Крик ракши

Как-то в классе втором нас всей школой повели в местный театр. Директор и завуч – впереди, за ними – старшеклассники, а мы – гусята в самом конце под пристальным взглядом ЕвгеньГавриловны.

 
Мало сказать о гастролях областного ТЮЗа, что они были успешными. Скучное лицо толстой кассирши оживало, чтобы увидеть реакцию на слова об отсутствии билетов. На все спектакли! Я не буду врать, что феномен заключался в безупречной игре и таланте молодых актеров, удачной режиссуре, выверенном репертуаре, красочных декорациях. При всем при этом в то время – время тотального планирования и позабытых аббревиатур КПСС, ВЛКСМ, райком, ГОРОНО, собес - определяющим значением для такого аншлага в провинциальном городке численностью всего населения в 64 тысячи человек было только одно - наличие в плане городских мероприятий на май месяц 1968 года одной дополнительной строчечки: посещение театра учащимися школ города. И всё!


Аншлаг обязательно будет, списки учащихся составлены, деньги собраны и все билеты на все спектакли в руках классных руководителей и школьных воспитателей, а многотысячная толпа дружно и весело вышагивает в течение последнего месяца учебы в заданном направлении. А так как приехавший театр, действительно, был замечательным, актеры молоды и талантливы, репертуар разнообразен, реквизит достаточен, то в том, что в театр по сути мы все шли, выполняя чужую волю, не было ничего плохого. Так получилось, что та общая для нас воля была доброй волей и совпадала с моей волей, накануне я хотел пойти в театр, а билетов – вот это да! - в кассе не было.


Моя школа №7 была школой «продленного дня». Если другие школы наименовались просто: первая школа, пятая школа, то моя школа кроме того, что она была седьмая, была еще школой продленного дня. Такое длинное название некоторых горожан смущало, и они по причине близкого соседства (через два квартала) путали ее с еще одной школой с длинным наименованием, - «школой дураков», школой, где учились умственно отсталые дети, что было для нас, учеников школы №7, очень обидно.


«Продленность школьного дня» заключалась в том, что после небольшого перерыва на обед и веселой игры в догонялки и в мяч на свежем воздухе за серым некрашеным деревянным забором мы снова садились за парты делать домашнее задание… Я скоро узнал, что говорила стеклянная чернильница железному перу и что шептало перо бумаге, когда губы не могут не проговаривать записываемое. Но были ли магическими те появившиеся на свет на чистом листе бумаги слова, которые потом я видел везде повсюду в начале мая: «Труд. Мир. Май»?..

Иногда фиолетовые капли, так похожие на первые капли весеннего дождя, срывались с тонкого кончика вниз, то на темную зелень парты, то на последний снег листа в линейку. Дождь не выбирает, где и когда ему идти.


По прошествии стольких лет я и сейчас ощущаю спиной пристальный взгляд поверх очков строгой воспитательницы ЕвгеньГавриловны, сорокадевятилетней высокой дамы с темными волосами, забранными в клубок, и с талией, перетянутой узким кожаным черным ремешком:
- Школьную мебель надо беречь. Срок службы…


Тридцать лет. Сорок лет. Маленькая капелька ударяла в вечность массивной парты, словно капля, сорвавшаяся со сталактита. Да разве я, вытирая промокашкой ставшею черной кляксу, мог представить себе тогда, что сорок лет – всего лишь один миг.
По какой-то иронии судьбы и форма очков, и туловище, разделенное пополам ремешком, и голова с клубком волос воспитательницы напоминали цифру «8». Ведь школа, в которой я учился, была восьмилетней, и именно 8 лет ЕвгеньГавриловне предстояло воспитывать меня в духе коммунизма и вести верным путем, будь то выполнение домашнего задания или дорога к городскому театру вдоль частных домов. Ее строгий взгляд даже в отсутствие очков в оправе из металла желтого цвета оставался металлическим и прибивал неугомонных шалунов к серому забору вдоль пути. С тем же чувством пролетарской ненависти добрый дядя Саша, школьный столяр и сторож по совместительству, крепил выломанную в заборе доску пятнадцатисантиметровым гвоздем. Но для полной свободы двух школьных калиток было недостаточно.


От ЕвгеньГавриловны я очень хорошо знал, что такое коммунизм:
- Это когда от каждого - по способности, каждому - по потребности.
Дальнейшие ее рассуждения на эту тему не были философичны и сводились к тому, что уже скоро не надо будет покупать цветных телевизоров, а достаточно будет купить приставку к телевизору и он будет показывать, как цветной. Чтобы понять это рассуждение воспитательницы надо знать, что цветных телевизоров в городе вообще не было, а черно-белые телевизоры были не у всех.


Уважаемой ЕвгеньГавриловне не суждено было стать провидицей. Насчет телевизоров и коммунизма у эволюции были другие идеи…


На спектакль шли пешком, радостной первомайской колонной, перекрывая движение красными флажками. Только дураки и дети могут радоваться жизни так искренне.


Драматический театр располагался в бывшем здании Народного дома, украсившего собой в канун трехсотлетия дома Романовых главную площадь... Юбилейное здание даже через полвека поражало маленький город своими размерами. (Вот оно – ширь и размах русской души: отпраздновать славный юбилей казавшейся вечной имперской власти - будь то романовская – в 1913 году, или советская – в 1987 году - с невиданной доселе помпой, и через четыре года отдать эту власть на заклание.) Перестреляв купцов и дворян, большевики только сменили вывеску: сцена, партер, бельэтаж и балкон, как и огромная хрустальная люстра над потолком вместительного зала, поглотившего нас, – уже были.


Я, заняв свое законное место среди обитых красным бархатом кресел, огляделся: зал был полон тем же уличным весенним настроением. Стае скворцов было тесно в огромном скворечнике…


Успокоить детей, находящихся в предвкушении чего-то выходящего за рамки обыденной школьной жизни, было не возможно даже такому мастеру этого дела как ЕвгеньГавриловна, которой оставалось только одно - успокоиться самой. Но казавшийся таким неуправляемым зал затих с первыми музыкальными аккордами.


Пьеса называлась «В поисках синей птицы». Это был, как бы теперь сказали, ремейк. Известный сюжет был трансформирован в революционно-героическую историю о том, как современный мальчик путем перемещения во времени и пространстве оказывался в самой гуще великих событий, в трех действиях. Первое из них происходило во Франции времен мушкетеров, а второе и третье - в России, во время гражданской и великой отечественной войны.
Из всего спектакля я запомнил лишь то, как в самом финале главный герой, актриса-травести, громко кричала, показывая в зал, куда-то на балкон: «Вот - она!» И весь зал, до этого заворожено устремленный на сцену, резко, как по команде, поворачивал голову в том направлении, где должна была быть синяя птица.


Птицы не было. Или она была, но встревоженная нами, крикнув что-то, чего мы не услышали из-за финальных аккордов оркестра, улетела?
Была или не была птица – вот о чем мы спорили после спектакля по дороге домой. И в конце концов договорились до того, чтобы завтра пойти на спектакль снова…


Надо было понять, что синяя птица – это было то, чем для ЕвгеньГавриловны был черно-белый телевизор, ставший цветным.


И вот – не птица из спектакля, а настоящая синяя птица счастья сидела на ветке сосны и тревожно кричала: рак-рак-рак…К тому времени я вместе с родителями переехал из маленького города с одним большим театром за двести километров, на другой конец области, в районный центр в степи без театра. В рабочем поселке в отсутствие театра по истине гигантскими размерами поражал цементный завод, гордость всей области, второй по величине в России. Шлейф издалека видимого дыма – флаг индустриализации тридцатых годов.


Я уже окончил шестой класс и на летних каникулах от белесой, лежавшей буквально на всем цементной пыли спасался в пионерском лагере, расположившемся в небольших деревянных домиках в смешанном лесу на берегу пруда без названия. Лагерь, как и районная пыль, принадлежал местному заводу.
Среди птиц атласа «Птицы Черноземья», который мне на прощанье почему-то подарила растрогавшаяся отъездом лучшего ученика беспартийная коммунистка (как она себя называла) ЕвгеньГавриловна, была и такая. Сизоворонок. Сизая ворона. Птица, очень похожая на ворону, отличная от нее синим переливающимся на цвету от темно-синего до прозрачно-голубого цветом оперения. И все-таки увиденная впервые в летнем лесу на высокой ветке большая птица сначала показалась мне той не увиденной птицей из спектакля.


Потом став курсантом военного училища в областном центре, листая подшивку «Комсомолки» в ленинской комнате с десятком стендов о легендарной жизни вождя и убедительном воплощении его идей в жизнь, я узнал еще одно из названий сизоворонка – сиворакша или ракша. Это имя было связано со скверными вокальными данными птицы, явно указывающие на ее самое близкое родство с вороной.
Тогда в субботних «Комсомолках» часто печатались великолепные зарисовки с фотографиями о всякой живности, в том числе и о птицах, незаслуженно забытого ныне ведущего телепередачи «В мире животных» прекрасного журналиста и фотографа В.Пескова. Но эта большая статья в газете за субботу с портретом и репродукциями была не о птице, а о народном художнике СССР Юрии Ракше, ставшем в тот год, как задолго до этого и журналист Песков, лауреатом престижной партийной премии за чеканные линии триптиха «Поле Куликово». Среди всего прочего из статьи я узнал, какой простой и русской была странная на первый взгляд его нерусская фамилия - Ракша. Такое имя могло быть у витязя из полка Дмитрия Донского, вернувшегося домой живым после страшного сечи на берегу Непрядвы…


На могилу со знакомой птичьей фамилией на задворках Ваганьковского кладбища, в левом от входа углу, возле котельной, я случайно наткнулся уже будучи офицером ранней весной восемьдесят третьего года, впервые оказавшись в Москве за долгие годы. Постояв немного у последнего приюта Героя моего времени - Владимира Высоцкого и сказочного киногероя времени моих родителей Сергея Столярова, смерть и судьба положила их здесь почти в обнимку, отдав дань их светлой памяти, свернул налево… Я вздрогнул, увидев добродушную бородку клинышком на маленькой фотографии из «Комсомолки». Я не знал тогда, что Юрий Ракша умер.


Случайный прохожий, увидев, как я склонился над могилой, тихо сказал, объясняя причину скорой смерти:
- Рак…Рак крови.
И тогда эхом, гортанно повторяя страшное слово, над головой снова закричала невидимая на этот раз ракша, синяя птица, приносящая удачу только в сказке : рак-рак-рак!