***

Мне думалось, это всё мелочи:
Болезни, зарплаты, вилки с тарелками,
Часы, сапоги, зимние утра,
Крокодилы, питоны, культ Брахмапутры,
Новогодняя ёлка, пыльное радио,
Спасительно-новое электропитание,
Буфет. Сковородка. Мяса с картошками.
Похлёбка. Набор с медными ложками.
Масло, бензины, вино, джин из тоника,
Пустоты, пространства, все гипертоники,
Самолёты, машины, арабы с верблюдами,
Снова котлеты. Улицы людные,
Безлюдные тоже. Пустые ворота.
День и ночь. Утро. Мельница. Соты.
Виолончель. Контрабас. Пять полосочек с нотами.
Плюс восемнадцать. Сторож обмотанный.
Пыльная бочка. Аристотель с Эзопом.
(Читатель здесь, видимо, ждёт рифму «жопа» —
Так возьми же её! На! Подавись!)
Мёртвый сезон перешагнул чрез карниз.
Батарейки. Двуспальная. Тёплая. Дочь.
Синекдоха. Варенье. Липовый. Ночь.
Набор пустых букв, без намёков на жалость,
Без самой эссенции, без самой той малости.
Огонь. Сигареты. Летящий в небе комар.
Политика. Секс. Одинокий централ.
Грязные улицы, по ним пешеходы,
Трупами, трупами, трупами в воду,
К рыбкам, уснывшим тут было в пруду,
К птичкам в известном райском саду,
К жигулям. Запорожцам. Балтике-семь.
(Но здесь не последует рифмы про «хрень»)
Мого ли, мало, плюс бесконечность,
Растянуто, долго. Словом, беспечность,
Приводящая, однако, к повороту ключа,
Аль дороги, аль судеб, лишь бы с конца
Да к началу. Светлее. Больше. Держись.
Ниткой спасительной смотри, не удавись.
Мне казалось, так мало. Казалось, планета.
Что есть человек. Что нет человека.