Предрассветные цветы
февральских дней – вдыхая сон и нежность.
Чтобы потом, расстаяв без следа,
продлить не сон, а только неизбежность,
идущую из томной глубины
хрустальных вод.
Но пусть земные трутни
не ждут, что я – лишившись тишины,
решусь впрягатся в немощные будни;
что я смирюсь с невзрачностью и злом,
повергнув в грязь следы былой надежды.
Я не стремлюсь украсить грудь крестом
и не ищу монашеской одежды,
хотя привык молчание ронять...
О, где же то земное государство,
в котором день не будет продолжать
нести в себе притворство и лукавство
прошедших дней.
Я слышу мыслей зов.
И не вернусь домой, забыв черты улыбки
на подоконнике, в одном из тех домов,
где так легко свершаются ошибки;
где меркнет свет; где в сонной тишине
горит свеча дрожащим минуэтом.
Ничто не сможет извести во мне
желанье быть всегда твоим поэтом.
Но пробил час! И тает шолк ночей.
Дрожит рассвет, молчанье рассекая
так широко, что стая голубей
не долетит до призрачного края
своих надежд.
О, бедные цветы,
на них смотрю я с горьким сожаленьем,
как на пример невечной красоты:
они угаснут вместе с настроеньем.
А ты живёшь. И нежностью своей
несёшь любовь – в туман да шелк одета.
Оставшись пленницей постели и ночей,
ты станешь жертвой нового рассвета.
Астрохора, 22 декабря 1988 года
Свидетельство о публикации №106121500374