Дуся

1
Среди полей спала деревня.
Ноябрь хлестал холодными ветрами.
Стонали в садиках фруктовые деревья
Скрипели ветхие разбитые сараи.
Бараки длинные, чернели рядом окон,
Осунулись по старчески устало,
И на луне, как непослушный локон,
Застыл торчком кусок тумана.
 В окне забрезжил свет лампады,
Скрип двери в рубироедной пристройке.
Три ночи. Женщина, накинув ватник
Бредёт на ферму – время первой дойки.
Чиханье, кашель. Ругань на погоду.
Укутавшись в тулуп, и пряча насморк,
Деревня на привычную работу
К коровникам тянулась спозаранок.

2

Сорок девятый год. Страна ещё в разрухе.
Ещё нет хлеба досыта. Измученный народ.
А Дуси – одноглазки уж скоро к повитухе
Рожать, на днях её наступит срок.
Ей тяжело. Работать нужно
И держат вилы худенькие руки,
Упорно нагружая в глубокие кормушки
Прокисший силос. Прошёл сон от натуги.
Коровы чавкают, жуя гнилую смесь.
Здесь стельный корпус, каждый день приплод.
И вот ещё одна мычит, и отказалась есть,
И показался в вагине телок.
Дуняша к ней, нагнулась, гладит тёлку:
«Ну! Что ты милая? Да страшно в первый раз.
Ты тужься, тужься, не сдавайся только!»
И на соломенный колючий наст
Телёнок вылез. Пуповина красной нитью
Стяжала шевелящийся комок,
Ещё покрытый вязкой липкой слизью,
Его шершавым, длинным языком
Облизывать корова стала,
Дыша, устало. «Растелилась!
Ну, слава богу!»- а Дуню жалом
Вновь колет мысль с безжалостною силой,
«Уехал! Бросил! Навсегда.
Закончился срок поселенья».
Собрав все вещи в чемодан,
Взяв крохотные сбереженья,
Уехал будущий отец, и не оставил адрес.
А Дуси плохо, закружилась голова,
И голос бригадира смутен. Какой-то парень
Бил по щекам, засучив рукава:
«Врача! Немедленно врача!»
И фельдшер ещё хмельной и сонный,
В студеной комнате ворча,
Сморщенную розовую двойню
Принял на соломенный топчан.
Ей полегчало, услышала сквозь сон:
«Двойняшки! Бедная колечка!
Так значит пятеро! Сошлась же с подлецом,
Теперь-то поздно. Экая беспечность».
И дальше ничего не слыша,
Провалилась в зябкий мрачный сон.
С наружи ветер загудел на крыше.
Серый луч прицелился в висок
Тополю, а тот безвинный голый,
Атакованный, холодным ветром,
Был готов смириться с этой болью.
Дикой болью без защитной жертвы.

3

Служба. Снова сапоги в грязи.
Эти вечные и скучные обходы.
Участковый, нет дрянней стези,
Разбираться в спорах пьяного народа.
Бранились поселенцы часто,
Заброшенные в дикие места:
За браконьерство, хулиганство,
По мелким, в общем, бытовым статьям.
Осталось грязь топтать ему недолго,
О повышении служебная бумага
Уже лежала на столе начштаба,
Ещё чуть-чуть и здравствуй город!
Ну, максимум ещё неделя,
А там и центр краевой:
Квартира, быстрая карьера
И память службы полевой.
Он шёл по форме, фронтовик бывалый,
Планшет висел через плечо,
Он шёл по адресу, где Дуся проживала,
В его обязанность входил учёт
Родившихся и умерших людей.
А грудь давило чёрной жабой,
Его жена бесплодна, ей никогда не знать,
Что чувствует к ребёнку мать,
И не окликнут его папой.
Война! Тобой плеваться будут
Так долго, и успех побед
Не спишет покалеченные судьбы,
И боль отцов за не родившихся детей.
Барак. Дверь, сшитая из досок наспех,
Отбросив мысли тяжкие, он постучал
 Соседка выглянула: «Чо барабанишь аспид?»
Узнав, разволновалась: «Ох! Не узнала Ильича!»
«Ну, ладно Светка. Кто там народился?
И где хозяйка? Дома ли бывает?»
«Так это, двойня тянет жилы!
Да трое в комнате ещё играет».
Но дверь открылась. Бледность Дуси
Смягчила участкового характер:
«По службе я. В квартиру пустишь?»
«Входите». - Женщина укуталась в халатик.
Вошёл. Две койки: на одной-
Возились трое ребятишек,
Затёртую мусоля книжку,
И два младенца спали на другой.
Так чистенько. Полы помыты.
Но бедность пялилась из трещин стен
Лишь потемневшая икона сиротливо
В углу ютилась. А над ней
Паук раскинул паутину,
И ждёт назойливую муху,
Которая в осеннею рутину
Спать не желает и жужжит над ухом.
«Чё надо Пётр Ильич?» - взгляд одноглазки
Уставился пытливо и печально.
И вдруг он понял чётко ясно,
Зачем сюда пришёл - не за печатью.
«Дуняша тяжело тебе одной.
Отдай нам девочку, не так же будет трудно.
 Подумай хорошо! А мы с женой
Её полюбим, как родную!»
Колечка ошарашено уселась,
А участковый мялся, взгляд потупив
Привычное ко всем невзгодам сердце
Заколотилось, побелели губы.
Пришла Дуняша, наконец, в себя:
«Не знаю надо же подумать».
«А я не тороплю тебя!
Приду попозже до свиданья Дуня».
Он вышел. Ветер волос
На голове поднял ежом.
Вдохнул тяжёлый в себя воздух:
«Не уж то сбудется! Пускай чужой!
Но кто узнает? И документы
Все на фамилию мою,
И скоро в город далеко уедим.
Уговорить осталось лишь жену».
Он шёл широким мощным шагом,
Сверкая звёздами и бляхой.
Он шёл с какой-то яростной отвагой,
Разбрызгивая сапогами слякоть.

 4

Всё позади. В углу узлы, коробки
И на руках у женщины малыш.
Часа наверно три дороги:
И новый дом, уют спокойный, тишь.
Ильич присел и закурил, устало.
Да всё-таки он здесь привык.
Ну, вот и всё осталось малость.
Закинуть вещи в грузовик.
Затормозили за окном покрышки,
Шофёр сигналит кулаком.
Баюкает жена малышку,
И кормит из бутылки молоком.
Жену и дочку в тёплую кабину,
Сам в кузов на тяжёлые узлы.
Поехали. И затрясло машину
По ухабам свежей клеи.
Вдруг из-за угла фигурка
Худенькая Дуси показалась.
Женщина бежала, распахнутая куртка
Пузырилась на ветру, как парус.
Крик её, из-за мотора тихий,
Не хотел услышать участковый,
И на газ нажав, водитель
Увеличил оборот мотора.
Скоро Дуся выбилась из сил,
Пот заливал распаренное личико.
Но грузовик навечно увозил
Родную и нежную кровиночку.
Она рыдала, не скрываясь громко,
Разжалобив, пустую степь,
А та травы сухой не много скомкав,
Машине запустила в след.
С десяток метров пролетев, примерно,
Пучок упал. С глаз скрылся грузовик.
Одна Дуняша, скорбя безмерно,
В ошибках каялась любви.

 КОНЕЦ.