены по своим берлогам, а Михайлов шел искать себе пристанища у чужого крова. Только где этот кров? Решил пойти к Ленке. Ленка работает на «Азоте», имеет стабильный заработок и не мучается проблемами несовершенства мира и человеческой личности. Ленка – здоровый , нормальный человек. Живет в общежитии, одна в комнате и это упрощает обстоятельства. Доплелся до общаги. Вахтерша – тетка интеллигентного вида, учительница на пенсии или жена военного-пенсионера, читала "Роман-газету".
- Куда?- спросила она Михайлова.- Общежитие женское.
«Знаю, что не мужское, - разозлился он, но вежливо ответил -К сестре.»
Вахтерша быстро соображала, кто он такой и чего от него можно ожидать. Замерзший, голодный, помятый. «Алкоголик? Работяга?» - ни то ни другое определение к Михайлову не подходило. Интеллигентное красивое лицо, печальные глаза.
-К какой сестре?
«Милосердия, -подумал Михайлов, но ответил - К своей».

 «Другого ,наверное, уже и след простыл, убежал бы наверх к девчонкам, - думала вахтерша. - А этот стоит»,- ей почему-то стало жаль Михайлова, мелькнули какие-то глупые мысли о том, что вот не жилец он на этом свете, не жилец! Господи ,спаси этого мальчика и помилуй!
- Ладно, - вздохнула она. - Иди уж. Только быстро. Обещай , что скоро вернешься.
- Скоро не вернусь. - ответил Михайлов и продолжал стоять там, где стоял.
- Ну что стоишь, иди уж, – она мысленно перекрестила Михайлова от нависшего над ним проклятья.

 Михайлов пожал плечами и пошел к Ленке на девятый этаж. Лифт не работал.
Ленка встретила его без особой радости. Радости Михайлов не приносил. Одни проблемы и вечное ожидание. А ждать она устала. Ей хотелось покоя, семейного счастья. Счастья Михайлов дать Ленке не мог, даже если бы и женился на ней.
Приходил вечно усталый, издерганный и голодный. Без цветов, без конфет, без радости.
Ленка засуетилась, стала проявлять свои кулинарные способности. Михайлов заглянул в буфет, достал бутылку водки, поставил на стол. Он один и выпил эту бутылку водки , молча и зло. Мысли были сосредоточены только на статье. Завтра он отдаст статью редактору «Московского вестника», для жителей Москвы. А какое дело этим жителям Москвы до событий в его республике? Ну, поговорят, позлословят. Зачем он все это пишет? Кому это нужно? Ни-ко-му!!! Черт, как все омерзительно и глупо.

Михайлов зашел в душ и встал под холодную воду. Горячей как всегда не было. Стоял под душем, пока совсем не замерз.
И опять все мысли о статье.
-Постирай мне шмотки, вечно просить об этом надо! – наорал он ни с того ни с сего на Ленку.
Он стоял перед ней в чем мать родила и ему было все равно, голый он или нет, есть в комнате Ленка или нет ее, стоял и смотрел куда-то в окно. Она молча пошла стирать его вещи. Михайлов уснул. Ему ничего не снилось. Он спал час или два. Его вещи сушились на батарее. Ленка сидела за столом и плакала.
-Иди ко мне, – позвал он.
Она разделась и легла рядом. Он наклонился над ней. Над милым , родным личиком.
Ленка немного развеселилась, заглядывала ему в глаза, прижималась всем своим голым телом. Но даже любить ему сейчас не хотелось.

Михайлова тошнило. Он лежал и старался не двигаться. Если он сейчас встанет и пойдет в уборную – это породит комплексы в здоровой Ленкиной натуре. Он посмотрел на Ленку, и та отстранилась от него - в глазах у нее мелькнули отчаяние и страх.
Михайлов подумал о том, что ему давно пора было умереть, а лучше было бы и вовсе не родиться. Он представил себе, как Ленка будет проливать слезы над его могилой и понял, какое облегчение принесет ей его смерть. Ему стало жаль себя. Если бы он мог, то, наверное, заплакал. А плакать Михайлов не умел.
А еще он понял, что пока вещи не высохнут, ему придется сидеть в общежитии. Вот счастье какое Ленке привалило! Нахватается его впрок! Дай ей только волю, и она не выпустит Михайлова из своей комнаты, будет поить и кормить с ложечки, лишь бы он был, всегда был при ней.
Михайлов встал и пошел в уборную. Ему казалось, что внутренности выворачиваются наизнанку, а еще он подумал о том, что , наверное, соседка подсыпала ему синильной кислоты в чай.
-Дурра-баба! - передернулся весь от одной мысли о соседке.- Искренне ваш, «педрилла» Михайлов!
Он стоял голый и пьяный в уборной, упершись лбом в стену, и минут десять хохотал, как бешеный. Потом вышел из уборной, умылся и снова лег рядом с Ленкой, и она снова приклеилась к нему всем своим голым телом.

- Ну-ка, пройдись, - сказал он.
-Как? – спросила Ленка и стала одеваться.
-Не одевайся,- попросил он. – Пройдись так.
-Это только ты можешь ходить по городу голый, - рассердилась Ленка, но все-таки прогулялась к окну.- А как ты хочешь, чтобы я прошлась? Как пастушка или как проститутка?
- Как проститутка,- улыбнулся Михайлов. Улыбнулся впервые за весь этот месяц. Ленка была похожа на Гавроша, очень милого и симпатичного мальчишку-подростка.

- А хочешь танец живота? – она включила магнитофон и взобралась на стол.
Он удивленно сел на кровати, не ожидая от Ленки такой прыти. Она танцевала и плакала беззвучно, и вся ее нелепая и несчастная фигурка содрогалась от беззвучных рыданий.
-Повернула ситуацию в свою пользу, - подумал он. – Ну да, я кретин, идиот, подонок! Кто еще? – встал и выключил магнитофон. Натянул на себя мокрые вещи. Джинсы прилипли к ногам.
- Пока, – он направился к выходу.
- Пока? – спросила Ленка и испуганно посмотрела ему в глаза. Он погладил ее по голове. – Ладно, до завтра.
- До завтра? - прошептала Ленка и приготовилась еще раз пройти по пустыне ожидания.

Михайлов спустился вниз.
-Уходишь? – спросила вахтерша.
-Ухожу.
- А почему мокрый?
- От слез.
Он вышел на улицу, на промозглый ветер и холод.
-Михайлов! - кто-то кричал ему вслед. Кричала Ленка. Она выбежала за ним в тапочках и в пальто, наброшенном на голое тело. Прижалась к Михайлову и не хотела отпускать.
- Замерзнешь, – сказал он и поцеловал ее в губы. – Иди домой, малыш.

Ленка безрезультатно пыталась всучить ему деньги на такси.
-Пожалуйста, пожалуйста, возьми. Это на такси. А то простудишься. Я буду ждать тебя. Ты только вернись! – она размазывала слезы по щекам и прощалась с Михайловым так, будто провожала его на войну, с которой он уже никогда не вернется.
- Все. Я пошел, - он повернулся и пошел прочь. Ленка смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся из виду.
Утром Михайлова схватил ревматизм.
-Слава Богу, что не паралич! - охая и держась за бока, он сел за «комп».
В 17.00 Михайлов передал статью о Гончарове редактору газеты «Московский вестник».