Письмо знакомой ленинградке Татьяне Басиной

Здравствуй, Таня, здравствуй Град,
Здравствуй Питер-Ленинград,
Здравствуйте, мои колонны,
ваш гранит, чуть запылённый,
небо серого свинца,
чудо вечного конца.
Улиц ваших крестовины,
и мосты, как исполины,
И холодный ветер - гад,
Здравствуй, город Ленинград.
Город твой - не твой, не твой,
самому себе чужой,
самому себе проклятый,
неуёмной силой взятый,
временем своим поднятый,
и застывший на земле.
На костях и на неволе,
на людских слезах и горе,
в небесах и на воде,
вечный памятник себе...
Протяни свою ладонь,
ощути дыханье волн
леденящего огня,
знать устала ты, Нева.
В переполненых вагонах,
отчуждённых, но законно,
наших истинных домах,
ты несёшся на край света,
ну а может дале где-то,
за заставою какой,
там работа, дом чужой.
В городе твоём не сниться,
в городе твоём не птицы,
лишь туманы за окном.
К стёклам прилипают рьяно
взгляды, будто телеграммы,
не нашедшие концов.
Одинаково похожи,
мы в одной дурацкой коже,
губ сомкнутая черта,
проведённая не нами,
преспокойные сердца,
без цунами, без цунами...
Мне ли этому дивиться,
у меня ведь есть столица,
не мала, не велика,
да размером не Москва.
Ну а мы горя не знаем,
отдыхаем и .. страдаем,
и путёвкою одной
дан нам путь на юг лихой,
Севастополь - город чистый,
моряков и букинистов,
чаек крик, прибоя рык,
аккуратный, словно вахта,
от кап-ранга до курсанта,
город белых бурунов..
Двадцать дней я видел море,
двадцать дней его я пил,
и усталый шум прибоя,
доверительно, но строго,
о загранке говорил.
И доверчиво садились
чайки на берег волны,
и кричали мне о море,
то они, то корабли.
Горизонт, когда растаял,
чуть не погубил меня,
небо превратилось в море,
и осталась лишь земля
в том огромном окружение,
это было поражение,
я такого не видал.
Остальное - суета,
как везде - кормёжка, скука,
времени пустой расстрел,
без суда или дознания,
словом, время-пребывание,
наших пресыщенных тел.