На крыльце

Пришли сумерки и я остываю.
Ты всё живое во мне, милая, я остальное.
Это мои мечты, торжественные, как некрологи.
В них я – иллюстрация, замурованная клеем жизни, заколдованный слезами и потерями, обнажёнными плечами и узлами отношений.
Как вакуум.
Сломанный призмой самообмана и самообмена.
А под снятой шкурой тёплый пар и разложение. Это прошлое.
Не хочу никому сниться и советовать.
Всё ещё желая странного, беспокойный среди бессмысленных перемещений, беспорядочный среди слепых, увешанный чужими лицами, с консервированной душой, я нервно изгибаю губы и застенчиво торгую себя. На углу 17-й и 25-й, на краю, на касательной, на плоскости, на твоей ладони пахнущей лаком, на собственных пятках и полозьях, с крыльями, нимбом и кредиткой.
Вдруг всё уже завершилось?
Неподвижный в потоке оставляет длинный след последствий.
Разрезает свою историю на источники.
А на разрезе кровь и лимфа, зима и осень копошатся в ранах, отваливаются серыми глыбами веки, гноем вытекают глаза, возбуждённые вены воспалённо ползут по рукам, боги шумно толкутся в очередях, твой номер в справочнике, твой голос в телефонной трубке…
Частота сердца константа, дыхание рационально.
Я не болен милая. Это я так люблю тебя.
Это я перевёрнутой страницей толкаю воздух, а картина крови всё упрощается…
То, что было человеком, как это ни смешно, продолжает любить тебя.
Пустые слова укрепляют отчаяние, а оно как смола.
Неспешно ползёт по поверхности тишины.
Остатки настоящего и личные отрезки, как лишняя плёнка.
Вместо координат ноты, похожие на сожжённые спички.
Неслышно подкрадывается агония.
Неслышно опускаются сумерки.
Неслышно стучит сердце, похожее на опухоль.
Не слышит никто слов с отсутствием логики, многие улыбнутся и станут причастными.
Слова, облетев комнату, упираются обратно в податливый хруст моей оболочки, и я замолкаю.
Ещё ниже.
Не добрый не злой.
Сижу на крыльце по правилам дождя.
Половина восьмого в половине июля.
Так ли всё, как могло быть.
Могло ли быть так.
Разорванные иллюзии внутри, на бумаге и в мусорке.
Что бы двигаться дальше, мало одной пары ног.
Я даже не знаю, где надо быть твоим
Годы приучают и приручают.
Я привык к твоим привычкам, и ко мне нет примечаний, ничего замечательного, никакого во мне цвета, ничего такого.
Просто я человек на крыльце.
Никаких долгов и прелюдий, никаких правил для исключений.
Вон чьи-то гуси бредут домой, остановились под деревом и собирают шелковицу.
Я, как и они, по-течению.
Не добрый не злой.
Сотни вариантов собственной жизни затеряны в памяти.
А она словно без дна.
Сотни городов, улиц, деревень и крылечек, где можно обрести непричастность, непредназначенность, незавершённость…
Сотни способов быть спокойным.
И один из них
Сидеть на крыльце, пытаясь придумать любовь.