Петля

Черновик. Не совсем малая проза.



Конечно, теперь время не имеет никакого значения. Но тогда, когда все это происходило, оно тянулось, искажалось, сжималось и, иногда, срывалось с места стремительно и необратимо. Была осень. Прохлада вечеров не стесняла нас, и мы регулярно все встречались и убивали время. Это я сейчас знаю, что время не имеет никакой маркировки, но то было тогда, осенью.
Компания у нас была разношерстная: всех возрастов, квалификаций и социальных уровней. Нам было весело. Сам я толком не учился, толком не работал. Жил в квартире, выделенной предками, за их же деньги существовал. Репутация у меня была весельчака и приколиста. Серьезно ко мне тоже никто не относился, и любили умеренно. Почти все работали и называли меня за спиной оболтусом. Но мне было наплевать. В ту осень, о которой я хочу рассказать, меня бросила подружка, я окончательно разочаровался в жизни, людях и себе самом. В ту осень мы с друзьями активно тусили и забрасывали в свой организм всякую гадость. Та осень стала для меня дверями…
Звонок телефона вывел меня из приятной полудремы. Отказываясь открывать глаза, я схватил телефон и отправил его в ближайшую стену. Треск. Тишина. Я дал себе установку уснуть и почти исполнил приказание, как затарахтел мобильный. Злой, как собака, я заорал в трубку:
- У меня прием после двенадцати, а в семь утра я СПЛЮ!!!
- Ой, Сплин, ты, что спишь?
- Нет, блин, крестиком вышиваю. – Это звонил Сковородка. Почему ему дали это погоняло - одному Богу известно. Но я не помню, чтоб его кто-то по имени называл, сколько знаю Сковородку. Если честно, я и не знаю, как его по паспорту кликают. Сковородка был маленького роста, ходил в идиотской, потертой джинсовой кепочке и был мечтой стоматолога. Рассказывал нудные анекдоты, но когда был пьян, веселил не хуже Петросяна. Он очень любил девушек, но эта любовь не отличалась взаимностью. Короче, это был совсем не тот тип, который может звонить в семь утра и не вызывать раздражения.
- Слушай, Сплин, а, может, ты подскажешь, что у меня в коридоре делает стул из Макдоналдса? А еще у меня полная сумка пепельниц. – Сковородка редко, что помнил на утро. – Я уже звонил Рыжему и Ляле. Они меня обматерили и больше ничего не сказали. А я утром в туалет пошел и на стул наткнулся. Вот теперь в догадках теряюсь.
- А ты не теряйся. Сядь на него и подумай. Может память вернется. Спокойной ночи.
Я бросил трубку. И залег спать дальше. Но уже ничего не выходило. Зато прекрасно вспомнился вчерашний вечер. Мы с Рыжим и Лялькой накурились дури, а Сковородка с Михой нажрались водки. Друг друга мы не понимали. Но как-то одинаково хотели жрать. А так, как ночью больше ничего не работает, мы отправились нестройным строем в Мак. Дальше память слегка подводит. Много смутных кадров. По дороге мы дернули пивка. Помню, как картошкой кидались. Потом пошли стулья. А, вот откуда стул у Сковородки взялся. Но когда он успел? Ведь были охранники. Лялька визжала и смеялась, а мы бегали вокруг фаст-фуда, перебрасываясь с охранниками стульями. Да уж, тот еще вечерок выдался. Столичная интеллигенция, отужинав силиконовыми бутербродами, удалилась искать на свои нижние девяносто приключения. Не помню, дрались мы или нет. Как домой попал, тоже не помню. Но проснулся я сам, значит, Лялька пошла к Рыжему. Я лежал и рассматривал потолок. Сон рассеялся окончательно. Трещала башка, и мутило. Я умылся и пошлепал на кухню. Еды в холодильнике не было, зато было пиво. В семь утра холодное пивко – это что-то! Я закурил и задумался, чем бы его заняться. В Универ не хотелось. Читать тоже. По ящику в такое время, кроме сериалов для престарелых домохозяек, ничего не изображают. Я врубил музончик и закаматозил в потолок. Вспоминалась Юлька. Вспоминалась хорошо, приятно. Я разглядывал ее улыбку и улыбался сам. Хотелось протянуть руку и погладить по голове. Но в мозг постучалась мысль, что она меня бросила. И это мое воображение. Гладить уже не захотелось, и улыбаться тоже. Решил вечером позвонить и сказать ей, что она дура. До вечера оставался долгий нудный день. Я оделся и пошел к Сковородке. Захватил четыре бутылки пива и пол пакета дуста.
Бабье лето. Я шел по утреннему городу и улыбался. Чему? Сам не понимал, но улыбка выходила недоброй. Скорей натянутой. Сковородка открыл двери и изобразил удивление:
- Сплин? А, что ты тут делаешь? – Рожа у него была опухшая и помятая.
- Нет, скорая помощь. Лекарства тебе принес. – Я вывалил пол пакета и потряс перед его анфасом пивом. – Давай, натягивай штаны, а то слабая психика может не выдержать такого зрелища, - я хихикнул, - ты хоть иногда трусы зашиваешь?
- Да пошел ты, Айболит хренов. Идем на кухню.

На кухне суетилась его бабка – злая и глухая. Она ни хрена не слышала, но много говорила лишнего, за что хотелось помочь ей завершить путь земной. На удивление она промолчала. А посреди кухни красовался стул. Тот самый, из Макдоналдса. Я уселся на стул. Сковородка на табуретку. Мы открыли пиво и молча принялись его употреблять. Потом выпили по второй. Я курил и думал о Сковородке. Таких дебилов стоило еще поискать. В свои тридцать с хвостиком он работал где-то на стройке, читал Карнеги, но ни фига не понимал. Женщину, которая могла бы делить с ним квадратный метр, я просто не представлял. Ну, кроме его бабки. Да ведь и она то не очень уживалась со Сковородкой. Он много пил и много мечтал о девушках. Слушал исключительно фольклорное творчество и коллекционировал гаечные ключи. Я в них ни черта не понимал, но он регулярно каждую неделю мне их показывал. Это было его гордостью. Заскучав, я предложил:
- Сковородка, давай дунем и посмотрим твои ключи.
- Ты смотрел на них позавчера. Новых нет. – Сковородка почесал ногу, - давай пыхнем. А то пиво закончилось.
Мы пыхнули. Поржали. Когда бабка слиняла с кухни, мы спионерили пару котлет и позавтракали. Я сунул Сковородке денег и отправил его за пивом. Пока он ходил, я размышлял о Юльке. Сейчас бы, например, я мог бы бегать по магазинам и искать ей подарок. А вечером не бухать с дружбанами, сидеть с Юлькой дома. Чай пить с баранками. Телек смотреть, руку ей гладить, прижиматься подбородком к коленям… Хрен знает, куда меня могли завести эти романтические слюни, но вернулся гонец и припер водку.
- Даун ты в седьмом поколении. Ну, кто пьет водку в девять утра?
- Я. И ты. – Сковородка в штанах смотрелся намного приятней, чем Сковородка без штанов. – Да ну, один хрен. Пиво уже пили. Должно же быть разнообразие?
- Согласен. Насыпай, - я подставил стакан, из которого хлебал до этого пиво, - давай по полной. Заведем моторы.
- Может из рюмок? – Сковородка стеснительно подвинул мелкую тару.
Я хлебнул из стакана и предложил ему не кокетничать. Он согласился. Этот комнатный урод взял две, поэтому все закончилось слезами, дракой и скандалом. Стукнув его последний раз по лысеющей голове, я прихватил стул из Макдоналдса и ушел. Как полз домой смутно помню, но стул допер. Водрузил посреди комнаты и сел смотреть телек. Стул металлический, неудобный. Зато трофейный. Меня мутило, я снова стал думать о Юльке, но меня вытошнило прямо на ковер. Убирать я не стал. Лег спать. Не успели вертолеты в моей голове закончить беспокойный рейс, как затрещал мобильный. Звонила Ляля. Она вернулась из института и хотела хлеба и зрелищ. Вернее сказать гулек и развлечений. Меня уже слегка попустило, и я согласился. Оказалось, что проспал я до семи вечера. Жрать не хотелось, наркотиков тоже. Мы взяли водки и уселись у меня на кухне. После второй бутылки перестала болеть голова и душа. Мы достали еще пол литра из морозилки, и пошли пьянствовать к телику. На телефон не реагировали. Лялька, конечно, была уматной девчонкой, но уж слишком резкой и самостоятельной. После столького выпитого я ее захотел, но приставать не стал. Во-первых, я был пьян и мог опозориться. Во-вторых, она была моей подругой, почти братом. А, я все еще любил Юльку. Мы пьяно пялились в телик, и тут на экране появилась Юлька. С толстым, старым, но позорно богатым дядькой. Она жалась к его пузу, а он своими короткими жирными лапками держал ее за попу. Я чуть не завыл. Лялька предложила переключить. Я согласился, и мы потрусили в гастроном за водкой. К утру я плакал у Ляльки на коленях, а она гладила меня по голове, и обещала, что жизнь изменится к лучшему. Я спрашивал, когда же это наступит, и просил стукнуть меня лопатой. Лялька по-дружески пошла искать лопату. Но не нашла. Зато нашла мое спящее тело на полу в кухне. Переносить меня она поленилась. Просто пошла домой, а на кухне записку оставила, что ей лень идти на учебу. По этому с утра она припрется ко мне.
Видать Лялька ушла с ключами. Я проснулся от запаха кофе. Лежал я все так же на полу, но был заботливо укрыт пледом. Мы попили кофейку и помолчали. С утра это неплохо. Ляля заставила меня умыться и принять душ. Напялила на меня шмотки. Треснула по лицу и спокойно предложила выйти из транса. Бухать не хотелось. Долбить тоже. Решили накушаться терена. Откуда Лялек его откопала, я не знал. Но и отказываться не стал. Решили не рисковать хорошим солнечным днем, и треснули по двойной порции. Как-то не перло. Мы гуляли по скверу, и болтали о мелочах. Тут она меня потянула за рукав. Я повернул голову, но ничего не увидел:
- Сплинуля, смотри какие они миленькие! – Лялюня аж замурлыкала от удовольствия. – Давай их заберем себе!
- Не вижу никого. Че, там котята?
- Дурилка ты картонная! Это же гномики! – Я присмотрелся. Действительно, пятнадцать очаровательных гномиков. Сидят грустно под скамеечкой, такие все никому не нужные. Грустные. – Ну, Сплин, давай. У меня же дома предки. Они не позволят. А ты сам живешь. Просю-сю-сю.
- Давай, - меланхолично согласился я, - а, чем гномиков кормят?
- Не знаю, наверное, как всех.
- Точно.
Мы набрали в охапку по семь гномиков, а пятнадцатый побежал рядом. Принесли их ко мне. Квартира им понравилась, только сказали, что у меня очень не убрано. И в холодильнике мало еды. Им не хватит. Мы с Лялей пошли покупать еду, а гномикам включили мультики на dvd. Пока стояли в очереди поняли, что с нашим образом жизни много внимания уделять мы им не сможем. Думали долго и, уже под подъездом, решили отдать их в детский садик. Накормив их, мы выстроили гномиков парами, а пятнадцатый пошел рядом. Мы тынялись по всему городу, но ни один из садиков не хотел брать наших гномиков. После восьмого садика мы устали, и пообедали все дружно хот-догами на краю фонтана. Ляля предположила, что гномики уже взрослые, и им пора в школу. В школе нам объяснили, что уже идет учебный год. И наших гномов к себе брать не будут не по этой причине, а по той, что их просто не существует. Мы обиделись. Могли бы и посолидней отмазку придумать. Обошли три школы. Везде одно и то же. Пошли в вечерку. Вот там директор оказался нормальным мужиком. Он нас внимательно выслушал, сказал, что наши гномики очень милые. Даже угостил их конфетами. Попросил подождать в приемной, и пообещал, что пристроит и нас, и гномиков. Мы сидели минут двадцать. И тут Лялька увидела в окно милицейский бобик, который встречал наш радушный директор. Он суетился и показывал на окна приемной. Мы успели слинять через окно. Правда пришлось оставить в приемной всех пятнадцать гномиков. Мы бежали до самого дома. Потом зашли в гастроном и купили водку. Пивом такое горе не зальешь. До самого утра мы оплакивали гибель в отвратительной приемной жестокого директора маленьких гномиков. Проснулся я у себя в постели. Ляльки не было. Вспомнил про гномиков, и улыбнулся. Представил рожи воспитателей и директоров. Да уж, мы наверное им очень понравились. Хотелось рвать. Зачем отказывать себе в желаниях. Я пошлепал в туалет. Оттуда меня выдернул звонок Сковородки. Он возмущенно интересовался, какого лысого я забрал у него стул. Я огрызнулся, что в этом стуле смысл моей жизни, а такому придурку как он стулья вообще не нужны. Беседа закончилась новым приступом тошноты.

Перед клубешником сидели у Ляльки дома и выбирали ей прикид. Залетела ее мама и устроила лесопилку Лялиной души. Качественно доведя Лялю до истерики, самодовольно отправилась спать. Вообще Лялька веселая, но рюмзает за здорово живешь. Я ее начал утешать, но вспомнил Юльку и начал рыдать. Рыдали мы усердно, долго, правильно. Навзрыд. С захлебом. Потом привели себя в порядок и поехали к барыге за колесами. Оторвались на славу. Прямо из клуба прыгнули по машинам и уехали на море. К вечеру, нанюхавшись амфетаминов, уселись на берегу и устроили задушевную беседу. Мне везде мерещилась Юлька. Утром уехали обратно, и добравшись к вечеру, прямиком пошли в клуб. Через неделю у меня опустел холодильник, и закончилось бабло. Предки еще дней десять собирались пробыть в Лондоне. Я не расстроился. Пошел и продал dvd. На эти деньги мы провисели еще пару деньков.
В один из этих непонятных дней я решил пораньше лечь спать. Сидел на краю кровати и думал о Юльке и бренности бытия. Вдруг я абсолютно явно увидел, что из потолка растет петля. Не крепится к чему-либо, а именно растет из глубины потолка. Я смотрел на нее минут десять. Подошел потрогать, и она пропала. Но стоило вернуться к кровати, как она появилась снова. Я глубоко задумался, что бы это могло быть. Ничего не придумав, я лег спать. Утром петли не обнаружил. Тщательно исследовал потолок. Такой же как и после новенького ремонта. Ни дырочки. Я продал часы и телевизор. Купил жратвы в холодильник. Позвонил Сковородке и с целью примирения пригласил в бар попить. Он согласился.
Мы сидели и пили уже третий час. Напиться не получалось. За соседним столиком сидели смазливые студентки. Я предложил Сковородке пригласить их за наш столик. Они согласились и около часа несли фантастическую чушь. Я ухлопал на них много денег и не получил даже эстетического удовольствия. Была надежда, что одна из них пойдет ко мне. Но надежда накрылась медным тазом. Сковородка нажрался и начал к ним клеиться. У него и так неблагодарная внешность, а уж когда напьется… Короче, феи политехнического института поспешно ретировались, я дал Сковородке в челюсть и пошел спать домой. Один. Блин.
Петля висела на прежнем месте. Я плюнул. Утром петля пропала. Так продолжалось неделю. Я проснулся утром и решил начать все заново. Убрал квартиру, побрился, одел приличные джинсы, и поехал к родителям. Поужинали спокойно. Папа отвалил крупную сумму и подарил новый телевизор. Я пообещал приезжать чаще и поехал домой. Под потолком висела и встречала меня родимая. Я к ней даже как-то уже привык. Самое страшное оказалось, когда я проснулся. Она висела на прежнем месте. Раньше она появлялась только по вечерам. К утру же она исчезала. А тут на тебе. Висит. Ехидничает. Я подошел и провел рукой. Она висела. Шершавая и неумолимая. Я подергал – плотно сидит. Дернул сильнее, куда там. Только руку потянул. Обзвонив всех застал только Рыжего:
- Здоров. У тебя когда-нибудь галюны бывали?
- Идиотский вопрос. А ЛСД ты самостоятельно жрал?
- Нет, такие глюки, чтоб повторялись, и не проходили?
- Да кто ж столько наркоты съест?
- Значит, не бывало?
- Нет. А что, преследуют?
- Нет, все ок. Просто любопытсво.

Взяв бутылочку пива, я пошел встречать Лялю. Просидел два часа под ее институтом. Но дождался. Немного поразмышляв, я у нее спросил:
- У тебя бывали галлюцинации?
- Ну да. Что гномиков забыл? Жалко, симпотяшные были. Хорошо хоть от мусоров слиняли.
- Нет, я такие имею ввиду, которые преследуют.
- Таких не было. Бог миловал.
- Ну, да.
- Сплин, а что, у тебя что-то не так?
- Нет, блин. Живу и радуюсь. Что? Не видишь жизнерадостной улыбки на моем лице?
- Не наблюдаю.
- Это у тебя слабое воображение.
- Да, ну тебя. Ты вообще странный стал какой-то.-
- Что ты? – Иронично вздыбив брови спросил я. – И что странного в моей персоне?
- Ну, - Лялька крепко затянулась, - вид у тебя такой, будто тебя Сковородка поцеловал.
Лялька выпустила тонкую струю дыма и уставилась на меня, как баран на новые ворота.
- Дура.
Не хватало еще с Лялькой поссориться, но петля и настроение вообще, сделали свое дело. Привыкшая к моим грубостям Ляля, проигнорировала дерзость, но меня накрыл азарт.
- Вообще, задрали все. Бухаловки да обжираловки – вся наша жизнь. Весело живем, ничего не скажешь. Ляля, тебе 25, ты как дура на первом курсе учишься, парня у тебя нет, с мамой проблемы – не затрахало тебя такое?
- Ух, как мы запели. Сплин, солнышко, а ты? Ты не учишься, не работаешь, сосешь деньги у предков, мажор галимый. Вот Юлька и кинула тебя. Нужен ты ей такой! Триста лет снился!
Это был удар по печени. Нет, ниже пояса. Да, это был удар по всем моим органам одновременно огромной кувалдой! Злость схватила меня за горло, от чего я даже покраснел и начал задыхаться. Я треснул Ляльку по башке, сплюнул и ушел.
Домой идти было страшно. Петля, я так понимал, никуда деваться не собиралась. Деньги были в приятном количестве, но ни пить, ни курить, ни жрать наркоту не хотелось. Я пообедал в какой-то кафушке. Видать выражение моего лица было настолько удрученным, что молодая официанточка с маленьким носиком, даже с жалостью посмотрела на меня. Я было подумал затащить ее домой, но вспомнив Юльку-суку, передумал.
С Юлей мы встречались три года. И последний – я не пил, ни долбил много. Тем более не ел наркоты. Я даже домашним стал. Любил сидеть с ней вдвоем дома и тупить в телек. Я ворчал, но мне даже нравилось. И еще я любил, чтоб Юлька усыпала первой. Она всегда раскрывалась, и я подтыкал ей одеяло, чтоб не мерзла. А утром я всегда ее целовал. Я всегда ее боялся потерять. Она не кичилась своей симпатичной внешностью, редко флиртовала с другими парнями, не навязывала свое мнение. Иногда меня бесила ее аморфность, но хорошо подумав, я понимал, что так лучше, чем как Ляльлка – клубы, бары, хом-пати и т.д. Под конец меня стало срывать. Я изменил ей несколько раз. Я грубил и приперался пьяный поздно. Я гулял с одногруппницами, а Юлька страдала. Как-то я прозрел, что она очень переживает. Я увидел в ней боль, трогательную любовь…. И остепенился. Но тут… Она ушла к своему сотруднику, который все это время таскал ей цветы, конфеты, и рассказывал, какая она лапочка. Ладно, хрен с ней. Но на нервах я опять пошел по косой и докосился до петли, ростущей из потолка.
Купив «Пепси» и шоколадки я попер к Сковородке. Но тот был явно обижен вчерашним ударом в челюсть.
- Я занят. Мне надо ключи протирать, ты меня отвлекаешь. – Обиженно прошамкал урод.
- Ты, извини. Я вчера эту девочку к себе хотел затащить, а тут ты… Короче, зол был на тебя. Сорвало. Давай чай пить.
Сковородка посмотрел на меня в ужасе. Чай? Я? Он ничего не понимал, только почесывал свою тупую репу. Все таки контакты замкнулись и чучело выродило на свет пару фраз:
- Чай? Сплин, с тобой все ОК? Может лучше дунем?
Покурить не выпить, подумал я. Тут стоп-кран работает отлично… Но вспомнив про петлю, я как-то замялся. Посоображав чуток, я согласился:
- Давай.
Мы накурились абсолютно не по-детски. Сначала мы оба истеричили, да так, что я просто валялся на полу, заходясь в удушающем смехе. Потом оба втыкнули. Сковородка в ключи, я - в память об Юльке. Я втыкал, глядя в мрачный, залитый какой-то хренью, паркет. И видел на этом мутном фоне милое Юлькино лицо. Но оно начало деформироваться – я увидел петлю. Вяло покачав тяжелой башкой, отогнал видение.
- Сковородка, давай похарчим чего-то.
- Не фига нет. Бабка не готовила.
- Тогда пошли в Макдо.

Накуреные, как два ежа из тумана, мы заглатывали американский пластик, называемый «биг-маками», заедая пенопластовой картошкой фри. Делали это молча. Я было подумал спросить у Сковородки, что он думает про мою петлю. Но понял, что толку не будет. Плюс Сковородка начал ныть, что непрочь выпить, а выпивать и драться со Сковородкой в мои планы на сегодня не входило. Решил идти домой спать.
Зайдя в квартиру я даже не стал включать свет. Вошел в комнату и сел на кровать. Я ЧУВСТВОВАЛ петлю. Мне не надо было ее видеть. Я знал, что она здесь. Именно в эту минуту я начал замечать временные деформации. Я то видел его стремительный полет. А то наблюдал с удивлением, как оно медленно, по-черепашьи, тащится мимо меня, словно обтекая плазмой.
Я лег спать. Но даже с закрытыми глазами спать не мог. Меня крутило и вертело время в этом спиральном страшном пространстве. Меня душило ощущение петли в потолке. Меня разрезало Юлькино лицо, стоящее перед глазами.
Это сейчас я знаю, что ни время, ни пространство не имеют никакого смысла и значения. Сознание живет вне этих понятий. И вообще эти понятия – выдуманны. Такие себе искуственные ограничители. Но это сейчас… А тогда я думал, что схожу с ума.
Утром я лениво повернул голову, чувствуя петлю под потолком. И тут в мозг стукнуло неприятное ощущение – что-то не так. Открыв глаза, я чуть не охренел. Теперь их было две. Я психанул. Что я сними только не делал – пытался разрезать ножницами, ножом, пережечь… Без толку. Они были сюррными, и одновременно нереально-реальными.
Я помчал к Ляле. Она открыла двери, и по выражению лица я понял, что мне тут совсем не рады. Да какя разница!
- Лясь, извини меня. Со мной такое творится, что просто – валенки.
- Да иди ты… - Но тут Лялька осеклась, и как-то серьезно, по-матерински посмотрела на меня. – Сплин, что с тобой? Ты в зеркало смотрел?
- А что?
Ляля с силой втянула меня в квартиру и подтащила к трюмо. Я был зеленый и очень худой. То чучело, которое смотрело на меня из отражения, меня искренне напугало. Глаза были какими-то безумными – взгляд затравленный. По лицу струился пот. Руки трусились. Да, что там руки! Меня всего колотило не по-детски.
Выпив залпом стакан холодной воды, я вывалил Ляле все – и про петли, и про время, и про пространство. Я даже видел, как за ее спиной искажался воздух, образуя тугую упругую воронку.
- Сплинуля, ты псих. Тебе к врачу надо. Или ты чего-то наглотался без нас?
- Да, только вчера со Сковродой покурили…
- Сплин, чеши-ка ты отседога… к врачу.
- Иди ты. Какой врач. Все остальное, как всегда. Только вот с петлями беда. Сначала петля. Потом осознание про время. Теперь вижу пространства – нет. Может это прозрение?
- Ага, таких прозревших пророков в нашей дурке – пучок пятачок в базарный день. У тебя башня поехала. Иди лечись, пока не поздно. Я то думала у нас Сковорода двинутый. Нет, он просто дебил. А вот ты – двинутый по полной.
- Пошли, - сказал я.
- Куда? Я с тобой только к врачу согласна.
- Ко мне. Сама петельки посмотришь, пощупаешь.
Я уже начинал орать. Нервы не выдерживали.
Ляля перепуганно сглотнула, но пошла. Петли испарились. Их не было! Ляля с паникой во взгляде жалась к входной двери – чтоб убежать быстрее. Я носился по комнате, как сраный веник и ничего не понимал. Лялька напоминала жертву маньяка, даже побелела вся.
- Ты думаешь – я псих? – Я орал, как недорезаный медведь. – Боишься, сука? Не веришь? Вали отсюда!
Долго упрашивать не пришлось. Ее, как ветром сдуло очень быстро. Я вышел на улицу, купил ящик пива, пару бутылок водки и много сигарет.
Вернувшись домой, я узрел своих «подружек». К ним добавилась третяя. Размножение ужмыляющихся тварей прогрессировало. Я жрал водку и разговаривал с ними. Иногда мне даже казалось, что они отвечают мне тихими шипящими голосами.
Зазвонил телефон. Я лениво снял трубку, и пьяно выслушал Рыжего, который советовал мне сходить к врачу. И вообще, очень за меня волновался. Я вспомнил водночасье столько матов! И проорал их, даже не заплетаясь. Звонил Сковродка, Лялька, еще какие-то друзья-товарищи. Я их материл, и пил водку из горла. Потом обрезал телефонный провод и лег спать.
За неделю я выходил только за водкой. Нервы успокоились. Я не ел, не брился, пил и курил. Мобильник я отключил. Меня накрыла глубочайшая аппатия. Мозг выключился окончательно. Я ни о чем не думал. Вообще. Только о времени и пространстве – ограничители, хреновы. И о Юльке. То хорошо думал, то плохо. Но факт. И еще. Меня тянула к себе петля. За неделю их выросло еще с десяток. Но та, первая была моей. Я ее чувстовал и узнавал среди прочих.
В воскресенье, да, это было в воскресенье… Все те же ограничители – кто решил, что сознание надо делить на дни и часы? Километры и килограмы? Так вот, в воскресенье, выйдя из очередного провала в краткий муторошный сон, я увидел, что петля одна. Остальные пропали. Пространство вокруг меня плавилось и звенело. Внутри было легко и понятно. Я взял стул, поставил под петлей, и стал на него….

Ляля нашла Юльку только к субботе. И рассказала про Сплина, петли, неработающий мобильник… Сначала Юля наотрез отказывалась слушать. Потом выслушала, и заявила, что ей это безразлично.
В воскресенье с утра Юля тщетно второй час подряд звонила Сплину в двери. Внутри у Юльки было пусто. Пустота жгла ее, резала, выворачивала. Из глаз тихо лились слезы, а палец будто прилип к звонку. Время вокруг нее сжималось и плавилось, как пружина, но теперь это уже не имеет значения.