Дао Де Дзин

* * *

Кто не гоним и не гонитель,
Не жрец, не воин, не купец,
Не сердобольный исцелитель
Судьбой расколотых сердец,

Кто мудростью покрыт и пылью,
Кто помнит, кто давно забыт,
Кто не страшится зги могильной,
Кто смотрит в вечность и молчит...

Ему названья нет от века,
И он не ведает преград.
Ему, как "здравствуй !" человеку
Беззвучно "Дао" говорят.

ПУТЕШЕСТВИЕ БЕЗ ОБРАТНО


Тревожным качеством обеда
Я был заранее пленён.
Меню, разложенное Ведой
Сулило скуку, злость и сон.

Ещё не видя, представлялось
Мне появленье паука,
Ползущего стеной. Рука
С неизъяснимой лаской кралась:
Добыча ей была легка.
И что-то доброе плескалось
В душе от лап его. Слегка
На коже чуял прикасанье
И, словно друга, в воздаянье
Его щедрот, я отпускал.

Живёт со мною по соседству
Среди металла батарей
В пыли запутанных идей
Паучье племя. Мухоедство
И комариных писков казнь
Есть благодетельное средство
Со мною жить и не пропасть.

Наверно в неуюте мира
Встречался мне не раз посол
Мохнатобрюхого кумира.
Как вентиляционный сор
Вверху качалась паутина
Столом и лобным местом. Вздор!
Там пауковою гостинной
Пленялся возведённый взор.

Кроваво-красноглазым шаром
Напыщено и ярко млел
Светильник. С панибратством старым
Он нагло на меня глядел
И щурился, искря под кнопкой,
Лакая электронный ток
Расплавливал горящей топкой
Обои стен и потолок.

Я вспомнил мигов вереницу:
Прокрученная лентой дня
Порхнула по кустам синица
Как сгусток жёлтого огня
И посмотрела на меня -
Дней поздней осени царица.

Был полон взгляд её вопросом.
И вспомнился такой же взгляд,
Запавший за перегородку носа.
Я вспомнил как глаза блестят
Маниакальным блеском острым,
Укрывшись за волной волос.

Покой в нём превратился в яд
И кислотою купоросной
Въедался в раны бытия.

Сочился призрачным сомненьем
И, истончаясь, никнул, нем
Оскоминою сожаленья.

Блистал на солнце тонкий шлем
Предохраняя от обид,
Коростой золота обшит.

Жуком блестящим на булавке
Был шлемоносец пригвождён
К усталой страсти.

Дрожью томной
Всё реже был он пробуждён.

Душа как травкою прельстилась
Дымами фимиама грёз
И, глухо кашляя, давилась.

Вдыхая пагубный дурман.
А жизнь катушкою катилась.

Он думал: вот, придёт Атман,
Верховный дух индийских бредней,
И станет у него в передней
Об тряпку ноги вытирать,
Чтобы полов не замарать.

Затем пройдёт и в кресло сядет
И будет ночи на пролёт
Листать упругие тетради.

Упанишадный переплёт
Сверкнёт отделкой золотою
И, мановеньем волшебства
Где был один, там станет - два
И будут две души - одною.

Но тут же призраком изящным,
Ломая междометий лёд,
За ледокольным треском хрящным
Виденья выплыл горький мёд,
Подделанный под настоящий...

Отбросы солнца повисают
На серой сутолоке стен,
И переплёты рам кромсают
Багровых пятен свет и тень.

Печали горечь беспричинно
Желудочною пустотой
Мерцает в свете мертвечинном.

Он озирается: "Постой!
Да как же? Почему? Навеки?
Какие глупые слова!"
Песком немеет голова
И тяжелеющие веки
Приподнимаются едва.

Затор. Запруда. Пруд. Болото.
Лото. Пальто. Ах! Всё не то!
Вращается и пахнет что-то...
Тягучей мыслию замотан
Как полушерстяным шарф'ом
Оглядывает в изумленьи дом:

Всё как обычно вроде... только
Кисл'ится заусенец дум:
Над запрещённой мыслью ум
Повесился лимонной долькой.

Какие-то приметы, вроде
Той бузины, что в огороде,
Да колокольней во весь рост
Буквашки "Ж" ползёт вопрос.

Закат. Затишье канонады.
Язык ворочается еле.
И в разомлевшем сонном теле
Растапливается: "Так надо".

Чужие мысли надоели
Приторной сластью шоколада
И тело м'анится к постели...

Но взгляд его теперь так ясен,
Так взрыво- и огнеопасен,
Что тянет к краю за рукав
Долгов ярмо и ветхость прав.

За жизненным стеклом - узоры.
На влажный, смоченный асфальт
Кидает ветер смачность смальт
Из кварты года безпризорной.
Тоскливо подвывает альт
В уступах стен и в крыш зазорах.

Играет свет загадкой "Ж"
В окне, на первом этаже,
И тени бегают по шторам.

Он вспомнил: Праздник!
В тот же миг
На улице, пустынным светом
Забрызганной, полуодетой,
Раздался песни громкий крик.

Забилась дверь в уключинах подъезда,
Заголосили поезда,
Примчавшись из глухого места,
Где и не жили никогда,
Потом - молчанье. Навсегда.

Резиной дрожжевого теста
Зашило уши, и беда
Вдруг очутилась возле кресла...

Жилого дома кирпичи.
Забыв про праздничность оркестра
И про седые кумачи,
В багетном обрамленьи тесном
Он думает. Она молчит
А телеголос бестелесный
Про сбор картофеля бурчит...

* * *
В поисках песок пересыпает
Ветер одиноко вдалеке.
След волнистый снова заметает
Письмена его на мёртвом языке.