Несвершившийся миф

Белым-бело, до сильного главокруженья тихо, немо, ни глотка
Воздушных масс не поглощает тело, сомкнут рот и веки. Прах.
Набор блестящих инструментов Потрошителя на серебре лотка.
На фоне белого белеют белые халаты… марли на губах, носах.

Аутопсия – трио лепестков багрового бутона живота раскрыто.
Танатология, diagnosis – некроз надежд, влюблённость в хлад.
Лишь плоть, и пахнет кровь, пьяна от смерти, как от яда аконита.
Однажды светлый лик затмил все-без-отбора-пожирающий распад.

Шкафы, их створки из стекла, туманного, бутылки будто вин
Паноптикум причудливых сосудов и вещей: формальдегид, бинты
Шприцы, все для инъекции Philosophorum Lapis в вены и морфин,
С2Н5ОН, чистейший опий, ножницы, зажимы и жгуты.

Ни на одних часах нет стрелок, только цифры Рима украшают циферблат,
На календарике настенном вместо дат девятки и шестёрки.
И около нуля одной из комнатных восьми декартовых систем координат,
Секстет чьих плоскостей стерилен, словно слёзы горькие,
Застывший призрак, и в глазах, казалось, собран был весь ад.

А катафалк атлантом кварторуким держит тело, словно ливень небеса Берлина.
Роскошный катафалк, сияющая гладь, что грёзы похоронные несёт.
Живые лбы врачей в ночной прохладе трупа стынут,
Вселеденяще в воздухе плывёт из одного угла в другой der Tod.

Вдруг латексными пальцами патологоанатом чувствует объект шарообразный.
То сфера полная огня, то путеводная звезда
Для человечества заблудшего в скитаньях праздных,
Тускнеет сфера, пламя угасает, вечна суета.