Афоризмы

                АФОРИЗМЫ СВЕТЛОМЫСЛА ОТШЕЛЬНИКОВА
                   магистра изящных наук

                В трех частях


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Мы вынуждены порой принимать легкомысленный вид, чтобы сохранить внутреннюю серьезность.

Причиной лжи не всегда бывает порочность говорящего – иногда ее порождает ограниченность слушающего.

Стоит поделиться удачной мыслью с другим – и она теряет половину своей привлекательности.

Серьезность разговора уменьшается с возрастанием числа собеседников.

Мы нечасто встречаем умниц, которые бы нас понимали, и совсем редко – мудрецов, которых бы нам хотелось понять.

Людей в жизни, как правило, что-то подталкивает; лишь немногие представляют собой самодвижущееся.

В этом мире всякий орех окружает себя скорлупой, и даже мелкие воды вынуждены иметь поверхность.

Все, что мы ненавидим, мстит – тем, что пробуждает в нас ненависть.

Иногда человек сознательно унижает себя, чтобы не быть униженным против воли.

Безответная покорность вызывает желание испытать ее.

О чужих богах – либо хорошо, либо ничего.

Мы знаем много такого, о чем не хотели бы знать. И что удивительнее – нередко верим тому, чему не хотели бы верить.

Отчетливее всего сознаешь себя в тесном кругу – в уединении «я» расширяется и потому становится менее ощутимым.

Тот, кто стремится прочь от обыденного, рискует стать жертвой необычайного.

Обширность того, чего мы еще не сумели достичь, мешает нам верно оценить то, чего мы уже достигли.

Всякий раз, когда боги забывают о человеке, их число умножается – отвергнутый всеми богами творит себе новых богов.

Мы не можем судить о выгодах своего положения до тех пор, пока не потеряем надежду его изменить.

Чрезмерная осмотрительность затягивает дело; торопливость губит его.

Тому, кто понял себя, ни один сон уже не покажется удивительным.

День, проведенный в постели, добавляет праздному человеку лени, а деятельному – ума.

Созерцая, человек приобщается к бесконечности; в деятельности он эту бесконечность утрачивает.

Лень породила самые безобидные из пороков; остальные произошли от усталости.

Мы распяты на кресте рабочего дня.

Выстраиваешь поздним вечером в душе храм, а уже к полудню от него остаются руины.

Все, что утомляет нас, представляется нам значительным. Усталость способна оправдать любое занятие; она способна оправдать целую жизнь.

Усталый человек равнодушен ко всему, кроме своей усталости. И потому ни во что не верит.

Ирония подобна тлеющему огню – с малого она нередко перебрасывается на большое.

Начало и конец нашей жизни не заслуживают внимания. И неизвестно, имеет ли какое-нибудь значение середина.

Вселенная сначала породила человека и лишь затем – в его лице – задалась вопросом о целесообразности этого опыта.

Настоящее не подпирается снизу прошедшим – там, внизу, под настоящим моментом, ничего нет.

Стоит только ясно понять, что прошлого не существует, и любая старая вещь приобретает устрашающее значение – она представляется щупальцем самого Ничто.

Некоторые чудаки полагают, что им удастся избежать смерти, если они будут жить не так, как другие.

Можно ли утверждать, что наиболее серьезное отношение к жизни – вместе с тем и самое правильное? Жизнь имеет обыкновение смеяться над тем, кто принимает ее всерьез.

Есть нежные сердца, которые столь сострадательны, что не осмеливаются кого-нибудь полюбить.

Ложная значительность философских рассуждений проистекает из величины обсуждаемых предметов.

Искореняя одни суеверия, наука порождает другие, не менее многочисленные.

Способность благородно чувствовать встречается намного реже, чем способность правильно рассуждать.

Науки познают отдельные части мира; мир в целом доступен только переживанию.

Вопрос о ценности жизни задает разум; отвечает на него сердце.

Созерцая прекрасное, мы не спрашиваем «зачем» – мы чувствуем: красота имеет право на существование; прекрасное оправдывает самое себя.

Только совершенное имеет оправдание в самом себе.

Всякое бытие хочет стать румяным, потому что хочет стать оправданным бытием.

Зло очень долго оставалось для меня пугающей, непонятной силой, пока я не объяснил его себе как болезнь.

Добродетели естественно присущи здоровому духу; в нем – обоснование всех ценностей, всех идеалов.

Есть такие хорошие, сияющие вещи, о которых можно говорить только намеком.

Мысли все совершенное возникающим – и несовершенное тоже представится тебе заслуживающим любви.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Добиваясь чего-нибудь, мы рано или поздно бываем вынуждены солгать.

Не все добродетели совместимы между собой – так же, как и пороки.

Успеха добивается только тот, кто в нужный момент без колебаний приносит одну добродетель в жертву другой.

Ни один нравственный принцип не верен во всех случаях, но любой из них станет верным, если его ограничить соответствующим образом.

Стремящийся к цели должен уметь лукавить.

Бывает так, что в разговоре мы изображаем некоторые обстоятельства независимыми от нас, хотя прекрасно знаем, что могли бы их изменить. При этом мы не преследуем никакой личной выгоды. Нам просто нравится чувствовать на себе ярмо обстоятельств.

Мысли произрастают из обстоятельств – подобно тому, как деревья произрастают из почвы; те и другие иногда нуждаются в пересадке.

Человеческая культура создается благодаря самоотверженным усилиям немногих и поистине героическому сопротивлению остальных.

Окружающая среда. Мы не можем отбивать ее атаки повсюду – фронт наступления слишком широк. Поэтому отдадим без боя холмы и долины и попытаемся во что бы то ни стало удержать господствующую высоту.

Всего снисходительнее мы бываем к тому, кого глубоко презираем: мы помещаем его настолько ниже своих богов, что он уже не в состоянии их оскорбить.

Презирающий других постепенно теряет уверенность в самом себе и потому презирает все больше и больше.

Какое послушание могло бы удовлетворить того, кто сомневается в своем праве повелевать?

Несоразмерность замысла нашим силам обычно проявляется в том, что по мере развития он становится все более грандиозным.

Бывает, что и решив какой-то вопрос, мы продолжаем рассуждать о нем – по привычке.

Между торжеством победителя и отчаянием побежденного есть некоторое переходное состояние, когда человек не хочет признать свое поражение, но и не надеется победить.

Когда борьба затягивается, к ней привыкают, радуются ей, открывают в ней одно достоинство за другим и наконец начинают ценить выше самой победы.

Для того, чтобы понять человека, мало узнать, как сложилась его реальная жизнь, – важнее узнать другую жизнь – ту, которая не сложилась.

Победа иной раз заключается в том, чтобы признать себя побежденным.

Неуничтожимость бытия радует. Но может и ужасать.

Обрести смысл жизни – найти нечто, за что стоило бы умереть.

Шопенгауэр: жизнь – диссонанс, всякое разрешение которого иллюзорно.

Ницше: непознаваемое для нас безразлично, а все познанное – самообман.

Толстой: мы не знаем цели, но чувствуем направление.

Меня пугает возможность уйти из жизни, не успев составить сколь-нибудь связного представления о ней.

Задача философа не в том, чтобы объяснять, как устроен мир, а в том, чтобы найти ему оправдание.

Всепоглощающее стремление к истине – опасный симптом; здоровая душа довольствуется правдоподобным.

Муза и Разум – противоположность видна уже из способа написания.

Мы должны во что-то верить – хотя бы в своей неверие.

Вот задача: отыскать нечто серьезное в мире, который решил ничего не принимать всерьез.

Величина, с которой являются нам предметы, зависит от оптики нашей души.

Философия призвана изгонять мелочность из людских сердец.


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

У желающих нам добра всегда наготове несколько золотых клеток.

В душе матери навек запечатлен образ сына-ребенка; разрушить его невозможно; он стоит между матерью и сыном крепче любой стены.

Свободный человек рождается дважды: в первый раз по воле родителей, во второй – благодаря своей собственной воле.

У всякого возраста – свои боги-покровители, и главное – вовремя отказаться от старых богов.

Свободен тот, кто имеет возможность выбрать себе повелителя.

Подлинное одиночество приносит только одна разлука – разлука с самим собой.

Будем давать людям лишь то, что мы им можем дать, а не то, что они у нас просят.

Из любви к людям действует тот, кто заботится о своем «я», ибо лучшее в нас принадлежит всему человечеству.

Верный способ стать одиноким – взяться за большое дело, требующее упорного труда и постоянной сосредоточенности.

В одиночестве умирает все – даже воспоминания, которыми мы собирались жить.

Голгофа: просыпаясь утром, не знать, будет ли наступающий день пустым или плодотворным.

Мы нечасто взбираемся на вершину, и не потому, что путь труден, – в иные дни мы преодолеваем его за миг, – беда в том, что, спустившись, мы оказываемся как бы в тумане, и проходит немало времени, прежде чем нам удается снова найти тропу.

Есть чуткие души, которым всякая полуоткровенность кажется оскорбительной. Они хотели бы иметь только близких друзей и потому проводят жизнь в одиночестве.

Стремясь уберечь детей от многих опасностей, часто убивают в них самое драгоценное – любопытство.

Житейское правило: если духовная связь между людьми не образовалась естественно, не стоит принуждать к ней с помощью аргументов.

Можно совершать дурные дела и гордиться собой, считая, что тебя направляет Необходимость.

Несогласные с нами уверены в своей правоте – и мы великодушно прощаем им это. Но вот мы убеждаемся, что людям этим, в сущности, неплохо живется, – и великодушие покидает нас.

Судьба не определяет нашего выбора – она лишь ставит нас перед необходимостью выбирать.

Наконец-то тело победило болезнь! – Это значит, что дух сменил одну тюрьму на другую.

Здоровый человек втайне уверен, что смерть минует его – тело говорит убедительнее рассудка.

Есть болезни, которые развивают стремление к истине, и есть такие, которые это стремление подавляют.

Стремление к истине, когда оно переходит меру, становится безобразным. И тогда мы понимаем, что самое главное – не истина, а красота.

Все, что имеет начало, должно иметь и конец – это принять нетрудно. Беда в том, что от нас ускользает возникновение многих вещей.

Безвидное – приятнейший предмет созерцания; безгласное – наилучший из собеседников.

Употреблять имеющиеся навыки гораздо приятнее, чем приобретать новые. Потому-то некоторые люди, выучившись бренчать на каком-нибудь инструменте, разучивают две-три пьесы и с наслаждением разыгрывают их каждый день, совершая одни и те же ошибки.

Книгочей! Ты лакомишься книгами, а книги – лакомятся тобой.

Каждая прочитанная книга – камень для мавзолея, в которым ты замуровываешь самого себя.

Все люди – гротески; различие лишь в том, что одни выбирают свой гротеск сами, а другие перекладывают выбор на обстоятельства.

Выражение лица и настроение души – мы привыкаем и к тому, и к другому; в этом наша ошибка и наше несчастье – состояние души мы принимаем за ее суть.

Серьезнее всего человек относится к своей жизни в юности; годы делают его легкомысленным.

Действовать – значит заключать компромиссы.

Счастье: иметь большую цель – надеяться на ее достижение – сознавать, что приближаешься к ней.

Юность бездеятельна и потому чиста.

Одни люди рассчитывают свою жизнь на годы и даже десятилетия; другим это представляется фантазерством.

Мы никогда не переоцениваем своих сил, но, случается, недооцениваем могущество обстоятельств.

Нелегко бороться с собственной тенью, к тому же – перед пустыми скамьями.

Сильный ум, твердые убеждения – это лишь орудия самозащиты; живущий в безопасности простодушен и никогда не вступает в спор.

Не так уж важно, что говорит нам тот или иной философ; важно другое: что побудило его говорить именно так.

Убеждающий неразумен; еще неразумнее тот, кто позволяет себя убедить.

Краткая мысль всегда поверхностна, ибо выражает только одну сторону дела.

Легче высмеивать чужие мнения, чем принимать всерьез свои собственные.

Задача философии в том, чтобы истолковать мир как можно серьезнее, придать нашей жизни как больше смысла и глубины.

Кассандра говорила загадками потому, что знала – ее все равно никто не услышит.

Некоторые мысли можно высказывать, лишь обращаясь ко всему «человечеству». Они выглядят нелепыми, если с ними обращаются к отдельному человеку.

Философствуя, мыслитель раскрывает не тайну мира, а тайну своей души.