На старом чердаке

На старом чердаке подгнившие стропила
просели под угрюмой тяжестью небес.
И нет дождю конца, и на исходе сила
нести почти сто лет привычный прежде вес.

Разряженный фонарь едва пугает темень.
Мир брошенных вещей спасителя не ждет.
И, кажется, что здесь – живые только тени,
а время – истекло и потеряло счет.

Усопшим новостям последние поминки
устроил из газет мышиный легион,
а в пыльном коробке – разбитые пластинки
и, с ручкой заводной, трофейный патефон.

... По редким выходным бараковых окраин
такой же патефон – предмет ребячьих снов –
поставит на окне подвыпивший хозяин,
а, протрезвев, пошлет за пивом пацанов.

В нехватке мужиков - нас взрослыми считали,
сраженные войной - в нас верили с небес.
Мы постигали здесь упругость женских талий
и грешный взгляд смущал на платьице разрез.

Учили танцевать нас местные красотки.
Грустила в стороне солдатская вдова.
И лихо комендант отплясывал чечетки,
в запале не стыдясь пустого рукава.

Касаясь робко плеч неробкого десятка
девчат, которым в чих окрестная молва,
подсказывали им в заветную тетрадку
из песен не всегда понятные слова.

Был прост и тесен мир - и ясен без вопросов:
что в моде нынче вальс, что в прошлом – полонез.
Мальцов и пожилых брал за душу Утесов,
а слабый пол считал - Шульженко и Бернес.

На нашем «пятачке» не поощрялась драка,
за курево и мат – соседи накричат.
И не было родней убогого барака,
отважнее – друзей, надежнее – девчат.

В бараке время нас кромсало общим кроем
без спроса – ты нацмен, еврей или хохол:
одна была страна, судьба и группа крови,
и общая беда, и в праздник – общий стол

Сиротство и нужда – учителя крутые –
нам выжить помогли в лихие времена
и веру обрести в понятия святые:
отцовская земля, Великая война.

... Давно снесен барак, но прошлое осталось
наколкой на плече и шрамиком на лбу.
Мы вышли из него и здесь то начиналось,
за что благодарить и проклинать судьбу...

Поставлю патефон на краешек дивана.
Почти небитый диск найдется в коробке.
Сквозь шорох и щелчки охрипшая мембрана
споет, как ждут солдат в далеком городке.

Бог мой! Как мы с войны отцов и братьев ждали!
Запрятав «похоронки», утешали мать...
А те, кто дождались, носили их медали –
отцы их не любили сами надевать.

... По крыше дождь слепой крадется, еле слышный,
сквозь дыры, как слезинки, капает вода.
И кажется, что ты, как эти вещи, лишний,
все лучшее давно случилось в этой жизни
и лучшего уже не будет никогда.