R-127

R-127

Огни посёлка то исчезают в кромешной тьме, то вновь выпрыгивают из неё, рассыпаясь по невидимому горизонту и опять отдаляясь, уплывают от нас то влево, то вправо. Мы уходим. Четыре скрежещущие, грохочущие приземистые машины на гусеничном ходу идут по бескрайнему снегу след в след. Пять часов утра. Впрочем, в полярной ночи слова «утро» и «вечер» - не имеют особого смысла. Всё равно – ночь. Да ещё пурга, нескончаемая пурга всю дорогу.
Это она пока, наша дорога, едва угадываемая, читаемая в основном по проставленным водителями, по ней проехавшими прежде нас, вехам, ещё существует. Но там, куда мы направляемся, вообще нет никакого пути, никаких следов. Наши – будут первыми. Мы собираемся прокладывать маршрут к скважине R-127. Будем идти по координатам, занесённым в маленький электронный прибор под названием GPS. Прибор новенький. Пользоваться им в нашем отряде умею пока что я один.
Нас 13 человек. До тех пор пока дорога известна, мы вдвоем с вездеходчиком Яном на его личной старенькой «газушке» - ГТТ идем вторыми. Позади нас строители Мирослава на вездеходах МТЛБ и АТС – все здоровяки (сажень в плечах) в новенькой полярной форме, а впереди – дорожники Ивана, которым предстоит содержать ту дорогу, которую мы проложим. В будке ГТТ вместе с дорожниками сидит и наш Егор – начальник производственно-снабженческого участка, оставшегося в поселке.
Если бы не огни фар, то темнота была бы вообще непроницаемой. Огненные лучи прыгают вдоль дороги, выхватывая из небытия отдельные кадры. Вот выскочил и заметался белоснежный заяц. Бежит, бежит по лучу, скачет вместе с ним. И вдруг снова ныряет в белесую темноту. Здрав будь, длинноухий! Идущие в неизвестность приветствуют тебя!
Спина на шестой час сидения в грохочущей «консервной банке» отнимается окончательно. Немного забрезжило, и тут же дружно все решили взять небольшой тайм-аут ... Связи между машинами нет никакой, кроме визуальной. Встала передняя – остановились и остальные. А куда денешься: идем-то по одному следу. Поначалу вездеход от вездехода отрывался на довольно значительное расстояние. Пару раз даже габаритные огни впередиидущего исчезали на несколько мгновений то за сугробами, то в белесой мути пурги. Но чем дальше мы ехали, тем ближе прижимались друг другу железные «коробчонки».
- Ну, едрён-батон, мужики! Времени совсем нет. Сегодня же надо добраться до скважин. За сутки максимум . Там топлива осталось 4 тонны на 4 скважины, а один дизель, сами знаете, за сутки сжирает тонну. Так что, давайте, шибко разъедаться не будем. Перекусили и – алес!
Это Егор разглагольствует – до бровей рыжий в новеньком ярко-красном комбинезоне с полосками из светоотражающей ткани - на рукавах и на груди.
А и правда: мешкать некогда. Последние полторы недели погода в Заполярье сошла с ума: вместо привычной и морозно-ясной - яростные беспросветные метели. И вот результат: из-за нелётной погоды ни одна вертушка не может добраться до скважин, не только топливо для ДЭС, но и питание для вахтовых бригад – на исходе…
Здоровяки «мирославцы» стоя под ветром и снегом наскоро едят свои вареные яйца прямо на капоте ГТТ. Набрали их в дорогу штук пятьдесят, наверное. Пьем чай: в вездеходе строителей есть примус с газовым баллоном. И вперёд!.. И тут выясняется, что «вперёд» АТС строителей двигаться не может. Да, и назад тоже. Движок сдох. Что делать? Не замерзать же здесь людям? Приходится оставлять технику и надеяться на скорый обратный путь. Экипаж АТС перебрался в МТЛБ. Мы продолжаем путь.
От сидения в одной и той же позе и постоянного грохота мне кажется, что тело моё скрючилось окончательно и ремонту уже не подлежит. В вездеходе Яна будка не отапливается. Там лежат промороженные двухметровые вехи, которые мы должны ставить по всему тому пути, который предстоит пробивать по заснеженной целине. Машины движутся всё медленней и натужней. Дорогу переметает на глазах: едва между вездеходами возникает прогал метров в сто пятьдесят – двести, как след только что прошедшей передней машины уже едва читается. Что же будет дальше? Наконец, в быстро надвигающейся темноте возникают и проплывают мимо, призывно сияя огнями, одна за другой три буровые вышки наших «соседей» по тундре. Дальше дороги нет.
В холодный кузов нашего ГТТ забирается молодой парень – Димка, лет восемнадцати пацан. Он будет по моему сигналу выскакивать из остановившейся на минуту машины и устанавливать вдоль дороги очередную вешку. В случае, если дорогу заметет, они должны продолжать указывать направление нашего пути для тех, кто пройдет здесь после нашего отряда. Несмотря на то, что кузов неотапливаемый , за всю дорогу Димка ни разу даже видом своим не показал, что замерз. До сих пор, вспоминая об этом, не могу скрыть восхищения перед его молчаливым мужеством.
Егор резво по-ухарски выскакивает из задней машины, вытаскивает из нашего кузова указатель с надписью «R-127» и театральным голосом провозглашает начало будущей дороги. Буквально через полчаса я уже точно знаю, что зря он это сделал: перед нами первая и весьма неприятная неожиданность. Три вездехода, ползущих уже снова в кромешной тьме, наткнулись на неожиданное препятствие – неширокий, но глубокий и длинный, не обозначенный ни на одной нашей карте овраг. А значит, стрелка егоровского указателя, бодро направленная по координатам, «забитым» в GPS , с точки первой на точку вторую, указывает теперь не на наш дальнейший действительный путь ( мы двинулись в обход), а прямиком в овраг, на верную погибель техники. Выехать из него в этом месте при таких склонах невозможно никаким вездеходам.. Нужно обязательно запомнить это и передать другим, кто поедет, чтобы повернули знак.
Кстати, что у нас со связью? Рации у нас нет. Наш спутниковый телефон, увы, оказывается, успешно забыт снабженцами. Ну, это как всегда. К счастью, есть спутниковый телефон у дорожников Ивана и Юрия Синельникова. Кстати, нас загодя предупреждали: мало того, что сама эта связь дорогущая, так ещё при включении питание у телефона очень быстро садится. Его хватает на один-два разговора, не более того. Значит, звонить можно только в случае крайней необходимости. То есть перед смертью, чтобы передать приветы родным. Шучу. Как можно назвать телефон, по которому можно позвонить куда угодно, но только один раз? «Прощай, Родина»? Не иначе. Когда находишься в тундре, где хоть глаза лопни, никого не встретить, и хоть глотку надорви, ни докуда не докричаться, этот факт воспринимается довольно болезненно.
Наконец, исползав на брюхе своих вездеходов 2,5 километра изрезанных краев оврага, мы находим более или менее сносный съезд и выезд из него. Наш с Яном ГТТ, идущий впереди, с надрывом, но выезжает на противоположную сторону. Дорожники на своей «газушке» тоже… С полчаса покидавшись всем своим железом то назад, то вперёд, «мирославская» машина всё ж таки тоже выныривает на наш «берег».
Однако, шли мы пока не туда и вышли совершенно не там, куда должны были выйти. Пришлось на ходу, сидя в кабине движущегося вездехода вносить корректировку в маршрут, набранный ранее в GPS. На какое-то время увлекшись «разборками» с прибором, я упустил из виду, что Ян, расслабившись после эпопеи с оврагом, на всех парах ведет нашу машину по снегам бескрайнего Севера в абсолютно неизвестном никому направлении. И, разумеется, все остальные покорно следуют за нами. Где мы? Взглянув на электронную карту GPS, с ужасом обнаруживаю, что мы находимся в совершенно незапланированном месте и ходко движемся всё дальше и дальше куда-то на северо-западо-юг, ибо путь наш проходит отнюдь не по прямой, а по какой-то гигантской петле, которая, убежден, водителю наверняка кажется прямой, как стрела...
-Ян! Разворачивайся!
-Куда? Зачем? Мы уже столько прошли!
-Мы не туда прошли, Ян!
-Что значит «не туда»? Опять возвращаться? Чтобы потом опять назад ехать? Да, когда ж я сдохну?!!!
Мы разворачиваемся, делаем встречную петлю в кромешной темноте и приближаемся к нашей точке номер два. Так я пронумеровал поворотные точки будущей трассы дороги: от первой до тридцать четвертой. И до последней из них ещё больше ста километров. Сто километров, на которых ещё никто никогда не прокладывал никаких дорог.
Так, бранясь и препираясь, мы благополучно миновали узкий перешеек меж двух озер, и не достигнув второй точки ( она осталась справа метрах в ста с небольшим), тем не менее точно прошли через точку номер три. По пути через примерно равные отрезки мы тормозили, а Дима, словно черт из табакерки, тут же выскакивал из кузова и с усилием втыкал в снег очередную веху. Когда ноги и спина окончательно закостенели, мы решили притормозить, чтобы выйти и размяться немного. В кабине было нестерпимо душно и сыро, зато на свежем морозном ветру со снегом – через пять-десять секунд становилось зябко, и примерно через минуту уже поневоле хотелось нырнуть обратно в люк насквозь пропахшего соляркой вездехода.
Господи! Почему в этой жизни постоянно надо что-то кому-то доказывать? Вот и этому заядлому ездуну Яну за каждым местом всё надо объяснять. А ещё свет в кабине выключил. Ему-то дорогу видать лучше, а мне экрана GPS-ки вообще не видать. И подсветку найти не могу в темноте… Ян великодушно передает мне свою зажигалку с синей подсветкой. Теперь весь наш грядущий путь видится мне в синем мертвецком свете фонарика его зажигалки, который кроме как для понтов прежде ни для чего не был пригоден.
Ему кричишь «влево», он согласно кивает головой и продолжает поворачивать вправо. И наоборот. А потом, когда уже точно надо брать правее, он вдруг спохватывается, что надо же было перед этим брать влево, и старательно берёт сначала влево, а потом ещё левее. Так повторяется бессчетное количество раз. И опять мы орем друг на друга. Я о том, что он меня не слышит, а он – что я слишком поздно говорю. И всё-таки мы каким-то непонятным образом в целом удачно проходим точку за точкой, поворот за поворотом, минуя невидимые во тьме, замерзшие и заснеженные озера, преодолевая невысокие берега заболоченных речек, останавливаясь только для дозаправки соляркой, которую в двух бочках, привязанных к верху кузова, везет второй ГТТ. Ну, и для установки вешек, конечно, постоянно останавливаемся. Но это уже не в счет. Примелькалось. Привыкли.
Миновала полночь. Мы все так же не спим. Остальные – кроме водителей и Димки, дремлют в кузовах своих вездеходов. Снегом напрочь замело окна вездеходов. Высунешься наверх, хватанешь ртом свежего воздуха, оглянешься назад, придерживая рукой тяжеленную крышку люка и назад. Только лицо всё влажное от налепившегося и тут же истаявшего снега.
Ян уже несколько раз засыпал на ходу. Руки на рычагах, а глаза… - то закрытые, то открытые, но совершенно стеклянные. Куда мы едем? Зачем? Всё почти забылось. Двигаемся. Останавливаемся. Поворачиваем. Всё воспринимается как-то отстраненно-механически… Чувства притупились. Остался только освещенный фарами трапециевидный клочок белой тундры в мутном молоке метели… И вот уже кажется, что из снежных бугорков возникают и быстро движутся поперек нашего пути бесчисленные мелкие белые зверьки: то ли мыши, то ли куропатки или зайцы. Как они мгновенно появляются из небытия, так тут же и исчезают в небытии. А вот прямо из-под снега возникает и поворачивается голова серебристого оленя, хлопая широко раскрытыми серебристыми же ресницами. И никто ничему не удивляется. Ни я, ни водитель. Я его спрашиваю, видит ли он. Он кивает в ответ. Наверное, видит, но, по-моему что-то свое. Никакой реакции. Главное: не уснуть окончательно.
Потому что уже четвертый час утра. И самое трудное ещё не случилось. Вот из пустоты впереди промелькнуло нечто тёмное и громадное, раза в два выше нашего вездехода. В первые секунды невольно кажется, что оно, это нечто – осмысленно-живое. Стоит и ждет нас, как какой-нибудь всеми забытый мамонт. Приближаемся. Нет. Это не галлюцинация. Это гигантская искореженная деталь какого-то исполинского ржавого механизма. Значит, здесь когда-то были люди. Люди или гоблины? Как они сюда попали? Откуда взялись? Когда это было? Сколько десятилетий назад? И что они делали этим механизмом на этой земле – невозможно сейчас вообразить, да и некогда воображать. Прямо за этой штуковиной виднеется край обрыва весьма серьёзной реки. Мы сворачиваем вправо. Подальше от всей этой байды.
Правее. Ещё правее. Всё. Стоп. Внизу перед нами широкая речная пойма, но в неё ещё нужно суметь съехать по волнистому склону. И не попасть в озеро, которое там, внизу, под склоном притаилось заснеженной лимонной долькой. И не провалиться в канавоподобную речку с полутораметровыми краями. Вырулить, одним словом.
Ян, уже ничего не слушая и бешено вращая зрачками, направляет машину по склону. Послушный ГТТ, аки бегущий сквозь кусты кабан, ломанулся вниз. Наше железное корыто пытается прикинуться санками, только перед нами, увы, далеко не детская горка. Впрочем, пугаться некогда и некому. Мы внизу.
Здесь, оказывается, и деревья есть! Хилые, правда. И друг от друга отстоят так, словно поссорились и ждут, когда их помирят. Но это нечто по сравнению с теми хилыми кустиками обозначавшими берега речушек и озер, которые попадались нам до того. Между ними приходится маневрировать. Что за упертый характер у моего спутника! Видит перед собой бугор, покрытый снежным сугробом и упрямо лезет на него. Нет, чтобы обойти спокойно! Лезет и лезет… Наш вездеход за четверть часа насобирал перед собой громадную кучу снега, не продвинувшись вперед ни на метр, и только тогда с явным неудовольствием товарищ Ян повернул влево. Впрочем, это ненадолго. Метров через двести история повторяется. Наш ГТТ прёт буром на каждую возвышенность, будто хочет сравнять на своем пути всё подряд. Спорить с водилой бесполезно. Он не слышит. По-моему, это разновидность психоза.
 Наконец, мы пересекли эту чертову пойму и выползли на самый берег. Димку на время этого «штурма» мы пересадили в другой вездеход ещё там, на склоне, перед импровизированием по соскальзыванию с горок. При всём при этом невидимая впотьмах небесная снеговерть продолжается ничуть не стихая. Даже по нарастающей.
Внезапно всё смолкло. Двигатель заглох. Ян молча вырубил фары. И мы поплыли куда-то в абсолютной тишине, в которой слышно, как угасает каждый звук , не успевая прикоснуться к соседнему.
-Ян, что случилось?
-Ничего. Соляра кончилась. Приехали.
-И что мы здесь теперь должны делать, по-твоему? И какого рожна ты сюда рвался, если знал, что солярка на исходе? Наши черт знает где остались! Ах, ты, гад!
В ярости я соскочил с места, выбрался из своего люка и стал наощупь перелезать в соседний, к Яну. Что я собирался сделать с ним, я ещё не представлял, но, по-видимому, ничего хорошего. К моему удивлению, на месте водителя я его не обнаружил. Удрал, значит.
-Ян! Яа-ан! Иди сюда, сволочь!
-Не пойду! Ты дерёшься.
-Да я тебя пальцем не тронул, Ян. Иди, иди скорей. Я тебе ничего плохого не сделаю. Я тебе только добра хочу. Правда-правда.
-Не верю. Зачем вылезал тогда?
- Просто ноги размять. Иди сюда, не бойся… Иди ко мне, гадина такая!!!
В ответ молчание. Потом неуверенный голос.
- Кажется, наши едут.
- Да, ты что?!
- Едут, едут! Точно едут! Слышите?
Ну, тут уже и мне померещилось далекое тарахтенье. Ага. Вот и свет мелькнул. Плетутся за нами наши голубчики!
Денис, приземистый смуглый мужичонка, водитель второго ГТТ вместе с Яном перелил соляру из второй бочки в нашу машину. И мы, как ни в чем не бывало, молча двинулись дальше… Все остальные, кроме водителя МТЛБ и Димасика, кажется, спят, как сурки, непробудным сном.
Наш вездеход снова загрохотал теперь уже по самой реке – влево за её поворот, затем вправо, подыскивая местечко для выезда на противоположный берег. Ян, как всегда решил взять оный с разгона в лоб. Опять ничего не вышло, только лед продавили под собой. Впрочем, вода не выступила, просто под гусеницами появилась какая-то полужидкая кашица из мокрого снега и льда. Видимо, место было достаточно мелким. Где-то под нами слышится хруст речной гальки.
Двадцать четвертая точка была в начале спуска в пойму, двадцать пятая – на речном берегу, а где двадцать шестая – одному Богу известно. Мы петляем то ли по руслу, то ли по какой-то канаве, то приближаясь, то вновь отдаляясь от невидимой двадцать шестой. Наконец, с надцатой попытки вездеходу удается взгромоздиться на край берега. И тут я вижу, что напротив нас, метрах в двухстах, не больше, сквозь кусты и белесую муть метели светятся фары остальных двух вездеходов. Прямо на противоположном, покинутом нами берегу. Ага, называется «на том же месте в тот же час». Кстати, который час-то? Шесть тридцать. То есть, в пути мы более суток. А если учитывать, что собираться в дорогу я начал часов с трех ночи, то на ногах нахожусьуже двадцать восемь часов. И конца этому пока не видать.
Так где же эта двадцать шестая? Стоит только направить машину в её сторону, как опять отовсюду выскакивают сплошные бугры, кусты и сугробы. И опять мы зарываемся в снег по уши…
Судя по карте, двадцать шестая, как сумасшедшая звезда Бернарда, так и проплыла мимо нас, не давшись в руки. И она уже где-то за спиной. А впереди между трех озер, протоки между двумя из них, и истока безымянного ручья затаился двадцать седьмой поворот. И нужно попасть в него, именно в него, не завалив нашу трассу ни в какой буерак. Я не смотрю ни за лобовое, ни за боковое окно. Нечего там видеть: снег и вверху, и внизу, и везде. Всё одинаково. Только на экран GPS-ки. Только там видно всё, что нужно. Прибрежные бугры, кажется, кончились.
Прошли двадцать седьмую. И никуда не свалились. Это значит, что мы на верном пути! Вроде бы даже Ян начал понимать что-то. Не бурчит. Заулыбался даже. Тело смертельно болит. Болит везде в каждом месте. Болит всё сразу. Ни есть, ни пить, ни даже курить уже не хочется. И не можется. Снег стал значительно глубже. Машина идет с видимым усилием. Тоже через «не могу».
И снова бесконечная дорога… Дорога, которой на самом-то деле ещё и нет даже, которую мы только прокладываем. Здесь и сейчас.
 Гонимые ветром, томимые жаждой,
 Палимые солнцем и жгучим песком,
 Идут они вечно, и, страждуя, каждый
 О милости молит сухим языком.
И кажется каждому: здесь он случайно,
 И надо спасать непременно его,
 И путь этот – чья-то жестокая тайна,
 Поскольку не будет в конце ничего!
 И кажется: стоит помыслить немного,
 Как тут же найдётся иная стезя,
 А эта – дана для народа другого,
Такого, какой и представить нельзя…
 Но нет никакого другого народа,
 И нет никакого иного пути.
 Есть только дорога, дорога, дорога,
 Дорога, которую нужно пройти.

Впереди, судя по карте, длиннющая узкая река, значит, и берега могут быть крутовастенькие. Бух! Так и есть. Впендюрились прямо туда. А снегу-то, снегу! Хоть вправо бери, хоть влево. Кругом одно и то же. ГТТ бодро барахтается в снегу, как поросенок в луже. Только нам от этого не очень-то весело. Через пять километров ещё одна речка. На этот раз обошлось без «бухания» в неё. Плавно прошли.
Что это? Опять галлюцинации начались? Ян тычет пальцем в лобовое стекло и орёт. Ну, что ещё там? Огни… Огни?.. Огни!!! Да, это явно электрический свет. Это огни буровой. До неё ещё очень прилично далеко. Очень. Потому что огни появившись, исчезают снова. Но потом опять выпрыгивают из темноты. Всё ближе и ближе…
Всё равно надо идти только по поворотным точкам. Но Ян как сбесился. Куда бы я ни говорил поворачивать, его вездеход снова и снова «сносит» только в одну сторону. В сторону этих огней. А это очень опасно. Не зря, не зря поворотные точки легли именно так. Короткий прямой путь далеко не всегда действительно самый короткий. Ян этого никак не хочет, не может, не в силах понять. Что по прямой между нами и огнями может быть непреодолимая никаким транспортом преграда объяснить ему никак невозможно. Если мы врюхаемся туда, куда он рвётся вести машину, то самостоятельно уже никак не сможем выбраться, а до огней на самом-то деле ещё совсем не близко. И помочь нам будет некому. Те, кого мы ведём, тоже не выберутся оттуда. Это самое тяжкое, наверное: видеть перед собой после тягот и лишений конечную цель и заставлять, насиловать себя не идти прямо к ней. Мне-то ведь тоже хочется по прямой! Но нельзя! Это обман! Нельзя, Ян! Иначе мы не дойдём!
Между прочим, мы не одни едем: в кузове мерзнет Димка, который по-прежнему периодически выскакивает наружу и ставит позади нас в поле вдоль дороги вешки.
- Не понимаю! Какого черта нам нужны эти дурацкие точки?! Вот же она, буровая!
- Так надо Ян, поворачивай вправо! Правее говорю тебе! Куда прёшь?!
И Ян, стискивая зубы и мыча что-то нечленораздельное по поводу меня, прибора и всего мира, чуть ли не со стоном поворачивает-таки вправо. Хотя нет. Тут же виляет влево. Но, ничего. Мне не трудно. Я опять поправлю.
Все ближе конец пути. Задние машины нагоняют нас. Видать, там водители тоже в нетерпении. Последний тридцать четвертый сворот. До скважины осталась пара километров. Останавливаемся. Выскакивает и подбегает Егор. Что-то говорит. Машет руками. Смешной какой-то. Слух не воспринимает ни слова. Что? Ехать дальше? Куда? Зачем? Найти существующую дорогу между скважинами R-127 и R-148? Кошмар. Сил же никаких нет. Так надо? Понимаю, что надо. Не могу. Не хочу. Хочу в тепло, к свету. Спать хочу хоть стреляйся! Вот же огни, жильё, скважина. Рядом совсем. Ну, куда ещё-то?
В общем, все сворачивают к скважине, а мы едем дальше, пока не пересечем существующую между скважинами дорогу. Мы с Яном становимся теперь единомышленниками. Оба не хотим никуда ехать. Оба едем. Они-то, наверное, уже отдыхают. Едят или спят. Димку мы тоже отправили с ними. Теперь вешки ставить самим. Ничего, тут недалеко должно быть… Ну, вот и нашли. Последняя вешка, разворот и уже без остановок, на крейсерской скорости!... Скорей, скорей! Огни всё ближе. Вот она, буровая, во всей красе, сверкает на морозе огнями, как ёлка новогодняя! Кстати, наши-то на работе сегодня как раз Новый год отмечают. В ресторане. Под музыку. Наверное, с ведущим, с танцорами, Дедом Морозом и Снегурочкой. Короче, по всем распальцовочным канонам. Может, даже высокопарные тосты какие-нибудь произносят за тех, кто в тундре, на морозе сейчас, про героизм говорят. Спасибо, дорогие друзья. Ох, спасибо. Мы очень вам всем признательны. Прямо-таки слезу сейчас пустим.
Злые. Голодные. Грязные. Усталые. Мы вылезаем из своих люков и плетемся к вагончикам. Десятый час утра. Через час светать начнет. Егор шебуршится, зовет в столовую. Поварихи встречают нас не очень-то приветливо. Продуктов не привезли. Ничего не привезли. Понаехали тут, ещё и корми их. Да, как вам не стыдно, такие вы рассякие! Тут самим уже есть нечего, ещё и гостей привечай.
Егор приносит с рации, которая на буровой, радостную весть: погода прояснилась, сегодня, как только рассветёт, будут вертолеты. Целых два! Вахтовики уже чуть не на стенку лезут, так неймётся наконец уехать отсюда. Через сорок минут посадка. Ага, выходит, поспать не получится. Перед вертолетной площадкой целая гора больших квадратных сумок, с какими обычно ездят в соседние города «челноки». И мужики толкутся, нервно покуривая. Понятное дело. Всем охота улететь, столько «лишнего» времени отсидели здесь из-за непогоды. Оно ведь не на курорте. Надоели друг другу, а деваться-то некуда. Но будет ли достаточно места в вертолётах? Народу на буровой сейчас - хоть в поленницу складывай. Говорят, если в списках, переданных с Большой Земли человека нет, брать не будут.
А когда послышался стрекот винтокрылых, нервозность отдельных личностей начала переходить в панику. Едва первый борт коснулся колесами вертолётной площадки, как вокруг началась дикая толкотня людей с сумками и авоськами. Честное слово, всё это очень напоминало бегство белоэмигрантов, каким его показывают в старых советских фильмах! Один в один! Только диких истерических женских криков не было, поскольку летели одни мужики. Толкались и пихались молча, отчаявшиеся лезли по головам, лишь бы улететь! У многих на искаженных лицах отражалось только одно – безумный страх снова остаться здесь, возле этой скважины в голой заснеженной тундре.
Первый вертолет улетел. Вторым собрались улетать Мирослав и его ребята, Егор и я. Кстати, МТЛБ у «мирославцев» тоже вышел из строя и его возвращение без капремонта, оказывается, уже невозможно. Зашел в вагончик с рацией погреться. Рыжеголовый Егор, глядя куда-то в пол, попросил меня остаться и пройти наш путь в обратную сторону вместе с дорожниками и Яном…
- А сам я остаться не могу. Прости. Ну, никак не могу. Мне обратно надо, понимаешь?
Я поначалу вспылил. Вышел на мороз перекурить это дело. Смотрю: Димка стоит, понурый, тоже в вертолет собрался, да, боится, не достанется ему места. Ладно, Димас, не дрейфь, поедешь вместо меня.
Через 20 минут все было кончено: «вертак» улетел, унося с собой счастливых пассажиров. Мы остались: Иван-дорожник, Юра Синельников, водители Денис, Ян и я. Поскольку хотели успеть хотя бы отъехать засветло, то через полчаса двинулись в обратный путь на двух ГТТ.
Подморозило. А снегу-то, снегу! Мама родная! Сплошное купание в снегу, а не езда. Ян чертыхается, мы то и дело зарываемся в снег по уши. Время от времени он пытается проехать по целине, но, убедившись, что хрен редьки не слаще, возвращается обратно в свою же колею. Часа через два с половиной доползаем до реки, на которой намыкались прошлой ночью. Нахожу наконец неуловимую двадцать шестую точку и предлагаю свернуть от неё влево, чтобы попытаться найти более прямой переезд через реку.
Осторожно берегом минуем одно небольшое озерко и примерно наполовину пройдя второе, останавливаемся. Дальше Ян боится идти: как черт ладана, сторонится небольших кустиков, торчащих из-под глубокого снега. Идем советоваться с Иваном, заодно и чаю горячего попить. Иван – цыганистого вида мужик лет тридцати пяти – сорока с явно нерусским акцентом. Оказывается он родом из черноморских греков. Вот оно что! Попили чаю, пораскинули мозгами и решили не рисковать. Путь, обхаянный Яном прежде, по которому мы сюда пришли, теперь по его же словам, оказывается, самый надежный, и лучше его на всем свете не найти. Ну-ну… как же, как же…
Возвращаемся и едем по своим следам, только теперь в обратную сторону. Иваново ГТТ пару раз отстает от нас: барахлит насос. Прокопченный Денис в танковом шлеме от усталости двигается как в замедленных кадрах кинофильма. Но двигается. И этого достаточно. Я продолжаю контролировать путь по GPS. Теперь вешек ставить не надо, поэтому идем ходом, без торможений. На плоской равнине после реки Ян окончательно приободрился, если можно так сказать о ком-то, кто не спит уже вторую ночь подряд. Холодает уже прилично, хотя ночь так и не вызвездилась.
Маршевым броском доходим до третьей точки, сколько часов прошло – не помню, было уже все равно. Тут я говорю Яну о том, что будем спрямлять трассу. И теперь мы уже точно выходим на вторую точку и от неё идем не по свои следам, а напрямую к переезду через овраг. Ян возмущается: ну, никак не хочет понять зачем нужно съезжать с колеи, по которой уже ездили? Зачем этот чудик ( то есть я) бежит от хорошего и ищет ещё чего-то в этой темнотище холоднющей??
А более всего его удивляло то, как мы опять выходили на свою же колею, сойдя с неё километра два назад непонятно где. Он таращился на меня время от времени, будто я колдун какой-то! Надо было видеть выражение его лица. Да, уж, это было нечто…
Перебрались через овраг, и тут такая метель сыпанула, что не стало видно вообще ничего впереди, даже под фарами: просто белая упругая воздушная стена и всё! И тут Яна заколдобило. Я кричу ему «вправо», кричу «влево» - бесполезно. Заклинило мужика. Наконец я стал догадываться, что нужно просто рукой показывать куда двигаться. Смотрю – понял, оттаивать начал. Правильно поехали. Минут через сорок вышли к первой точке. И хотя я её так и не увидел ( как и егоровского указателя «R-127», понял по экрану прибора, что это где-то совсем рядом, метрах в пяти.
Метель стихла так же внезапно, как и началась. Мы кое-как взгромоздились на берег речки и увидели огни на плато. Огни буровых наших соседей, с которых сутки назад начинали прокладку своей дороги.
Однако второго ГТТ не было видать нигде. Вернулись к высокому берегу. Тааак. Сзади их нет. Может, вперёд проскочили? Ян тут же рванул вперёд, мы обогнули буровую справа и метров через двести… следы чьих-либо гусеницсовершенно прекратились, то есть дорога исчезла. Впереди лежал ровный белый снег. Ян попытался вести машину по нему, но мы уткнулись в пригорок. Мой Дон Кихот в течение минут 45 пытался сдвинуть его ( опять же атакой в лоб!) вместе со всеми снегами мира, впрочем, вся эта возня снова никаких видимых результатов не дала. Перед вездеходом возвышался набитый им же сугроб высотой метра в три, а позади находилась целая площадь впустую перепаханного и перетоптанного гусеницами снега.
Что делать-то? Решили вернуться к буровой. И тут обнаружилось, что наша пропажа давно и спокойно стоит с левой стороны от скважины. Мало того: там же стоят четыре мощных бульдозера и вагончик на санях. Это наши следы на земле ищут вот эти незнакомые мне люди. Это им предстоит содержать в порядке проложенный нами путь! Отряд дорожников Ивана, продвигавшийся вслед за нами для расчистки и утаптывания снега по новому пути, проложенному нами, добрался уже сюда! Цыганистый Иван улыбается. Говорят, дорожники видели первый караван бульдозеров с топливом, который вышел уже из поселка и спешит сюда на проложенную нами дорогу, чтобы завезти топливо и продукты.
Но пора и честь знать. Прощаемся с дорожниками. С ними остается дорожный мастер Юра Синельников. Иван оставляет им свой спутниковый телефон. Продуктов у нас почти нет, но мы надеемся, что они нам и не понадобятся. Ведь мы возвращаемся. И движемся уже по известному всем местным вездеходчикам и бульдозеристам отрезку пути. Мы ошибались …
Через полтора часа денисов ГТТ в первый раз заглох на продолжительное время. Вышел из строя насос. Вдвоем с Яном они пытались его починить. Пропурхались с час. Движок завелся, но через полчаса стало ясно, что насос надо срочно менять. В это время мы с Иваном сидели в кузове чинившегося ГТТ и пытались согреться чаем. Пока заменяли насос, пока то да сё – ещё два часа прошло. От холода уже никакой чай не спасал. Рабочая одежда, в которой мы были, сырая от пота и снега тоже не прибавляла оптимизма. А пронизывающий насквозь морозный ветер делал невозможным ни сон, ни отдых: поскольку двигатель молчал, то и в дорожниковском кузове вездехода стало так же зверски холодно, как и в яновском.
Я слушал , как уныло свищет ветер во всех щелях и матерятся замерзающие мужики, и ни одного звука более в природе не существовало… Только темнота. Не хотелось шевелиться, и невозможно было уснуть, потому что усталость давно перешла за ту границу, до которой спать хочется смертельно. Теперь же было всё равно.
Кто-то тормошил меня довольно энергично. А… это ты, Иван…
- Вады падай, пажалусты. Ана ф праздрачной путылке с тваей стараны. Сверьху толки замиорзла. Мужики на чай напращиваются.
Я достаю из-под телогрейки бутыль с водой. Разжигаем примус. Заливаем воду в чайник, ставим. Смотрю на ровный синий огонь.
- Ты щто? Замэрзнуть хател? Э-э-э… Так делы не паидиот! Курыть будэшь? Бу-у-удэшь!
Мы закуриваем. Заходят наши Денис с Яном. Иван что-то лопочет и лопочет о прошлой своей причерноморской жизни, о знойных пальмах, пляжах и, конечно, о женщинах. Я отвечаю ему. Сначала с усилием, невольно, а потом уже веселей, всё более оживляясь от его бездумной жизнерадостной болтовни. Отогревшись немножко, в разговор включаются и наши «мужики».
После чаепития ещё раз попробовали завести двигатель. Он не сразу, но всё-таки затарахтел. И мы наконец-таки двинулись дальше. И вот через какое-то время мы уже в вагончике второго отряда дорожников. Народу в этом отряде немного, человек пять-шесть. И продукты тоже на исходе. Народ собирался через день домой, Новый год справлять. Поэтому нас подкормили чем было – остатками гречки. Через час мы «откланялись» и отправились дальше к началу пути, к поселку.
Снова темнота и только свет наших фар. Мы с Иваном в кузове денисовской машины ведём неспешную беседу. Вроде бы все хорошо, но – «счастье было так близко и так недолго»… Вот и второй насос на дорожниковском вездеходе окончательно «навернулся»! Стоим посреди тундры. Где-то вроде уже недалеко пойма широченной реки, за которой и находится поселок с тем же названием, что и река. А значит осталось пятнадцать, от силы двадцать мёрзлых ночных вёрст. Чепуха по сравнению с мировой революцией! Заканчиваются уже третьи сутки нашей «эпопеи». У нас нет ни связи, ни продуктов, ни сил, нас осталось четверо из тринадцати, и с нами только одна пока что «живая» машина из тех четырех, которые были здесь же трое суток назад, – ГТТ Яна с холодным грязным кузовом.
Выбора нет. Мы вынуждены бросить денисовский вездеход посреди дороги и пытаться доехать до людей вчетвером на одной машине. Иван с Денисом забираются в замороженный кузов, а меня едва ли не силой заталкивают обратно в кабину к Яну. И мы едем. Ян газует, пришпоривая своего железного «коня». Снежные колеи под фарами мечутся, как две белые серебристые змеи, отлетая то в одну, то в другую сторону. Замелькали речные кусты. То ли показалось, то ли и вправду – сбоку выскочила из-за кустов парочка длинноухих «беляков» и снова исчезла в темноте где-то позади нас. Уж не тот ли один из них, что «провожал» нас совсем недавно в другую сторону? Кто его знает…
Ну, когда ж мы доедем? Вот, уже и огни посёлка полчаса как виднеются, рассыпаясь по невидимому горизонту, исчезая впотьмах, и тут же снова возникая то слева, то справа…
Наконец - то… Вот мы и «дома», не дома, конечно, но всё-таки в цивилизации. Пусть и такой маленькой, как обычный северный заполярный поселок.
Ни о чем не хочется говорить. Да и некому пока рассказывать. Мы заезжаем в контору дорожников, где кроме заспанного сторожа, конечно же, никого нет, Иван приглашает к себе в рабочий кабинет, заваривает кофе, мы пьем по кружке кофе, курим. Я звоню с конторского телефона Егору. Через минут двадцать он заезжает за мной, привозит в нашу импровизированную из обычной квартиры в деревянном доме временную «контору». Мы сидим на кухне. Он сбивчиво с жаром повествует мне, как они тут все голову уже потеряли, не зная где нас искать, как переживали, и какие же мы молодцы, вздыхает… Потом, внезапно заглянув мне в глаза и что-то, наверное, поняв в них по-своему, достает стопку из шкафа, водку из холодильника, ставит их на стол и молча выходит.
Я не знаю, что со мной происходит. Я не плачу и не смеюсь. И вообще, я, кажется, не думаю ни о чем. Просто наливаю сам себе стопку. И пью. И вторую… И третью. И не пьянею… И вдруг забываюсь. И не помню больше. Ни о чем.
Это чувство до боли знакомо.
Вдруг нахлынет такая тоска,
Словно друга лишился иль дома,
И потянется к стопке рука.
И тогда без тостов, без закуски,
Непременно куда-то спеша,
Водку русскую хлещут по-русски,
Так, чтоб ей захлебнулась душа…