Земля пингвинов

Где некий Монтигомо Ястребиный Коготь
по утрам, седлая своего коня,
пыль столбом взвивал, там копоть,
от которой хрипнет горло, слово хороня.
I
…части лет утонули с тем кораблём,
дорога, не смотря на лёд шершава,
по вечерам греем тело и пьём
ром, и для души поёт Окуджава…

Странное место, куда ни иди – всё север;
аборигены чопорны и смотрят куда летит
одинокий самолёт, что будто в зеве,
что будто бы есть, или это вид?
II
Повернувшись на бок в конце добы,
слышишь, как рядом храпит собака,
будто бы ты Пилат, или будто бы
жить осталось, как кот наплакал.

Флюгер над станцией и был конец
Лунной дороги, на которой трое
шептали слова и шли, но не с
начала, да врядле в море.

Не спящий полярник, вот беда,
не мог увидеть ничего в ту полночь кроме
тени себя, но даже та черта
готовила пространство к роли

не столько театра, скорей кулис,
плюс звёзды ещё сверкали;
снег не вызывал сантиментов у лис,
живущих по ту сторону спирали.
III
Полярная звезда, да ещё медведи,
край из стекла, созданный ради меди,
рыцари Львиное Сердце, забыв о леди,
борются, ибо уже не бредят.

Прости мне письма, в которых я молчал,
бело вокруг, бела бумага во вне начал.
Радио стало роднее себя, и голос,
пропав, не народится, будто новый волос.

Бессмысленны дороги, и, как итог, следы,
со свадеб несут конверты, с похорон цветы.
Полгода светив, Солнце идёт к другой,
не устоять перед взглядом, не говоря рукой.
IV
На новый ужин остатки старого краба,
кислотой на карте выжжено место клада.
Кофе чернит заоконный пейзаж пространства,
земля не знает мечты, окромя посланца.

То, что осталось в кармане назовём быльём,
после слов, о том чего нет, ещё нальём
слёз, либо чего прозрачность меньше,
ибо там остаётся образ женщин.
V
Одинокий пингвин решил однажды узнать, что там,
за горой, пустыней и истуканом, где пустота,
творила то, чего не могла равнина.
Вера в людей была ошибкой пингвина.

Его не видать на снегу, ибо остался светел,
ветер хотел разнести тепло, но получался пепел.
Стало не важно: «Зачем? Когда?», но скорее: «Кому остатки?».
Это право героя – повесить звезду на небеса палатки.
VI
Город был так далёк, что почти не значим,
порты опустели, ведь провожая плачем,
сила тока сменила Сфинкса и все приметы,
примус греет чайник, и не ждёт приветов.

Вот оно – зазеркалье и лёд, в котором
смотрят те, кто ко всему готовым
уходил не по площадям Триумфа, не по
бульварам, прямиком на небо.