Я вам скажу

Выжимки печали, грусти,
Беспросветные виденья,
Как черноплодки грозди,
Как мимолетные сомненья.

Мой ангел в небесах парит,
И крыльями душистыми
Он все вокруг благоговит,
Объемлет он пушистыми.

И пламя разразится ввысь,
И градом на сонные крыши…
Угольки прокричат: «Берегись!»
Но их никто не услышит.

Разверзнется небо упрямое,
Потоком вольется в пустыню.
Бессмысленное, рьяное,
Пустое поле зарастет полынью.

Дикость, страх и вера –
Здесь все перемешалось.
И, как злобная Гетера,
Здесь все на клочки разорвалось.

А, может быть, это снится.
И только одного не понять:
Отчего дождь так струится
По крышам опять и опять?

Спрятаться бы в пустую келью,
Где никто не сможет найти,
Где не заметет метелью,
Куда никогда не дойти.

Два слова сольются в одно:
Разлука – любовь; ненависть – счастье.
Но все уже решено:
Где солнце, а где ненастье.

Вперед, за златые излучены,
Где верность живет меж людей,
Где все с пеленок приучены,
Чтоб узнать мир поскорей.

Но гроза, смешная проказница,
Сочиняет козни новые.
«Да какая вам разница?
Вы любящие, но суровые.

Вам не постичь мирозданья,
Вам падать и падать в ущелье.
Вы, приземленные создания,
Вы просите прощенья.

Но у кого? Извините,
Не я наказал вас, не я.
Вы не меня вините,
Земные мои существа».

«Кого же» – вы спросите прямо,
И я вам отвечу легко:
«Вы судите их слишком рьяно,
Обливаете кипятком.

А вы не казните, не надо.
Придет и их черед».
Махнете рукой: «Да ладно»,
Вы мой непостижный народ!

Рука протянется ввысь,
И снова осколками дождь,
И снова кричат: «Берегись!»
Кричим в оправдание: «Ложь!»

«Все ложь – от конца до начала.
Не нам выбирать наш мир» –
Глухо колыбель прокричала,
И снова начался пир.

«На костях наших предков живем» –
Старик в печали седой.
А мы веселимся, а мы поем,
А он качает головой.

И снова они пощады просить…
И заведут шарманку.
Не стоит на них глаза косить,
Узрев на теле ранку.

Они, истерзанные чужаки,
Мирские нужды отбросят.
Они от истины далеки.
Последнюю обувь сносят,

Последнюю грязную обувь,
Последний рваный пиджак
Накинут на плечи вновь
И выкинут старый башмак.

«К чему вам, родные мои,
Земные забот передряги?
Я вам скажу: «Говори»,
Сонные вы бродяги».

Истерзанную искрами в кровь
Протянете руку. «Простите.
Я вам не подарю любовь,
Вы сами ее найдите».

И, глядя устало, небрежно,
Смотря лишь под ноги свои,
Уйдете, поцеловав нежно,
Мои руки в алой крови.

К чему нас ведет, нас манит
Созданье из плоти и крови?
Оно нас бездушно ранит,
Как на асфальте гравий.

«Вы руки все тянете, тянете,
А в вас помидоры летят.
Да потому, что вы ленитесь.
Ваш мир огнем вновь объят.

Не я заметьте, не я
Вам предложил наказание.
Простите меня, друзья,
За ваше чужое страдание».

И в третий раз,
Бог троицу любит,
Увижу в своем доме я вас.
Так пусть он вас и рассудит.

К чему же, к чему объяснения?
Вы, верно, все поняли сами:
Не я наслал гонения
Страшными и дикими огнями.

Я лишь посредник, шут!
Я веселю его.
Так пусть вам отдадут
Все дорогое мое.

Мне ничего не надо,
Поверьте мне, друзья.
Мне лишь полуночным градом
Себя утешить нельзя.

Вы, спутники верные, дружные,
Вы бережете меня,
И красотою наружные
В душе плюете кляня.

Я в заточении новом,
Неведомом простым беднякам,
И в слове своем суровом
Я им все свое отдам.

Ему же служу я бесплатно,
Я просто приглянулся ему.
Ему одному отрадно
Валить на меня всю вину.

А вы же не знаете, право, –
Я волком хочу завыть!
Но останавливаюсь – рано –
Пока лучше все позабыть.

«Забыть» – как легко сказать!
Я же помню все до отклика эха.
Я не могу себя продать
За кусочек рваного смеха.

Я им говорю, понимаю,
Что им-то понять невозможно.
И я себя проклинаю:
До чего же это все сложно!

Отринуть заботы былые –
Вот что хочется им в этот миг.
А слова – птицы шальные –
Вырываются в огненный крик.

Снова дождь барабанит на улице,
И смотрю на него сквозь туман:
Как пьяница на околице
Снова поверил в обман.

А они все стоят неприкаянно,
Ждут, скажу ли я им те слова.
Но лишь бьюсь я отчаянно –
Речь пустынная им не нова.

Медленно будто бы рвутся
Струны, нервы, и дождь по щекам…
Птицы шальные все бьются,
Я себя по клочкам им отдам.

Верят они мне, поверят!
Обязательно, что б ни стряслось!
Души свои они греют,
Будто наше чувство срослось.

Сказки древних миров
Слух им ласкают тревожно,
Но памяти островов
Им понять невозможно.

Колос на поле тянется,
Солнце жаждет узреть,
Но тот самый пьяница
Вновь начинает круговерть.

Снова прошел час туманов:
Одиноко торчат облака.
И не видно на небе тех кранов,
Чтоб вновь занялася река.

Отчего так безбрежно мал
Мир, что вокруг простирается?
Скажет он: «Мал, да удал»,
И всю ночь где-то шляется.

Может быть, это не я,
Что вот так вот сижу у окошка?
Больше ко мне не придут друзья,
Я сам по себе, как кошка.

«А вы все стоите, стоите,
Ждете чего-то вновь.
Вы на меня не грешите,
Только сотрите кровь.

Кровь на моих руках –
Я был трижды повешен, распят…
Кровь на моих щеках –
За убийства малых ягнят.

Я вам за это клянусь:
Сделаю все-все на свете!
Ну почему я все рвусь,
Не верю страшной примете?

Вы мне сотрите кровь –
Я вам за это отдам
Все, чтобы только вновь
Рассказать хоть чуть-чуть, хоть вам.

У меня ведь нету друзей,
Преданных мне и покорных слову.
Говорят, что у нормальных людей
Принято все по-другому.

Но я ведь не человек.
Вы поймите меня и примите.
Сотни лет тянется век…
Вы мой костер разожгите.

Вы облейте меня кипятком,
Как его, что клянете…
Что это я об одном?
Как у вас? Все в порядке? Живете?

Ну, живите, живите пока,
Суд да дело еще не свершились,
Но уж смерти кровавой рука
И меч над головами склонились».

А дождь за окном все стучит,
Все рвется попасть, заглянуть.
Только он мои мысли хранит,
И не дает он мне утонуть.

«А вы, смешные чудаки,
Земные блага бережете,
Не протяну я вам руки –
Вы руки страждующих жжете.

Послушайте, поверьте мне:
Нет ценностей земных во благо.
И лишь в далеком дивном сне
Вы понимаете – не надо.

Не надо про себя кричать
И признаваться королем.
Не лучше ль промолчать?
И не обжечься огнем?

Поверьте, слышал я сто раз
Про бурю, мглу и непогоду.
Я не открою больше глаз,
Чтоб в них насыпали мне соду.

К чему я сам себя томлю?
Зачем не верую в любовь?
Но я его по прежнему молю,
Чтобы отмыть всю эту кровь.

Опять я мысленно душою
Перенесся к нему в сады.
Он скажет: «Я вам не открою»,
А я в ответ: «Лады, лады».

Перемахну через забор,
Ведь мне же это не ново,
А он закроет в дом затвор
Покажет он: «Так суждено».

«К чему так суждено? Постой!»
А он уйдет, кряхтя тихонько,
А я в ответ: «Ты дверь открой»,
А он в ответ: «Толкни легонько».

И вот в его опотчевальне
Среди добра и чистоты
Я вижу сон… Нет, я уж в спальне.
Не знал подобной красоты.

«К чему» – спрошу я у него –
«Я между ними и тобою
Томлюсь уж призрачно давно,
Меж небом этим и землею?»

«Ты – шут» – ответствует мне он –
«А я – твой славный повелитель.
Ты не забыл: ведь ты влюблен
В красавицу, ты мой винитель.

Ты за нее мне заложил
И тело, душу, прочее свое,
Прости, что я тебя кружил.
Ты заслужил добро мое».

Вот так закончилась бесславно
История тех давних дней,
Я и не верил, что так плавно
Я проплыву между огней.

Ее я встретил. Ну и что же?
Она в другого влюблена.
И я не знал кто мне поможет,
Она же уже не одна.

Я думал долго и серьезно,
И верное, единственное принял:
Я поступил, наверно, грозно,
Ее в последний раз обнял.

Она трепыхала на груди,
Как пташка в клетке золотой,
Мы с ней там были не одни,
Она с ним была – не со мной.

И вот я – шут, я снова шут!
Смешу его, но только грустно.
И по спине прошелся кнут,
А я увернулся шустро.

Ну, что ж, друзья?
В последний раз вы пришли.
И вам совет не дать нельзя:
Пошли их всех на… Пошли!»