Мозаика

Время пестрой цыганской толпой по дорогам Вселенной идет,
Все мелькает, кружится юлой – короли и шуты, чёт-нечёт.
Я смотрю в бездну прошлых эпох, в мешанину событий и стран,
Что мозаикой складывал Бог, обнимая людской океан.

В ряд ложатся осколки цветные, а мы смотрим слепыми глазами,
Как шедевр творит свой и ныне всепрощающий Мастер мозаик.
Мы не видим того, что здесь, рядом, это будет потом и не с нами:
Кто-то глянет пронзающим взглядом, как в прошедшее смотрим мы сами,

Различит тренированный взгляд сквозь раскол между тенью и светом
И Венеции пышный наряд, и Аравии знойные ветры,
Нежный профиль в замерзшем окне, Эльза спрячет стыдливо глаза,
Руны на сыромятном ремне будут резать Хенгист и Хорса.

Хан Батый ставит на ночь шатры, пленный князь умирает от ран,
Полыхают вдали как костры города непокорных славян.
А на небе – сияющий крест, Константину живая награда.
Замерзают солдаты СС в беспощадных степях Сталинграда.

Ветер с Балтики, ветер свободы, осень в небе кружащейся синью,
Молодой Петербург, вестник моды пробуждает хмельную Россию.
Утро гасит оплывшую свечку, вновь поэт пишет старенькой няне
О заботах, зиме, Черной речке, что ему нагадали цыгане.

Дранг нах Остен, солярная гарь, в снежном ветре расправлены крылья,
Время мчится сквозь свой календарь, пилит ржавые цепи Бастилии,
Рубит лес на голландских верфях, оседает чаинкою в чашке,
Что несет нежно гейша в руках, пьет портвейн в кухне пятиэтажки.

Деревянные идолы – прочь! Князь над Русью простер крест Христов,
Старой Англии выросла дочь на плечах темнокожих рабов.
Вот арабский акцент все сильней, вверх взмывает в Европе ислам,
Ловит рыбу апостол Андрей, Петр ходит босой по волнам.

В кабаках пропивают добро, не боясь ни чертей, ни стрельцов,
Как разгульно звенит серебро в кошельках у ростовских купцов!
На восток, вдаль к святыням седым крестоносцев поманит дорога,
На Лютецию, Гамбург и Рим льется солнце с полотен Ван Гога.

Над Днепром, над плацдармами снег глушит белым ковром песни пуль,
На сверкающем диком коне сквозь столетья летит Беовульф.
Жестью бьется фонарь на ветру – дирижер петербуржских метелей.
Снова грязный трактир, поутру снова холод промокших шинелей,

Двое в штатском, в зубах папиросы, воронок тормознет у подъезда,
Бьют наотмашь. Этапы, допросы колесом завертятся железным.
Ночь метет, вьюга лижет следы, и не вспомнишь, что помнить бы надо,
Но горят золотые щиты на прогнивших воротах Царь-Града,

Но пылает пожаром Москва, черным веером брошены карты,
Как с похмелья болит голова у прозревшего вдруг Бонапарта.
ДнепроГЭС, Уралмаш, целина, и грохочут вагоны, но…тише,
Юный Моцарт заснул у окна в тишине зацветающей вишни.

Клавесин чуть дрожит сквозь орган. На просторах гравюр и картин,
У причалов уделов и стран ветер рвет паруса бригантин.
Разнозвучная пестрая речь, дым интриг, слава битв и позор,
Инквизиции огненный меч, Ренессанса полетный простор-

Все сливается в звездном кружении. От начала времен до конца
Каждый вздох, каждый взгляд и движение – всё лежит на ладони Отца,
Все от Бога: пространство, покой, звезды, время, закаты, тревоги…
Ночь уставшей цыганской толпой спит в повозке у пыльной дороги.