Ксения Петербургская

Февральская ночь. Воскресение.
Снежок на изгибах оград.
Блаженная матушка Ксения
Обходит кругом спящий град.
 
Идёт против ветров бушующих,
Что гасят свечей огоньки,
И птиц, на Смоленке зимующих,
Милующе кормит с руки.
 
Как воин, молчит пред битвою,
Лишь в сердце огонь вещих слов.
Её неустанной молитвою
Доныне живёт град Петров.
 
А в храме темно после всенощной,
Следов не хранит снежный наст…
Она каждой душеньке немощной
Спасения грошик подаст.


***

Солнце колосья-лучи тихо моет в речке.
Яблочный август – природы священный храм.
Вот над Смоленкой зарделась берёзка-свечка,
Чья-то молитва безмолвная к небесам.
Утром дрозды, как всегда, прилетают в гости,
Ягоды зря сквозь молочных туманов дым.
Ксенья в подол собирает рябины гроздья
И улыбается шустрым дроздам смешным.
Полный передник собрала, идёт устало
Между старинных крестов и разбитых плит.
Где маячками рябины мерцают ало,
Там ни один не оставлен и не забыт.
Стены часовни покрашены по старинке,
Но в этот час с них стекает рассветный мёд.
Яблоко катится, катится по тропинке,
Словно бы в сказку опять за собой зовёт.
 
Мир этот можно узнать разве что из книжек,
Но иногда открывается сердца взор:
Тонкие ручки блокадных, худых детишек
К яблокам тянутся. ...Солнцем залитый двор,
Мама на кухне – в горошек смешной платочек -
Варит варенье, и словно бы нет войны.
В прописях старых узоры чернильных строчек,
И вечерами не хочется тишины...
Всё это было, в судьбе промелькнув, как лето.
Дальше – бомбёжки, обстрелы, блокадный ад.
Но иногда – в самый ласковый час рассвета
Кладбище вдруг превращается в Ирий-сад.
 
Год урожайный, склоняются долу ветки,
Громко трещат: «Собирайте скорей, сейчас!»
Ксения всех в хоровод созывает. «Детки!
Яблок довольно – пришёл ароматный Спас».
Отсвет улыбки святой на бескровных лицах,
Алые ягоды в жёлтой уже траве…
Мне до сих пор иногда эта ласка снится -
Мягкость ладони на стриженной голове.
Смоет видение бурным вечерним ливнем,
Но ещё долго в душе вспоминать потом:
Добрые руки твои – обережьем дивным
Город хранят и всех тех, для кого он – дом.