Агасфер отрывок из поэмы

 
В безумии тебя я сотворил,
Что ужаснулся сам архангел Гавриил,
И бросил я тебя на корм мирской юдоли,
И не видать тебе вовек прекрасной доли,
Тебе влачить ужасное существование.
И не было, не будет, нет такого заклинания,
Чтоб стать свободным и познать блаженство
И восхищаться нежностью, любовью, женством
Своей прекрасной спутницы – жены,
Что появилась из моей искры
И белой кости, вырванной с ребра,
И праха, и огня. Не знали вы тогда ни серебра,
Ни злата; вам чужды были имена.
Но Враг любимый мой святой
Пришел, нарушил ваш покой
Смущением ума и жадным нетерпением.
«Вкушай плоды – и ты поймёшь
Всю суть добра и зла космического пения
И смысл бытия найдёшь»:
Так сладко пел Змий – Люцифер.
Лишь одинокий Агасфер,
Не принявший ни свет, ни тьму,
Низвергнутый в бездны тюрьму,
Лишённый музык светлых сфер,
Познавший серой пустоту,
Остался безучастен.
И лик его, так некогда прекрасен,
Не исказился гневом и печалью,
Ни бровь не дрогнула. Под серою вуалью
Нет чувств. И будет наказанием
Во плоти на земле извечное скитание.


Земля. Деревня. Люди спят.
Ночные звёзды вечно бдят,
Льют призрачный свой свет во мглу.
Вот человек стучит в избу.
«Кого там чёрт принес опять!?
Бродяга? Дай людям поспать. –
Таков ответ, – На поле завтра,
Чуть свет, на сенокос вставать!»
Но всё ж крестьянин отворил
И в тусклом свете двух лучин
Предстал пред ним усталый путник.
Сосновый посох, словно прутик,
В могучей длани он сжимал,
Весь плащ в пыли и пот сбегал
С лица невиданной красы,
Как капли утренней росы.
Потупил свой крестьянин взор
И шевельнулся в нём позор
За речь свою в сенях широких
Под взглядом ясных и глубоких
Очей посланца провиденья
(Как тот крестьянин посчитал,
Не отойдя от снов видений,
Где до полуночи витал).
«Прости, хозяин, что средь ночи
Бужу тебя и отдых твой
Нарушил я, но уж нет мочи
Продолжить путь в тиши ночной»: -
Незваный гость заговорил.
И речь лилась веяньем крыл
Прекрасных ангелов. В избу пустил
Крестьянин путника. Умыл,
Рушник подал, еду принёс
И чарку браги преподнес.
Гость брезговать едой не стал,
Но всё же имя не назвал
Под скромным взглядом мужика,
Пока вкушал плоды труда:
Густые щи и с мясом кашу,
Хлебнул с ковша хмельного квасу.
Обтёр усы, поклон отвесил
Хозяину. Свой плащ в сенях повесил
И лёг, усталый, на скамью,
И, не тревожить чтоб семью,
Мужик задул свою свечу.
Дом погрузился в темноту.
Взяла усталость, тело ныло,
Но сладкий сон ему не шел.
Вонзили будто в череп шило
Одной, лишь, мыслью: «Кто же он?
Откуда здесь? Зачем пришел?
Каким неведомым порывом
Был движим? Какой идеей был пленён?»
Не ведал он, - моим призывом
Поднят забытый жид, влечён.
Получен шанс на искупленье
Греха, что в прошлом омраченьи
Двух тысяч лет был совершён.
Не знал мой ангел, мной пленённый,
Что уготовлено ему.
И в теле, сильно изменённый,
В беспамятном скупом бреду,
Со смертным мной отождествлённый,
Отправлен был на Русь мою.

Настало время лихолетья
И рухнул тот великий строй,
Что собирал, веками, плетью
И силою, лихой враждой
Противник мой, Лучистоокий,
Народы все под гнётом зла.
Была Империя – провал глубокий
На теле вечности. Игла
Моя пронзила время,
И наступило это бремя,
Нести, которое, всем суждено;
Народ мой русский сам повесил стремя
На свой хребет. И пьёт вино,
Несётся в пропасть,
Всех увлекая за собой,
И мир людской под дружный хлопот,
Аплодисментов громкий бой,
Сбежались мёртвого титана лопать,
Брызжа вонючею слюной.
И разрывают его тело,
Как стая брошенных собак,
Победу празднуя. Никак
Понять не могут, между делом,
Что без Руси грядёт бардак.
Всех уничтожить? Что же проще?
Но я Создатель, - мой ответ.
Тень Люциферова над рощей
Эдемовой застила свет.
Время Оно пришло, пожалуй,
Пришествия Его черёд,
Явление святой триады
Спасти, чтоб Вас, весь мой народ,
Заблудший в собственной гордыни,
И глупости, и слепоте,
Повязших в дьявольской трясине,
Пребудших в вечной дремоте
Сознания ума, забитом
Плодом запретным и забытым, -
Уж столько кануло веков, -
Средь мной наложенных оков,
Попыток вывесть из снегов
Порочных грёз, плотских желаний,
Своих преступных начинаний;
Не внявших Сыну моему.
И потому адепт скитаний
К Христу опять нашёл тропу.
А тот рождён, хоть не в хлеву,
В двухтысячном его году,
Ему не дал я испытаний,
Как иродова ночь закланий
В том вифлиемовом аду;
Ему рождён кровавый брат,
Прошедший сквозь семёрку врат,
Огня, камней и мёртвых тел
(Про то уже Ариец пел)
Сын вражеский, что годом раньше
В час волка вылезть преуспел
Из чрева чёрного шакала
В зверином логове, средь кала,
Костей гниющих, в демоническом лесу.
И отдан был на воспитанье
В, весьма, богатую семью.