Раковина. Редакция 1

 
Жизнь шла всё так же, как вчера, или позавчера. Улицы гудели, прохожие пробегали мимо, облака угрюмо плыли, а я шёл домой.
Проходя мимо помойки, заметил что-то родное и близкое. Среди мусора и прочего хлама белела парусом надежды моя старая раковина, служившая верой и правдой много лет до ремонта. В этот замечательный предмет я в детстве, не задумываясь, сплёвывал зубную пасту, запихивал окурки «Космоса», тайком выкуриваемые в ванной, и даже иногда сливал кошачью мочу. Боже!!! Как я был неправ! Насколько я не умею ценить то, что есть! И только когда оно перестаёт быть, как в предсмертной агонии, бросаешься по остывшим следам, по заросшим травой тропинкам, по сожженным мостам в надежде догнать, успеть… и иногда догоняешь, хватаешь за руки, просишь вернуться, переполняясь тревогой - «а вдруг нет?!», и глаза просят и глаза умоляют. И простив возвращается, и ты клянёшься, что никогда, никогда, никогда больше не оставишь, не бросишь на произвол судьбы, не вынесешь на помойку к селёдочным головам, объеденным собаками костям, и разбитой кухонной посуде, ни-ког-да! Переполняясь чувством благоговения, схватил раковину под подмышку, испачкав в пыли и извёстке дорогой итальянский костюм, и понёс домой. Мне было наплевать, что скажет жена, как посмотрят на меня дети, я был счастлив…
…Я шёл домой. Недавно на мне хорошо сидел дорогой итальянский костюм, белая, выглаженная сорочка, и мой любимый галстук, шитый и рисованный на заказ. Сейчас же, на мне висела старая клетчатая рубаха, потёртые джинсы, и никому неизвестной породы ботинки. Я шёл домой по грязному подъезду, усыпанному шелухой, насквозь пропахшему подгоревшей рыбой и аммиаком. У засаленной, обитой рваным дермонтином, двери, я долго и тщетно пытался добиться звуков от поломанного звонка.
Дверь мне открыла моя мама, не живущая с нами уже несколько лет, и приходившая, обычно, не надолго. Жены не было дома, не было дома и детей. В квартире был кошмарный беспорядок. О ремонте речь не шла, видимо, уже много лет. Всё осталось таким же, каким оно было, когда я был маленьким. Мама на меня не обратила никакого внимания, будто видит каждый день с утра до вечера. В её глазах отображалась такая безнадежность, которую я не видел никогда.
Кухня с осыпавшейся штукатуркой и отклеившимися обоями, встретила меня пустотой и унынием холодильника, который, кажется, даже не работал. Только на нижней полке лежала половина заплесневевшей морковки.
Я сел на шаткий табурет, и застыл. Хотел кому-нибудь позвонить, да сотового телефона в кармане не оказалось, только семечки. На стене в коридоре, заметил телефон с треснувшей трубкой. Связи не было. Я потряс её и побил об ладонь. Связь появилась. Я набрал по памяти номер своего друга. После двух гудков послышался детский голос (откуда у него в доме появился детский голос – уже не удивляло). Он сообщил мне, что мой друг у них не проживает, и не жил там никогда. Огорчённый, я сел на тумбочку, стоящую под телефоном, с кучей исписанных газетных и тетрадных листов, чешуёй тарани и дешёвым одеколоном.
В двери закопошился ключ. Вошёл мой младший брат. После армии он закончил институт как экономист… но сейчас я его увидел в военной форме и в погонах прапорщика. Брат смотрел на меня, как на ничтожество. Бросил фуражку на полку с крючками, еле висевшую на стене с выцветшими обоями, и ехидно мне улыбнулся:
- Ну что? Похмелился? Ну что смотришь? – лицо его посерьёзнело – Денег больше не дам. Даже не проси!
Он снял китель, и повесил на ту же полку с крючками. Она угрожающе поменяла градус наклона.
- Да ты уже прапорщик, смотрю! – Сказал я, что бы хоть как-то завязать разговор. На что он ответил взглядом, как на безумного:
- Совсем спился! Пора тебя лечить. – Он говорил на ходу, между прочим, снимая с себя форму, и надевая спортивные штаны. Кажется, его ничто не изменило, ни служба, ни тяготы этой жизни. – Ты бы, хоть, побрился. Зарос, как боров.
Я слез с тумбочки, и подошёл к зеркалу, которое висело напротив. На меня из рамочки выглянул снежный человек с мешками под глазами. Я отшатнулся.
- Ну что? Самому страшно стало? – сказал брат, видимо, наблюдавший всё это время за мной.
Мне действительно стало страшно. Я, неужели я здесь и останусь! Надо срочно возвращаться назад! Но как? Вылетев в дверь пулей, за спиной слыша только крики брата: «опять что-нибудь пропивать понёс?!», я побежал к своему парусу надежды.
Все на меня оборачивались, что-то говорили в след, я не слышал, я бежал домой! Я был уверен, что найди опять раковину, и всё будет по-прежнему, и всё будет как в те времена. Войду в дом – там по полу ковры, в квартире – евроремонт делают, рабочие улыбаются, жена не пилит, дети… я дошёл до помойки и стал искать свой парус надежды глазами, потом начал разбрасывать мусор ногами, руками – ничего, уплыл мой парус. Оставалась только одно: если ремонта не было, значит, раковина осталась на месте, значит не всё ещё потеряно! Значит…
 В ванной стоял брат и чистил зубы над самой ванной. Вместо раковины из стены торчала одна труба. Внутри меня образовалась пустота, из которой родился крик.