Четыре шага в бреду

Девушке-Подснежнику

Вступление

Что чувствую я? Менее чем страх.
К тебе явился я пред светлы очи,
Чтоб вопрошать: зачем уняты в прах
Сиянья Тьмы и Светы Полуночи?
Сегодня твой ответ провозгласит:
«Но враждовать зачем? – Не надо боле!»
Но Бог! И от тебя хмельным разит!
«Все происходит по Господней воле».
И был день первый и заря всех дел,
В кой воцарился богопобедитель.
И мириадом непослушных тел
Он устелил путь в светлую обитель.
Он будет после долго вспоминать,
Как рушил средоточие гармоний,
Как, призванный неведомым сминать,
Шел по местам зловоний и агоний.
Отмерив вечность, будет одолим
Желанием развеять эту скуку –
И, от венцов подзвездных оголим,
Захочет превозмочь трансформы муку.
Он воплотится, цепкий, словно мрак,
Он захлестнет миры под оно бремя –
И будет праздник тел, и будет брак –
Но, верные, прождите их до-время!
И вот: его перчати коротки,
В очах его лазурева завеса,
И волосы пока еще редки,
И мало чем походит он на беса.
И, верные, мне клятву принесем!
Кровавым сургучом ее скрепите
И людям умолчите обо всем,
Что предстоит, - знамения прождите!

Шаг первый

I

И каждый день по-своему встают
Забытые, расколотые звезды,
И нам свой жгучий пламень отдают
В поспешно отводимые борозды.
И, осветив в ночи твое лицо,
Его отбросят в худшие кошмары –
Но потянусь за видящим венцом
И снова помещу тебя в пожары.
Ты можешь помнить древности. За мной!
Ведь ты была всегда клинком порочным.
Излечивала свежий трупный гной?
Нет, добавляла яд сосудом прочным!
Прекрасная! Конечно, яд твой – мед!
Подобным мы сердец не орошали,
А потому кололи у стра лед
И жидкость из твоих сосков вкушали.
Нас было мало – я да лунный свет:
До остальных ты и не снисходила,
А тем, что слали похоти привет, -
Им глазы чернокнижьем отводила.
Но только ночью, выйдя на балкон,
Ты обретала подлинно обличье –
Ты занималась этим испокон
И отрицала всякое приличье,
Любила демонически стонать,
Тереться о витые загражденья
И пальцы дланей робко окунать
В щель сладострастья и деторожденья.
Во взоре услаждаемом манит
Любви развратно-плотской прославленье –
И воплями облизанных ланит
Оканчивалось светопреставленье.

II

Что ж делать, ты еще любила меч,
И этим походила на кояров:
К тому моя направленная речь,
Что, если он крошился от ударов,
Твой гнев на неискусного творца –
И развевались волосы по ветру –
Велик! Звала ты горе-кузнеца
И сыпала осколками в уретру.
Тебе никто не посвящал стихов
Как даме сердца в мрачноликой башне,
Глядящей, с соразмерностью оков,
Леса, луга, болота, горы, пашни
И ждущей с гулким трепетом в груди
Любовно принца милого в фаворе,
Чьи подвиги заметны впереди,
Но медлит он, и ты в немом укоре.
Тебя боялись! Дикий зверь огня
Страшится мене, ибо он – стихия,
И, стало быть, в крови. Услышь меня,
О самосотворенная ария!
Готовь же облюбованный металл –
Ведь то, что ты опутала вниманьем,
Я знаю, есть искомый идеал,
Который ты не тешишь расставаньем.
Мной послан вызов. Твой ответ в пути.
Мы оба размышляем о реалях…
И Дух Познанья поспешил войти
И сделать запись в бронзовых скрижалях:
«…И сорван шлем, и дьявольских пород
Дитя пред миром гордым ликом встало:
Ее овеял солнценосный год
И блеск ее – не столько блеск металла».

III

Я, верно, вас, мой ангел, истерзал:
Эксплуатационность этой темы
Приветствовалась мною – я вонзал
Себя, обозначая с тем примеры,
В носительниц неумерщвленных тел,
Невольных жриц всеобщего растленья.
Я метеором огнистым летел,
Чтоб послужить ожогом для гниенья!
Мой шлем источен норками жуков –
Его я отыскал в глухом подвале,
А на груди, с узором пауков,
Зерцало литой бронзовой скрижали.
И призрачен мой меч! Дитя химер,
Он чует возмущения Астрала.
Пестованный языческой из вер,
Мерцает серым облаком портала.
К тому же я ль не превосходный маг?
Но я пока искусство то упрячу
И, опираясь на исходный мрак,
Все ж положусь на битву и удачу.
Мне интересно будет наблюдать,
Как ты, ведома нимбом сквернословий,
Пытаешься оружие создать:
Конечно, мы не в равенстве условий.
Но искушенье силой велико –
И даже, осознав все превосходство
Противника, не спрячешь глубоко
То мастерство, что подлинно уродство.
Прости, но Бог не даст тебе понять
Решающей способности момента –
Доспехи драгоценные не снять:
Исполнится действительная квента!

IV

Кольчужных платьев двинулись бока –
Их боевая пылкость умирала.
Утратила оружие рука,
И поцелуй соединил забрала.
Мы помнили превечность в серебре
И когти берегли на рукавицах,
Но древом в приминающей коре
Я думал об иных отроковицах.
Была не страсть – целебная из встреч,
На образы накладывались лица.
А я подумал, опершись на меч,
Что ты душой еще отроковица,
Чей странник умозренье занимал.
И, помыслов армадой атакуем,
Я гладил благодатный материал,
Который будет мною воспитуем.
Но я ошибся – или же хотел,
Чтоб плотский странник полнотой всезнанья
И промыслом всебожьим не владел?
И будут ли тогда мои старанья
Сопутственными мудрости твоей?
Быть может, не учительства – ученья
Мне подошел бы цвет сукна скорей?
И, прежние отбросив увлеченья,
Столбы паров как словно в пустоту,
Внове я поглотил бы мирозданья
Суровые пласты в седьмом поту
И перечел легенды и приданья…
Сколь мы различны! Как предугадать
Последствия подобного знакомства?
Но я провижу: нам не обладать
Воинствующим орденом потомства.

Шаг второй

I

Наш спор на безымянном языке
Не подлежит иному переводу.
Твоя гортань, застывшая в рывке,
Пророчит нам дождливую погоду.
Пусть мчатся грозовые облака
Сюда, потери драгоценной влаги
Сведя на нет! Бессчетные века
Металл нетленен, но сгнивают стяги.
Поля для битв расчищены давно,
Но здесь витаю души убиенных,
Переродиться коим не дано,
А стало быть, превечных и нетленных!
Пройдем по струпьям, за руки держась,
И вслушаемся в отзвуки былого,
И не отстанут призраки, кружась,
Хранители намерения злого.
Что нам их разобщенность, суета?
Допустим их не далее преддверий
Тех замков, где пестуема мечта,
Где полчищами призрачных мистерий
Наносятся узоры на металл.
Творимые чудесные эмали
Хранят в себе Историй ареал,
Что есть летописания скрижали.
Но полюбуйся на блестящий слог –
Размеренность надменного рассудка!
На них лежит вневременной полог –
Отсутствие любого промежутка
Им придает особенную стать
И в нарочитой строгости убранства.
Как время мною им дано объять,
Так я велел им охватить пространство!

II

Я ничего тебе не предложу,
Я буду лгать тебе о мирозданьи –
Тем самым к новой сути подвожу,
И ты мне не откажешь в пониманьи.
Твой путь мной предначертан и застлен
Холодными солеными волнами,
И будет прежде он осуществлен,
Чем я его засыплю валунами
Иль обращу испытанным огнем.
Отвергнешь ли его? Твое смятенье
Переполняет звездный водоем
И ускоряет экзерцисов чтенье…
Но ты, что ясноокий Прометей,
Все рушила. Сплетались диалоги –
И я стыдился собственных путей
И мнились мне карающие боги.
Я вспоминал христианские грехи
И развивался к переосмысленью.
Ты смела отрицать мои стихи
И не была доступна к повеленью.
И ты владела Словом… Но во прах
Небесный храм единства и покоя!
Ведь ночью я – созвездье в небесах,
Мне не к лицу возниженно-мирское.
Но былом мне тебя не обороть,
И змием я кусал уныло землю,
И над тобой склонял глаза Господь,
Я коему не вверюсь и не внемлю.
Мной предан благороднейший металл,
С тем прежние забвенны достиженья?!
За лучшее оружье почитал
И обожал душевные раненья…

III

«Яви собой неяркий дивный свет!»
«Мне солнца свет не дарует прощенье!»
«»
«Меня же мучит сердца учащенье».
«Я удаляюсь. Нужен мне урок».
«Чтоб отходить его – тысячелетье?..»
«My Lord! Над мной витает новый рок!»
«…Второе, а затем, быть может, третье…»
«Залечит раны мне морская соль!»
«А тех, кого ты смел с пути всех разом?»
«Рожден я болью и рождаю боль!»
«Где мстительность предвосхитила разум!»
«Равно. Их жизнь бесцветна, коротка».
«Желаешь, чтоб она была короче?»
«Судьба достигнет нового витка…»
«И что, до добродетелей охоче…»
«Я стану, но закончится борьба…»
«Что ею ты доселе называешь!»
«К чему твоя направлена мольба?»
«К тому, на что еще не уповаешь!»
«Но коль опустошен мой арсенал?»
«Воздай приятье новым элементам!»
«Ты можешь предложить оригинал?»
«Стремленье к милосердия моментам!»
«Я непреклонен. Сострадай же мне».
«О, знал бы ты, ночей бессонных сколько…»
«Ты провела? Твой плач пришел извне!»
«Ниспослан он богами, лишь и только».
«Вот этого-то мне не претерпеть!»
«Что непреложных истин знаем много?»
«Ведь не ему, а мне тебя воспеть!»
«Как ты далек от истинного бога».

IV

Я знал, что это ложь. Тогда смолчал,
Чтоб не обидеть смерчи эти ваши,
В тебе я видел суть первоначал,
Но ты упорно отстраняла чаши,
Как бурно отстраняла все и вся.
Но отрицать во имя отрицанья –
Как словно, на скрижали нанеся
Историю, скоблить те порицанья,
Сиречь стирать действительный уклад,
Который изменить и не пыталась!
И в малодушьи сказок и баллад
Вся ты, превозносимая, осталась.
Не веруя, не мучась, не любя
И лжи в устах нимало не смущаясь,
Во всем хотела оправдать себя
И, мудростью моей не отягчаясь,
Так проложить свой одиозный путь.
Что, ты самодостаточна? Влекома
Желанием в себе постигнуть суть
И приравнять ее – о, мне знакома
И та непостижимая стезя –
Для вас непостижимая, не боле.
Вернусь к тебе. Бунтуя и разя,
Я истин лишь – вы разобрали роли.
И что нам горевать по теням тех,
Кто ныне схвачен перевоплощеньем?
И что ты не могла спросить у всех,
Тебе я предаю с обогащеньем.
И ты глядишь безлико на меня
И, знаю я, пусть скрыто, но внимаешь,
Моей стихии родственна огня,
И превосходством собственным караешь.

Шаг третий

I

Приветствую тебя, слепая страсть!
Приветствую рассеянностью знаний!
Как бог, скажу тебе: пред мною пасть –
Что завершить осмысленность исканий.
Как словно устремиться на призыв
Всевидящего ока палантиров.
А время – что есть время? Тот нарыв,
Что смертоносен для иных вампиров,
Пришедших окровить свои клыки,
В который раз чтоб жизнью захлебнуться,
И чьих когтей кровавые мазки
Нарывами желают обернуться.
Кричать: «Я вас люблю, хоть я бешусь,
Все ибо это стыд и труд напрасный!
Кумир! У ваших ног я признаюсь,
Что смела в этой глупости несчастной,
Вручая бессознательно цветок
Заранее не знаемого свойства,
Не вам дарить пурпурный лепесток!
Я стала вашей тенью беспокойства.
О, если б знать мне! Я бы сберегла
Для бога пресловутый виноградник».
Но захватила чумовая мгла
И воин, мора черного рассадник.
Созданье, вознесенное мечтой,
Поэта не пропало бы в нарциссе:
И был бы месяц сребро-золотой,
И ясны строки в новом экзерцисе –
Не ясны только давящие сны –
О долге и полете бесконечном,
И это ощущение весны,
И этот стыд соприкоснуться с вечным.

II

Но что нам горевать по теням муз,
Коль их непродолжительна утрата.
Небесной манны любящие вкус,
Мы все влекомы демоном разврата.
И я – особо, рыцарем оков,
Что ревностно следит за провиденьем:
Поэт, влюбленный в сталь твоих чулков,
Не мучаем божественным смиреньем.
Что мне любить иных, без диадем?
Хочу прижаться юными телами,
То – Эйфория Жещины, и с тем
Неистовствуем дикими ветрами.
Сорви одежды, оголи свой стан!
Сорви одежды с полновесных чресел!
Ты – Женщина и отданный титан.
Поруганный титан, я пьян и весел.
В твоих руках трепещет знак огня –
Дарованный не вечными богами! –
Его, на арфе муз антагоня,
Прими полураскрытыми губами.
Огонь запечатлит твои уста –
Как те трансформы движимых материй:
Движений совершить десятиста
Тебя обяжет таинство мистерий.
Где ты узнала этот ритуал
Губ сумасшедших пены белоснежной?
Не я свое учительство влагал
В тебя! К кому еще была ты нежной?
Твой Мастер был одним из христиан,
Что присягнули лучшему, иному?
Я ведал вашу радость первых ран
И похотливых девственниц истому.

III

Развратность ли возможно обонять?
Возможно: наступило время оно!
Жреца огня не можешь не принять
В огромное распахнутое лоно.
Изменится сам стройный мир вокруг
В момент конгениального сплоченья:
Ненасыщенья сладостный недуг
И яркие картины насыщенья.
Тебе ль порочный стих адресовать,
Тебя ли покарать за эти чувства,
Что призваны к святилищу собрать
Волнующихся призраков искусства?
Пропой мне…Что, не можешь? Ты слаба,
Взрываешься ритмично в поглощеньи.
Моей эстетизации раба,
Ты – вне. Скорбишь о перенасыщеньи?
Сжимаешь груди левою рукой,
Измучена и правая укусом,
Ты прокляла вневременной покой
И тянешься к недолговечным музам:
Тебе не дам извергнуть и строки.
Все ибо я творец, и по канонам
Мои проникновенья глубоки –
Я помышляю только лишь об оном.
Всезнание откроет мне предел –
Всю отдаленность всяческих пределов.
«Души неполоненье» я пропел
Над смертью одного из нововеров.
Он дорог мне, сколь ты мне дорога, -
Ему позволю в тело не вселиться.
И Млечных странствий будут берега
В его крови бесплотной веселиться.

IV

Я ничего не знаю о тебе,
Но я влюблен в саму твою природу,
И с тем клянусь, не вверившись судьбе,
Что отдан меч Крестовому Походу:
И кем ведомый против Сатаны,
Язычников, в грехах закостеневших,
А кем – во разрушение стены
Ростков непонимания наверший.
А мною – во сожжение души.
Себя люблю я представлять горящим.
Меня воображенья не лиши,
Но дай ея почувствовать палящим.
Поход мой обречен на неуспех,
Как тот, во нахождение Грааля.
Пусть искрится окованный доспех
И меч сражает, прорезями жаля,
Но каждому найдется свой дракон!
В его струях и дымах не пробраться.
И что тогда поставлено на кон,
Тому не материализоваться…
Не суждено. И с этим торжеством
На плечи вьет божественная розга,
Но чувствую я страх за божеством
И тяжесть в лобных мыслеформах мозга.
Нет, все же я люблю свергать богов,
И в этом я первейший восхититель.
Пусть смертными рекут моих врагов
И пусть запишут: богопобедитель.
Не мне ль роптать на то, что я не знал
Суждений и теорий хилиазма!
И все поток бушующий сминал
Душевного и плотского оргазма.

Шаг четвертый

I

Когда хочу я что-либо объять,
Вдруг, руша наведенные тенета,
Минует запыхавшаяся рать
И мажет окровавленная рвота.
Тогда, одежды смрадные сорвав,
Ступаю я под струи омовенья
И, всякое парение поправ,
Однако ж опрокинуться с забвенья
Мечтаю. Позволительны ли мне
Иные обезглавленные свойства?
По облаками сотканной стене
Ветвится праздный демон беспокойства.
И нет боязни. Но подите прочь!
Ведомые презренными путями.
Бессмертная обещана мне дочь,
Но отнят плод беснующийся вами
У каждой из возлюбленных моих.
Ведь я уже придумал нареченье
И собирался вправить акростих
В златых колец невнятное каченье.
Но скоро ли устану от судеб?
И потому, сутулясь благородно,
Приму из рук твоих вино и хлеб –
Мне плоть и кровь зачать в тебе угодно.
Не обижай ни страхом, ни иным,
Разденься и войди под эти своды,
Пусть будет рабство яростно-стальным,
Но после я дарую две свободы.
Задумайся, не облекая впредь
Свой символ ореолом отрицанья,
Венец деяний суетных – все смерть,
И мы избегнем миросозерцанья!

II

Он ожил и сквозь поры задышал.
Что надо мне? Чудовище явилось,
Узколезвийный жертвенный кинжал
Чуть извлекло и в жертвенницу впилось,
Блаженствуя и торжествуя. С тем
Я заново почувствовал влеченье,
Стараясь избегать запретных тем,
Как миросозерцанья и каченья!
Ты вновь была прекрасна и юна
И обожала перст прикосновенья,
Но не приму ни хлеба, ни вина,
Дабы продлить столь редкие мгновенья.
Колени к грудям супротив меня
Садись и покажи, что ты умела
Творить с закатом рдеющего дня
И танцем одинокого же тела.
Ну, омочи в губах победный перст –
И примет крепость в ноющие врата,
Поверженная, твой глумливый жест,
Раздвинет складки в капище разврата
И милость ниспошлет за божеством,
Ляг дланью на витые загражденья,
С блаженством, небывалым торжеством
Их сокрушай, взывая от рожденья
Того, что ты сумела породить:
Смешенья слез, слюны, мочи и пота.
Кинжал я вырву из твоих ланит –
И уголками губ проступит рвота.
Тебя ль клинок невидящий пронзал?
Твой орган после пел в опустошеньи,
И твой двойник чарующий сказал
О наших встреч прилюдном оглашеньи.

III

«Задумайся!» - ответил я, и был
Возобновлен поток твоих дерзаний:
Тебе, обезображенной, не мил
Союзник покаяний и лобзаний.
Но гордость где? Любимая, молчи!
Я знаю, где хранишь ты эти стати.
Меня своим литаниям учи,
Но минут запыхавшиеся рати
И пробежит отставший нововер,
За ним бегут поруганные мрази.
Влечение к тебе – ищу пример –
Подобно, видит бог, влеченью к грязи.
Ее не избежать, не обогнуть
В последнем всхлипе старого ученья,
Отринуться и отойти, уснуть
Сном миросозерцанья и каченья,
Дышать, томясь, отверстиями пор.
Войдя в круги планетного движенья,
Паденьем в грязь мы увенчаем спор
С материей и силой притяженья.
В твой светлый лик глядеть не стану я –
Его накрой серебряною маской –
Чего блаженней гладкая ступня! –
И взгляд мой будет направляем лаской, -
Ты грязь! Позор наследникам моим!
Исторгнутой чревами кровеплоти.
Я не вкушал твоих хлебов и вин,
Но ты меня просила о полете.
Как знать, прощания спасут ли нас?
Разъедутся ли в битве наши свиты?
Но загражденья радуют мне глаз,
Коль мастером искуснейшим увиты.

IV

Клянусь, ты есть искомый идеал!
Небесный храм единства и покоя,
Из коих чудодейтсвенных пиал
Я утоляю существо мирское.
Клянусь, как может клясться лишь поэт,
Воспевший сами кладези искусства, -
Мне говорил Господь: да будет свет!
И заострял отмеченные чувства –
Как может клясться ведавший богов,
Как может клясться бог иного мира –
Мерцанием меж Млечных берегов
Пусть торжествует сотканная лира! –
Но посетим священные места! –
Звезду долин – небесную лилею –
Клянусь, моя любовь к тебе чиста! –
Клянусь, ее единую лелею!
Но проследи мой одиозный путь
И не прими отдельно априори
Разрозненностей, ведь искома суть
И слышимы литании в мажоре.
Тебя не завлекаю колдовством,
Тебя не унижаю постоянством,
Но ты ль приобретенным ли родством
Пред мной кичилась или же убранством,
Что до иных высот низведено?
Неведомо, неважно иль едино.
Люблю тебя, и клятвою дано:
Прекрасное и вечное лишь зримо…
Ведь это ложь? Наверное, и впредь
Я обращаюсь к сотканному чуду:
Кусая губ твоих неверных медь,
Я буду жить, любить и верить буду.

30.01-15.04.2001