Золотой ребёнок

(или философия грудного возраста)
Все дети плачут, когда появляются на свет, но не все помнят - с чего бы вдруг? А я вот помню. Я плакал от счастья. Родился я в двенадцать ноль одну ночи. Видимо, этого момента все ждали, поскольку люди веселились, пели, на земле стоял сплошной грохот, а в небе рассыпались разноцветные фейерверки. Я был настолько тронут этой торжественной встречей, что не мог сдержать слез и громко расплакался. Пока маму и меня тети в белых халатах приводили в божеский вид, я орал, что есть мочи. Орал, чтобы меня слышали все, чтобы знали все, как премного я им благодарен за такое повышенное внимание к моей скромной персоне.
Из всех четырех замеченных мною в палате женщин моя мама была самая красивая. Она такая теплая, приятно пахнет, а грудь её налита вкуснейшим молоком. Я посасываю грудь и искоса наблюдаю за типом, что висит на подоконнике с уличной стороны. Оказывается, это мой папа. Волнуется. Шапку держит в руке, волосы взлохмачены, а так вроде бы ничего. Нормальный такой папа, симпатичный даже.
Мама рассказывает соседкам, что я желанный и долгожданный в семье ребенок. И золотой, добавляет к маминым словам свое резюме одна из женщин. Их троих угораздило разродиться тридцать первого декабря. А вот я, родившись первого января, одним только своевременным появлением на свет обогатил свою самую любимую в жизни женщину материнским капиталом в четверть миллиона. Ведь это она целых девять месяцев носила меня внутри себя, несмотря на изжогу, токсикоз, психоз и бог знает что ещё, а теперь про все это напрочь забыла, кормит меня и улыбается. Хорошая мне попалась мама. После плотного кормления я понял, что жизнь налаживается, и меня потянуло в сон. Чувствую, что засну по дороге из материнского бокса в палату новорожденных, и на самом деле засыпаю.
Что снится мне в эту первую ночь? Прям, все с самого начала. С момента, значит, оплодотворения. Тут в сумасшедшие дела природы и интимные подробности родительских отношений вдаваться не стану. Не прилично это. Могу поделиться некоторыми наблюдениями, сделанными позже, когда, по сути, из ничего сформировался зародыш меня.
Мама ходила внутри со мной в женскую консультацию. Я слышал, как доктор учила маму правилам поведения беременных женщин. Я уж и не припомню всех этих советов. Говорила, как и что есть, как спать с папой, как ходить, сидеть, лежать, как устроить свою жизнь без излишней нервотрепки и много чего ещё всякого полезного. Потом маме с папой показали на экране меня. Честно признаться, и смотреть-то в ту пору было не на что, но родители мои очень обрадовались. Особенно папа. Плохо только, что они меня видели, а я их нет. А еще, мне сразу же не понравилось мое имя. Медсестру, к примеру, звали Марина, врача Вера Васильевна, маму Машенька, папу Алексей, а меня стали называть Плодом. Неблагозвучное имя какое-то, да что с родителей возьмешь? Мама филолог, папа музыкант. К чему бы я это, ведь родителей-то все равно не выбирают.
Целых десять дней страна праздновала мое рожденье, думал я тогда. Позже оказалось, что не вся страна, город, улица и даже не весь дом праздновали это знаменательное с точки зрения моих родителей и меня лично событие. Это выяснилось, когда меня везли домой, а родителей по дороге поздравляли с новорожденным и с Новым годом. Дома стояла ёлка, которая мне сразу же понравилась. Я понял, что ёлка в эти дни всегда будет главнее меня. Грустно, но справедливо. В доме хозяйничала бабушка, которую я почему-то начал уважать и любить не за что-то, а просто так.
Не полюбил я с первого взгляда дедушку, от которого в доме осталась только фотография на стене. Когда мне сказали, что я вылитый дедушка, я просто захлебнулся от слез. Я представил себя похожим на дедушку. Лежал я в детской кроватке, с совершенно лысой головой, а одет был в белый пиджак и косоворотку. С этим можно было бы еще смириться, но окладистая борода и пышные усы привели меня в ужас. Я орал как резанный. Только мама догадалась в чем дело и, стоило бабушке уйти домой, тут же дедушкину фотографию из детской убрала. Но это между нами, не для протокола.
У бабушки была своя однокомнатная квартира, и однажды моя мама подбросила меня на время к своей маме. Вторая мама возмущалась, говорила, что у неё своих дел не в проворот, но первую маму в больницу все-таки отпустила. Расстроилась, конечно, даже капли какие-то приняла.
Какие такие дела ждали мою бабушку, суждено было узнать мне. Не успела моя мама хлопнуть дверью подъезда, как в дверь бабушкиной квартиры заявился Михал Михалыч. Бабушка звала его ласково Мишель. Мишель этот был дедушкиного возраста. Усов с бородой не носил, но в отличие от покойного дедушки обладал пышной шевелюрой. Я даже не мог предположить, что Михал Михалыч пришел к бабушке, чтобы припасть губами к её груди. Но он расстегнул бабушкин халатик и припал. Почти так же, как я к маминой. Разница была только в том, что мои руки были стянуты пеленками, а руки Мишеля пользовались полной свободой. И еще не припомню, чтобы мама мою голову отстраняла от груди и стеснительно хихикала. А бабушка хихикала и отстраняла, правда, не очень-то настойчиво отстраняла. Вскоре удовлетворенный Михал Михалыч ушел, а растрепанная бабушка, ласково напевая, стала покачивать меня в коляске. На меня бабушка не сердилась. О чем ещё можно мечтать?
Интересные эти ребята - мои родители. Да и бабушка не лыком шита. Сидят втроем и обсуждают, куда бы меня пристроить, чтобы самим улизнуть на свою работу. Бабушка категорична. Ей до пенсии ещё десять лет, инженер-конструктор её призвание, а молодежь наступает на пятки. А ещё и Мишель, думаю я. Папа, как и полагается, содержит всю семью. И речи быть не может об административном отпуске. Мама расстроена. Она разрывается между любовью ко мне и желанием поскорее выйти на работу. Проблема. Что касается меня, то я за то, чтобы рядом была мама, в крайнем случае, папа со своими нотами или бабушка с Михал Михалычем. Слова детский сад и ясли что-то не внушают мне доверия. Но кому интересно мнение человека, которому без году неделя.
Между сном и едой или, как говорят взрослые, между делом я уяснил для себя, что люди общаются посредством слов. Лежа со своими погремушками в кроватке, я слышал каждое их слово. Слов было очень много, их надо было впитать, чтобы в нужный момент найти самое главное в жизни слово. А еще в ближайшее время мне предстояло научиться держать головку, сидеть, говорить, ходить…
А пока сытый, сухой и выспавшийся я, уставившись в потолок, прислушиваюсь к разговору взрослых, ловлю каждое их слово, запоминаю. Чем еще заняться человеку, у которого и прошлого-то еще никакого нет, и целая жизнь впереди?
Сегодня не спалось. Виной тому вчерашняя прогулка. Мама занялась стиркой и уборкой, а нас с папой спровадила на свежий воздух. Папа сидел на парковой скамейке, читал газету, а я смотрел в небо. Оно было голубым и неподвижным. По небу бежали облака. Темные ветви дерева раскачивались, на одной из веток сидела птица. Сидела, сидела, потом каркнула и пустилась вдогонку за облаками.
Мне приснилось, что я тоже бегу вслед за ними. Проснулся - и правда, бегу. Пеленки раскиданы, ручонками размахиваю, ножонками дрыгаю. Несусь во всю прыть. Быстрее, еще быстрее из последних сил… и обделался. Вот тебе наука! Излишнее усердие иногда приводит к самым плачевным результатам. Надо будить родителей, но жалко. Намаялись за день. Сегодня не перешёптываются, не суетятся под одеялом, а обнявшись, мирно посапывают. Поагукал, покряхтел. Не слышат. Так и замерзнуть недолго. Придется плакать. Папа поднимает голову, ошалело оглядывается по сторонам, трясет за плечо маму и снова падает на подушку. Мама просыпается. Позевывая, меняет мой прикид и дает грудь.
Сухой и сытый лежу в своей кроватке, но глаз не могу сомкнуть. Все гадаю, куда летели облака, зачем вслед за ними устремилась птица и с какой стати я припустился их догонять? Мысли, мысли, куда от них денешься? Разумного объяснения этому не нахожу и в недоумении засыпаю.
Для чего людям дается выходной? Не знаю кому как, а моим родителям для того, чтобы отоспаться. Подозреваю их в тайном желании вырастить меня во время своего безмятежного сна. Я уж и так стараюсь не беспокоить их по пустякам. Иногда о своем мокром деле часами не даю знать, терплю. Но всякому терпению приходит конец. Приношу свои искренние извинения!
В воскресенье для меня выбирали имя. Оказывается Плод, к моей неописуемой радости, это не имя. Это что-то вроде имени нарицательного для тех, кто не родился еще. Под сводами скромного интерьера панельной девятиэтажки звучали имена Брокгауза и Ефрона, Ожегова и Лихачева, Рахманинова и Чайковского, Туликова и Соловьёва-Седого. Трудное это дело - выбрать имя для своего ребенка, оказывается. Трудное, но решаемое. В конце концов, остановились на имени Ваня. Ванюшка, Ванечка, Иван, Иван Алексеевич. Надо было забираться в такие дебри, чтобы найти то, что лежит на поверхности. Что и говорить, редкое имя, плод долгих споров и размышлений. Пусть будет Иван. Лично мне нравится.
А воскресным вечером с большим вниманием и озабоченностью я прислушивался к тому, как мои родители планировали мое будущее примерно на треть жизни. С яслями, детсадом и школой понятно. Все это рядом и никуда от этого не денешься, а вот насчет института я что-то засомневался, да и у родителей определенного мнения на этот счет не сложилось. О гуманитарном направлении моего будущего образования речь заходила чаще. Папа даже пальчики мои потрогал, не музыкальные ли, и в ухо заглянул, уж не слух ли музыкальный пытался разглядеть?
Им даже телевизор посмотреть недосуг, а ведь там интересные вещи иногда показывают. На днях была передача о военных. Вот это профессия! Из всех родов войск я выбрал для себя военно-морской флот. Отчего-то захотелось носить фуражку с крабом, черную форму с кортиком и бороздить океанские просторы. Похоже, у меня родилась первая в жизни настоящая мечта, которая в будущем может обернуться для моих родителей первым настоящим разочарованием. Людей военных профессий в нашем роду пока ещё не было. Будут, я полагаю. Но это пока сюрприз для моих милых родителей.
Понедельник. Мама поехала в ЗАГС официально регистрировать меня как человека с именем, фамилией и отчеством, а я сижу с бабушкой. Или она со мной сидит, а я полеживаю в своей коляске. Бабушка, насилу выбившая у начальства отгул, торчит у компьютера и придумывает элементы жестких конструкций. Иногда она кладет себе руку на лоб, прикладывает ладонь к сердцу или обеими руками хватается за голову. И все время восклицает – блин! Какое красивое слово. Как только научусь говорить, первое, что я скажу, будет - блин!
Вчера папа объявил, что меня повезут в церковь крестить. Крестными выбрали Сашу и Таню. Саша - мамин брат и мой дядя, а Таня - дяди Сашина супруга и моя тетя, чтоб вы знали. Люди достойные и любят меня, как объяснил папа. Своих крестных я еще в глаза не видел, да и они видели меня один лишь раз и то спящим, возможно, поэтому и полюбили.
Второй раз в жизни еду на машине. Первый раз имел такую честь, когда везли из роддома. Приятное ощущение. Быстро и покачивает.
В церкви голоса у всех тихие, шаги гулко отдаются под сводами купола, много икон, горят свечи и запах какой-то сладковатый. Священник говорит что-то на непонятном языке. Улавливаю только «раб божий» и бултых в воду. Блин! Вода-то какая холодная! От неожиданности дух перехватило, а когда отдышался, просто не мог не зареветь. Ору во весь голос, а они все улыбаются. Стало быть, все прошло, как положено. И я успокаиваюсь и улыбаюсь. Улыбаться надо чаще. На моей шее простенький крестик на витой веревочке. Пора ехать домой. С Богом!